Сергей Шкенев - «Попаданец» на престоле Страница 21

Но долго в ней пребывать не получается — в голову лезут мысли. Мысли разные, толковые и бестолковые, умные и не очень, грустные и… и опять грустные. Кулибин взялся за перестройку Сестрорецкого оружейного завода — где взять денег на новые молоты, хотя бы падающие? Иван Петрович нашел аптекаря, оказавшегося чуть ли не великим химиком, — где взять денег для нового порохового производства? Я запретил торговлю с Англией — где взять денег, чтобы самому скупать то, что еще недавно уходило за море? Я — голодранец! Штаны продать, что ли? Товарищи, никому не нужны царские штаны? Так и знал, никому… Дожидаются, пока они останутся последними, да отберут за долги.

Кстати, о долгах. И как мамаша умудрилась набрать столько, что и моим правнукам придется расплачиваться? И главное, где эти денежки? А нема золотого запасу! Разошелся по ее хреноголовым хахалям — сто тыщ направо, сто тыщ налево… Налево больше уходило. Курва матка, по-польски выражаясь!

— Дежурный!

— Здесь, Ваше Императорское Величество! — Тут же, будто из-под земли, появился один из лейб-кампанских прапорщиков.

— Графа Кулибина ко мне! Срочно! Аллюр три креста!

Гвардеец скосил глаза на грудь, где горделиво и одиноко висела маленькая медалька, что-то прикинул про себя и опрометью бросился исполнять приказание. Хм, меня, кажется, опять неправильно поняли.

Иван Петрович появился только на следующий день к вечеру, когда после тяжелого разговора с Марией Федоровной в графине с коньяком оставалось меньше половины. Механик выглядел осунувшимся, лишь нос из бороды торчит, но сияющим и восторженным.

— Слушай, граф, ты аж светишься весь. Если клад нашел, делись.

— Лучше, государь, куда как лучше! Чистейший бриллиант пяти пудов весу!

— Не понял…

— Ну как же, разве не по вашему соизволению полковник Бенкендорф привел ко мне одного из своих родственников?

— Это кого?

— Александра Дмитриевича Засядько из штрафного батальона. Самородок, ей-богу, самородок, с золотыми руками и ясным умом.

— Он что, тоже немец?

— Вроде нет, но Александр Христофорович странно улыбался, представляя его родственником. Может, через Дарью Христофоровну фон Ливен как-то в свойстве? Она же урожденная Бенкендорф.

— Ну если так… Дашка-проказница… Рассказывай, чего там натворили?

— Э-э-э…

— Не мямли, граф!

— Государь, — обиделся механик, — выражение восхищения не является мямлостью. Простите, мямличаньем… мямлованием?

— У Державина спроси, как будет правильно. Ну?

Кулибин зашарил по карманам. Опять что-нибудь взрывчатое? Эх и отчаянный человек Иван Петрович — я бы не стал таскать такое близко к… ну, в общем, не стал бы. Не приведи Господь, бабахнет, оторвет же все напрочь!

— Вот!

И что это такое? Подозрительная склянка с подозрительным содержимым подозрительно неопределенного оттенка. Неопределенного потому, что через зеленое мутное стекло ни черта не разглядишь. А притертая пробка предусмотрительно обвязана проволокой.

— Что сие есть?

— Товий Егорович…

— Твой аптекарь, что ли?

— Он ваш, государь! Товий Егорович много лет бился над разгадкой рецепта греческого огня…

Нормально… а нам капитан Алымов говорил, что жидкость КС была изобретена… не помню когда, но никаких немцев-аптекарей и рядом не стояло, это точно.

— Ты хочешь сказать?..

— Действие похоже на описанное в некоторых источниках. Желаете провести испытание?

— Стой, только не в камине!

Механик ответил несколько удивленным взглядом и заверением, что ни о чем таком и не помышлял, а собирался пригласить меня на Сестрорецкий завод, где с должными предосторожностями будут проводиться пробные запуски зажигательных шутих. В доказательство и эскиз прожекта предъявил.

— А это чего за хреновина торчит? — указываю пальцем в непонятное место на рисунке.

— Это, государь, шест.

— Зачем?

— Дабы обеспечить прямой полет ракеты.

— А, понятно. А я-то подумал — оглобли для конной тяги.

— Простите, Ваше Императорское Величество…

— Не прощу! Еще Петр Великий предупреждал не держаться Устава аки слепой — стенки. А вы? Подсмотрели, значит, у англичан и на этом остановились? А дальше?

