Александр Афанасьев - Наступление ч. 4(СИ) Страница 21

Немного подумав — боцман плюнул и пошел в машинное, поговорить с машинистом. Пока он решил ничего не делать.

Подполковник Басецкий протискивался через людскую толчею чужого порта, чужой и враждебной страны с каменным лицом, на вид ничего не замечая вокруг себя, но на самом деле замечая все. Он был готов ко всему — потому что он сам себя приговорил, и приговор этот — не мог быть обжалован.

Операция имела семидесятипроцентную вероятность гибели исполнителя. Генерал Куракин ему честно об этом сказал. Но у него в голове была только одна мысль, мысль к которой он пришел сам: погибнуть — но отомстить. За Наташу. За всех остальных. За те, кто лег. Иначе получится — что они так и будут лежать в земле неотмщенными.

Месть. Месть, месть…

На полицейском посту, преграждающем выход из порта, он предъявил паспорт советского моряка. Переглянувшись, полицейские долго его изучали, даже звонили куда-то, потом подвергли обыску. Пользуясь случаем, один из полицейских, коротко но сильно сунул ему под ребро, так что в глазах потемнело. Подполковник не издал ни звука — это не имело для него значения.

Ничего для него уже не имело значения.

На выходе из порта, он направился к стоянке такси, которая была у любого порта и которую ему показали на спутниковом снимке Карачи, сделанным новейшим советским разведывательным спутником. По пути к стоянке — он нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке, сразу срисовал одного из филеров, но генерал предупреждал, что их как минимум трое. Не стоит обольщаться, это опытные профессионалы и просто так от них не уйти. Это могут быть даже сотрудники резидентуры ЦРУ, хотя вряд ли. В резидентуре ЦРУ постоянно не хватает людей, на простые задания по слежке посылают обычных морских пехотинцев из охраны посольства, в толе они выделяются не меньше, чем выделялся бы серый индийский слон.

Подполковник не стал брать такси у порта, пошел пешком — ему сказали, что если он возьмет такси у порта, то ему подставят такси с полицейским за рулем. Такси надо ловить в городе…

Вздохнув, он окунулся в людскую толпу.

Люди здесь показались ему каким-то зажатыми, не злыми — а именно зажатыми и опасливыми. Моряки сразу отличались от местных — открытой нахальностью, женщины были без чадры, но шли не поднимая глаз, видимо — было неприлично. Людей вообще очень много — в толпе не повернуться, если зазевался — тебя буквально выдавливает на проезжую часть, с непривычки очень трудно идти. Машин тоже очень много, в основном — малолитражки, меньше Жигулей, чадящие и коптящие, на втором месте японские малолитражки, много небольших грузовичков, размером даже меньше УАЗа-буханки. Везде шум, гам, первые этажи повсеместно переделаны в лавки — дуканы, тут же нищие и зазывалы, хватают тебя за рукав, могут и ограбить. Тут же — какие-то телеги, с которых продают что-то съестное, прямо тут и жарят. Примерно то же самое, что и в Йемене, где он когда-то служил — только народа больше, в разы больше.

Кто вы? Что вам нужно? Зачем вы убили Наташу? Что плохого она вам сделала? Она был просто ребенок, она хотела рисовать… поступить в училище и стать учительницей, учить детей. Какое зло она сделала вам, что вы оборвали ее жизнь? Какое?

Что мы все — сделали вам? За что вы нас убиваете, разве мы не помогаем вам? Из Термеза идут колонны с мукой — зачем вы их взрываете, ведь это — хлеб для вас, для ваших детей?

Подполковник шел по улице пакистанского города Карачи и нес внутри себя смерть. Не только свою. Тот, кто обретает право приговаривать к смерти других — первым приговаривает сам себя.

За ним, запыхавшись, шли филеры.

Нужный дукан на рынке он нашел с первого раза. Память у него была хорошая.

Обычный дукан, сделанный в старом морском контейнере, здесь такие же — все дуканы на рынке, потому что старый ржавый контейнер в порту можно раздобыть почти за бесценок. Торговали здесь одновременно дешевым индийским ширпотребом, местными платками с люрексом, которые в советской Средней Азии можно было продать с десятью концами[38], фильмами. Фильмы были в ярких упаковках на кассетах… полковник некстати вспомнил, как танкисты в одном из гарнизонов, который он когда то давно посетил, танкисты сняли с танков аккумуляторы, запитали от них свежекупленный «видик» и смотрели «фильмы про Джеки Чана», был такой герой, тогда уже популярный. Махался он и в самом деле изрядно.

