Анатолий Спесивцев - Нужен нам берег турецкий Страница 21

— Ну, дядку Юхиме…

— Ну что с вами сделаешь? — махнул рукой уже давно готовый к премьере этой истории Срачкороб. — Про що росказуваты?

— Про те, як вы самого Сатану посрамили! — выпалил Юрка, безусловный лидер среди помощников Москаля-чародея. Аркадий, честно говоря, немного опасался, что ребята, не раз осаженные по этому вопросу, не решатся его задать снова. Однако расчёт на их не меркнущий интерес к такой тайне оправдался.

— И охота вам про нечистую силу слушать? — с заметной фальшью в голосе удивился Срачкороб. Ни для кого на несколько сот вёрст в любую сторону, не было секретом пофигисткое отношение Юхима к любым опасностям и страсть к шуткам самого неприличного свойства. Поэтому любое морализаторство в его устах звучало неестественно.

— Охота!

— Да!

— Роскажить!

В желании выслушать историю о посрамлении нечистой силы джуры проявили редкостное единодушие.

— И не боитесь? Дело-то к ночи идёт, а поминать придётся самых что ни на есть поганых чертей.

— Не боимся!

— Рассказывай (выходцы из Руси Великой не склонны были тогда именовать кого-либо на вы, кроме важнейших персон государства, в то время как на Малой Руси на вы принято было называть и отца с матерью)!

— Что вы храбрые хлопцы, я знаю, так ведь, вроде, и грех великий — уста поминовением такой нечисти осквернять? — вошёл в роль Срачкороб. Правда, выражение лица у знаменитого шутника выглядело не нравоучительно, а скорее, наоборот, соблазняюще.

— Ой, дядьку Юхиме, мы за вас отмолим грех, только расскажите!

— Точно, отмолим!

— И свечку поставим!

— В Святогорском монастыре отшельника попросим грехи отмолить!

— Та что вы, хлопцы! Я ж не за себя волнуюсь, за вас. За ваши души невинные! — искренне возмутился Срачкороб. Хотя, учитывая место проживания джур, и занятие ими выбранное, называть их невинными… хм… разве в сравнении с ним самим. Чтоб достичь его уровня греховности, им, всем вместе, предстояло не один год грешить интенсивно и разнообразно. Место и занятие, выбранное их родителями, подобному времяпровождению способствовало. — А мне после шутки над апостолом Петром уже никто не поможет. Пропала моя душенька!

Вот последняя фраза прозвучала неожиданно сильно и искренне.

— Дядку Юхиме, мы за вас Божью матерь попросим!

— Точно! Она всех добрее и к божьему уху доступ имеет! Помолимся все о твоём прощении! Только расскажи, как ты чертей посрамил.

— Дядьку, роскажить…

— Ну, ладно, уговорили, — сдался с видимой неохотой Срачкороб, в котором явно пропал великий актёр-комик. ("Хотя… почему пропал?") — Только потом не упрекайте, что на ночь о таком речь завёл.

— Не будем!

— Слушай, какие упрёки, говори быстрее!

Джуры затихли, да так, будто в слух превратились.

— Это случилось после одного похода. Ходили, значит, мы на чайках к крымскому берегу. Н-да… удачно, значит, сходили. Знатную добычу взяли, кажись, и христиан из неволи сколько-то освободили… хороший поход был. Своих мало потеряли… да. Ну и получил я из добычи хорошую долю. Получил, значит, и… хм…

— Запили? — догадался Юрка. Угадать было легко, так как о пристрастии рассказчика (и большинства сечевиков и донцов) к борьбе с зелёным змием (методом выпивания всего спиртосодержащего в невероятных объёмах) знали все. По единодушному мнению забредавших к казакам иностранцев, так больше нигде не пили. Крепкие люди выживали на фронтире.

— Ну… да, запил. Хорошо запил… ох, и погулял… — весьма выразительное лицо Срачкороба приобрело мечтательное выражение, видимо, было чего вспомнить ему по этому поводу.

— Ну и? — не выдержал распалённый рассказом Мыкола наступившей паузы.

— Ты мне не нукай! Я тебе не кобыла, и ты меня в воз не запряг! — притворно обиделся Срачкороб. — Хочу — рассказываю, а не захочу — и не буду рассказывать.

— Дядьку, росказуйте!

— Дядечко Юхим, ну продолжайте!

Всполошились слушавшие побрехеньку ребята.

— Действительно, Юхим, не мучай парней, видишь, как тебя внимательно слушают! — поддержал джур Аркадий.

— Ну, раз и ты просишь… — как будто нехотя согласился Срачкороб. — Значит… слушайте. Хорошо я тогда погулял… да всё хорошее почему-то быстро заканчивается. Вот и у меня закончились деньги. А останавливаться не хотелось… н-да. Пропил всю одёжу, кроме походной, что на мне была (жуткие вонючие тряпки), пропил коня… эх!.. — все молча терпеливо ждали, пока рассказчик переживал воспоминание о потере боевого товарища. — Какой конь был, арабский жеребец, не бегал — летал… раненного меня в степи не бросил, а я… В общем, остались у меня тряпки, что на мне, и оружие. Сами понимаете, казаку оружие пропить — лучше утопиться.