— Что дальше?

— Вот это и я хотел спросить. Тебе, кстати, что милее будет — титул князя Камчатского с немедленным отбытием в новую вотчину или нормально летающая ракета? Мичуринцы, бля…

Хм… и чего я так взбеленился? Работают же люди, не груши околачивают. Ага, экспериментируют… А потом получается как с той же кулибинской винтовкой — пока Иван Петрович сам делает, то винтовки и делаются, стоит поручить другому — имеем угребище такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так что к бесу голую теорию — пока ружье не сможет изготовить какой-нибудь Васька Суходрищев из деревни Большие Пни на соответствующих станках, разумеется, и с должным тщанием… Кадры пусть готовят, кадры!

— Извините, Ваше Императорское Величество…

— Да? Не обращай внимания, задумался. Значит, так — ракеты забудь. Не насовсем, временно. Пока же назначу тебя на должность Спасителя Отечества.

— Э-э-э?

— Потом объясню, после парада.

— Парада?

— Глухой? У нас будет траурный парад. Как это — не бывает таких? Я велю — значит, будет.

Смотрит удивленно и немного жалостливо. Думает, будто у меня опять в голове валеты королей гоняют? Да и пусть думает — с репутацией опасного сумасшедшего жить легче. Именно легче, а не безопаснее и дольше. Зато можно с умным видом городить любые глупости… и пинком под зад вышвыривать подхалимов, ищущих и находящих в них гениальный второй смысл.

— Понятно, Ваше Императорское Величество. — У Кулибина вид как у ребенка, которому пообещали конфету, но подсунули рыбий жир: — Но ведь ракеты — это…

— Это то, что упадет тебе на башку и разнесет ее к чертовой матери! Ну чего вы могли сделать за полдня, прожектеры несчастные? На хорошую пьянку времени не хватит, ежели серьезно ею заняться. Эх, механикусы… Всё, свободен.

Иван Петрович ушел опечаленный, а я все пытался вспомнить причину по которой его вызывал. Так и не вспомнил. Ладно, потом, после парада.

«Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить, ворота на Индию ими уже открыты. 1791.»

«Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжем и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари. 1791».

ГЛАВА 10

Момент истины! Так, кажется, называется нечто подобное? Сейчас выйду на балкон, и станет ясно — царь я или не царь. Нет, не так немного… Царь-надежа или сволочь и мерзавец, использующий гибель сына в личных интересах. Опять что-то не то… где они у меня, эти самые личные интересы? Может, и были когда-то, да вышли все. Кончились, ага. И остались только государственные. Мария Федоровна понимает — стоит рядом и успокаивающе поглаживает по руке. Эх, Маша… Чуть позже тоже будем вместе, олицетворяя собой… потом Ростопчин придумает, чего мы олицетворяем.

Сквозь закрытые балконные двери доносится гул толпы. Боюсь. Память предков заставляет бояться. Хотя знаю, что сам собрал этих людей на площадь и что там нет стрельцов в красных кафтанах, с красными от вина рожами, с красными от безнаказанной ярости глазами. И не толпа — руда, из которой предстоит выплавить сталь и выковать клинок.

— Готова? Пошли!

Шаг вперед. Распахиваются высокие застекленные створки. Еще шаг — от дверей до перил их пять, но кажутся бесконечными. Возьми себя в руки, гвардеец! Не сметь дрожать! Или просто в теле отзывается тревожная барабанная дробь? Дружный вдох, ощущаемый мягким ударом в грудь. Не ждали в таком виде? Нет треуголки и тесного немецкого платья… Или вам царь не настоящий?

Барабаны все громче… литавры… труба на высокой ноте будто плачет… В небо взметнулись сотни белых голубей, собранных по Петербургу и соседним губерниям, и сводный хор дьяконов начал:

Вставай, страна огромная,Вставай на смертный бой!С английской силой темною,С проклятою ордой!

Тайные репетиции не прошли даром — от мощных голосов по спине не мурашки, кони копытом бьют. Позади что-то бормочет Аракчеев. Молится? Значит, даже его проняло, а ведь именно он был самым горячим противником следующих строчек. Доказывал невообразимую их опасность, не убоявшись угрозы Сибирью.

Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна!Идет война народная,Священная война!

Внизу, на площади, кто-то опустился на колени. Зачем?