Стоило ему только остановиться на мгновение — как дуканщик вскочил с места. Молодой, черноглазый, быстрый.

— Мистер, мистер. Инглиш? Франсе? Синема, синема.

Как и все обитатели крупных портов, торговец знал понемногу языков десять

— Рус — сказал Басецкий — совет.

— О, рус! — обрадовался торговец — водка, дружба, Ленин, за…сь! Водка — да? Водка — да?

Басецкий не сразу понял, о чем говорит торговец. С валютой в СССР были проблемы — а тут, вроде как в мусульманской стране, проблемы были с водкой. Поэтому — моряки вывозили сюда водку и делали «ченч» с торговцами. Торговец просто спрашивал, нет ли у него водки на продажу.

— Водка — да? Водка — ченч?

Басецкий достал одну бутылку Московской экспортной с зеленой этикетной и одну Пшеничной, на которой было нарисовано русское поле. Поставил на стол поверх кассет.

— Джеки Чан. Мне нужно несколько кассет с Джеки Чаном — сказал он фразу, которую сказал ему в Кабуле генерал перед отправкой. Сказано было по-русски.

— Водка — хорошо.

Торговец, не моргнув глазом, смахнул бутылки под прилавок, начал выкладывать кассеты с Джеки Чаном.

— Иди дальше — вдруг тихо сказал он по-русски — красный флаг. Рядом с Башней часов. Петушиные бои. Десять минут.

И тут же, громко

— Джеки Чан! Хорошо!

Подполковник вздрогнул.

Красный флаг был поднят рядом со старинной Башней часов. Там, где на советских базарах обувают лохов в три карты или три наперстка — тут обувают на петушиных боях. Прямо на всю грязь были постелены ковры — здесь, почему-то вытоптанные ковры считались ценнее новых, на них были поставлены клетки с боевыми петухами. Толпился народ… шум, гам, крики, тут же шныряли карманники, могли лишить кошелька, а то и жизни, сунув под ребро спицу. Сейчас как раз закончился поединок, проигравшего унесли на суп — дрались со стальными накладками на когтях и победитель забил побежденного насмерть. Кричали, ругались, юркие бачи собирали ставки, которые выкрикивали здоровенные бородатые мужики, потрясая зажатыми в кулаке купюрами.

Подполковник даже не понял, не сумел сориентироваться — когда какая-то сила втянула его в промежуток между двумя контейнерами.

— Давай документы. Быстро! Кепку! И сумку!

Басецкий выгреб из кармана документы, передал сумку, миг, второй — и в толчею рынка шагнул второй человек, такого же роста и телосложения, очень похожий, с его сумкой, документами и кепкой.

— За мной. Живо!

Они проскочили пространство между контейнерами.

— Тихо! Не беги!

Миг — и они вышли на соседнюю рыночную улицу, он — и рыночный торговец, который так хорошо знал русский язык, но боялся в этом признаться. Его, очевидно здесь знали — потому что он приветственно махнул кому-то рукой и крикнул что-то. Ему ответили.

Протискиваясь в толчее, подполковник шел за ним.

Они вышли к стоянке — грязной, загаженной. Торговец скользнул за руль иранского пикапа Симург[39] — машина считалась довольно престижной, ее могли позволить себе только те, у кого дела шли хорошо. Рыкнув двигателем, машина тронулась.

— Ты советский? — спросил торговец

— Да.

— Это хорошо.

— А ты? Как тебя зовут?

Машина вырулила на оживленную улицу.

— Заболь. Я афганец.

Подполковнику это не понравилось. Он знал, что афганцы могут предать в любой момент и он сам и все, кто служил — хоть раз, но сталкивались с предательством афганцев. Он с подозрением посмотрел на торговца.

— Кого у тебя убили, русский? — вдруг спросил торговец, ловко ведя машину

— А ты откуда знаешь?

— Мы все — братья. Так — кого?

К сердцу подступило. Сильно.

— Дочь… — глухо сказал подполковник

— Тебе повезло. У меня вырезали всю семью. Я учился у вас, а мой отец — воевал против них. Этого оказалось достаточно.

Подполковник помолчал. Ему было стыдно.

— Извини…

— За что? Мы все — братья.

Мы все — братья. Нас побратала кровь, пролитая на этой войне. Мы все — братья и братство наше — скреплено узами крови. Да, мы братья — хотя и видим друг друга в первый раз.

— Прости… — еще раз повторил подполковник

— Тетакаллям араби?

— Наам — ответил подполковник — ана атакаллям араби.[40]

— Кейф халяк?

— Аль-хамдулиллях тамам.[41]