Слушатели понимали. Несмотря на юный возраст, они уже успели насмотреться на похожие истории. Пропивший оружие казак обычно быстро опускался до бесштанного состояния и никаким уважением или сочувствием окружающих не пользовался. Жизнь его после этого была обычно тягостной до невозможности, одно утешение — короткой. Да и на хороший приём бесштанный на Сечи или в одном из донских городков рассчитывать не мог. Поэтому все уже знали лично людей, умудрившихся в прошлом пропить всё кроме оружия. Если у казака есть сабля, остальное, что ему нужно, он ею добудет.

— Да… значит, просыпаюсь как-то утром… или днём?.. Бог с ним, в общем, просыпаюсь, а голова… передать не могу, как болела. Казалось, чуть её сдвинешь — точно взорвётся, как горшок с порохом. Во рту… — Срачкороб задумался, подыскивая подходящие слова, крутя при этом пальцами правой руки перед собственным носом. — Во рту, стало быть, будто кто куренной нужник устроил — гадостно до невозможности. И сил нет совсем. Даже во двор выйти, водицы напиться. Да что там выйти, голову поднять не сразу смог. Приспичь мне тогда по-большому или по-маленькому — опозорился бы как малое дитя! А главное — похмеляться не на что. Потому как я скорее сдохну, чем саблю и пистоли с ружьём пропью. А больше ничего у меня и не осталось.

Он с самым серьёзным видом обвёл слушателей взглядом.

— Вот, хлопцы, до чего выпивка довести может. А потом и совсем мне худо стало.

— Так куда уж хуже? — не выдержал опять Мыкола.

— Хуже всегда может быть! — уверенно ответил Юхим. — Подыхал как-то один мой… знакомый на колу. На толстом, с перекладиной, под навесом, значит, чтоб подольше мучился. Скажете — куда уж хуже?

Задав вопрос, Срачкороб очень нехорошо улыбнулся. Ошарашенные слушатели смогли только покивать, представить, что человеку в подобных обстоятельствах может быть хуже, они не могли.

— Так вот, подошёл к нему я, и ему сразу стало хуже! — рассказчик победно оглядел обалдевших слушателей. — Да к чертям тот случай отношения не имеет. Хотя… попал-то тот гад наверняка в ад, уж очень… только вернёмся к нашей истории. Так вот, к вечеру мне стало намного хуже. Откуда-то вылезло множество чертей и принялись меня щекотать. Были они совсем малюсенькие, с мизинец ростом, и зелёные, что свежая трава. Да вы, наверное, о таких случаях слыхали?

— Да!

— Батька рассказывал…

— А мне дядька…

Выяснилось, что о существовании такого вида, как маленькие зелёненькие чёртики, знают все. Причём от близких родственников, видевших их лично, зачастую неоднократно. Эта деталь повествования не могла вызвать удивления ни у кого. Сами джуры, правда, по молодости лет ещё не удостоились знакомства с ними, но какие их были годы…

— Ну, сгоряча пытался я их руками ловить, да быстро понял, что гиблое это дело. Шустрые они — спасу нет, да и если исхитришься цапнуть по нему рукой, пальцы сквозь тельце проскакивают… да. Сатана их так от ловкачей предохранил. Только не на того они нарвались!

Срачкороб с хитрым прищуром глянул на слушателей и накрутил часть своего длиннющего уса на правый указательный палец.

— Вспомнил тут я про свой кисет.

Рассказчик показал всем сей важный для любого курящего предмет.

— Он у меня необычный, — в голосе прозвенела гордость. — Было дело, в одном походе поймал я монахов в Анатолии на укрывательстве богатых мусульман. Ну, монахам надавали по шее, а с их главного, настоящего митрополита, я праздничную парчовую ризу снял. Ох и убивался сердешный по одёжке, говорил, что она в Иордани освящена, выкупить предлагал… только я не согласился. А тут нам удалось янычарского дервиша поймать, важного такого, они его за святого держали… мы потом большой выкуп получили, так с него я шёлковые шаровары снял. Вот из ризы снаружи и шаровар внутри я себе и кисет сделал. Сам. Все пальцы исколол, но никому не доверил.

Кисет пошёл по кругу для рассматривания. А Аркадий вдруг сообразил, что, скорее всего, в данном рассказе пока нет ни слова лжи.

"И до зелёных чёртиков Юхим допивался не раз, и раздеть митрополита и видного суфия для него раз плюнуть. Н-да… если ТОТ свет есть, то нам, не только ему, но и мне, грешному, там не райские кущи светят. Руки по локоть в крови — это не про нас, мы порой из неё выныривали. И сколько там невинно загубленных душ… а сколько ещё придётся угробить… и ведь не отступишь, предательством такое действо будет".