Уолтер Миллер - Гимн Лейбовичу Страница 21

При этом они исходили из положения, что их души были, скорее, душами животных, что их можно, в соответствии с исконными законами природы, безнаказанно уничтожать — как животных, а не как людей; что Бог вложил души животных в тела людские для наказания за грехи, которые почти уничтожили род человеческий. Некоторые теологи, чья вера в ад была непоколебима, еще могли бы отказать своему Богу в праве прибегать к такой форме преходящего мирского наказания, но для людей взять на себя право обвинять любое существо, рожденное женщиной, в отсутствии духа божьего означало узурпировать привилегию небес. Даже полный идиот, менее разумный, чем собака, свинья или коза, если он рожден женщиной, должен считаться бессмертной душой, снова и снова провозглашал магистериум. После того, как Новый Рим выпустил несколько таких энциклик, имеющих целью обуздать детоубийство, несчастных мутантов начали называть «папскими племянниками» или «детьми папы».

«Пусть тот, кто родится живым от родителей-людей, будет предназначен для жизни, — писал предыдущий папа, Лев XX, — в соответствии как с законами природы, так и с божественными заповедями любви. Пусть они будут взращены и воспитаны как обычные дети, несмотря на их вид и пороки, потому что несомненным фактом, свойственным самому природному сознанию, без помощи божественного откровения, является то, что среди природных прав человека право на родительскую помощь в деле выживания является преимущественным над всеми другими правами и не может быть законно изменено обществом или государством, а правители уполномочиваются осуществлять это право. Даже звери не поступают иным образом».

Грабитель, встретивший брата Франциска, вовсе не выглядел уродом, но то, что он пришел из Долины Мутантов, стало совершенно ясно, когда из зарослей кустарника на холме, возвышающемся над дорогой, появились две фигуры в капюшонах и стали насмешливо улюлюкать, целясь в монаха из луков. Франциску показалось, что на одной руке, сжимавшей лук, было шесть пальцев, но с такого расстояния трудно было толком разглядеть что-либо. Но не было никакого сомнения в том, что одна из фигур носила одеяние с двумя капюшонами, хотя он не мог разглядеть лиц и определить, имелась во втором капюшоне вторая голова или нет.

Сам грабитель стоял на дороге прямо перед ним. Он был низкорослым, но крепким как бык, с блестящей шишковатой макушкой и челюстями, похожими на гранитные валуны. Он стоял, широко расставив ноги и скрестив на груди мускулистые руки, и наблюдал за приближением маленькой фигурки верхом на осле. Грабитель, насколько мог рассмотреть брат Франциск, был вооружен только своими кулаками и ножом, причем он даже не потрудился достать его из кожаных ножен. Властным жестом он велел Франциску приблизиться. Когда монах остановился в пяти ярдах от него, один из «папских детей» выпустил в него стрелу. Она воткнулась в дорогу прямо позади осла, заставив животное прыгнуть вперед.

— Слезай, — приказал грабитель.

Осел остановился посередине дороги. Брат Франциск откинул капюшон, чтобы показать злодею повязку на глазу, а потом стал медленно её приподнимать.

Грабитель запрокинул назад голову и разразился таким хохотом, который, по мнению Франциска, могла исторгать только глотка сатаны. Монах пробормотал заклинание, но на грабителя и это не подействовало.

— Ты носишь такой же черный мешок, какой я снял с одного придурка несколько лет тому назад, — сказал он. — А теперь слазь.

Брат Франциск слабо улыбнулся, пожал плечами и спешился без дальнейших возражений. Грабитель осмотрел осла, похлопал его по бокам, проверил зубы и копыта.

— Еда? Еда? — закричало закутанное в балахон существо со склона холма.

— Не сейчас! — рявкнул грабитель. — Он слишком тощий.

Брат Франциск вовсе не был уверен, что они имеют в виду осла.

— Добрый день, сэр, — любезно проговорил монах. — Вы можете взять себе осла. Я думаю, здоровье позволит мне продолжить мой путь и пешком.

Он снова улыбнулся и собрался продолжить путь.

Стрела чиркнула у самых его ног.

— Стой! — взвыл грабитель, а затем велел: — Раздевайся! И давай посмотрим, что есть путного в этом свертке и в твоей поклаже.

Брат Франциск коснулся своей кружки для милостыни и сделал беспомощный жест, но у грабителя это вызвало только новый взрыв хохота.

— Я знаю эту уловку с горшком для милостыни, — сказал он. — Один тип с такой же кружкой прятал в башмаке полфунта золота. Раздевайся.

Брат Франциск, не носивший ботинок, с надеждой продемонстрировал свои сандалии, но грабитель сделал нетерпеливый жест. Монах развязал свою котомку, вынул все её содержимое и начал раздеваться. Грабитель осмотрел его одежду и, ничего не обнаружив, кинул ее монаху, который шепотом поблагодарил его. Франциск подумал было, что останется на дороге нагим.

— Давай теперь посмотрим, что в твоем свертке.

— В нем только бумаги, сэр, — запротестовал монах. — Они не имеют никакой ценности ни для кого, кроме их владельца.

— Открывай!

Брат Франциск молча развязал сверток и развернул оригинал синьки и ее расписную копию. Золотая роспись и красочные рисунки ярко заиграли в лучах солнца, просачивающихся сквозь листву. Тяжелая челюсть грабителя отвисла на целый дюйм. Он тихонько присвистнул.

— Здорово! Неплохо бы такой вещице висеть на стене моей хижины!

У Франциска защемило сердце.

— Золото! — крикнул грабитель своим сообщникам на холме.

— Еда? Еда? — пришел клокочущий и ликующий отклик.

— Поедим еще, не торопитесь, — отозвался грабитель и доверительно пояснил Франциску: — Они два дня ничего не ели, с тех пор, как засели здесь. Плохи дела. По этой дороге никто не ходит.

Франциск кивнул. Грабитель снова стал рассматривать копию, и с каждой минутой она все больше нравилась ему.

«Господи, если ты послал его, чтобы испытать меня, то помоги мне умереть, как подобает человеку, потому что он заберетэзто только с мертвого тела твоего раба. Святой Лейбович, воззри на деяние сие и молись за меня…»

— Что это? — спросил грабитель. — Амулет?

Некоторое время он сравнивал оба документа.

— О! Один — тень второго! Что это за колдовство? — Он уставился на Франциска своими серыми глазами. — Как это называется?

— Гм… транзисторная управляющая система для узла 6-В, — проговорил монах.

Грабитель, рассматривая документы, держал их вверх ногами, но все же заметил, что схемы идентичны, и это заинтересовало его не меньше, чем золотой лист. Он тыкал коротким и грязным пальцем в подобные фигуры на схемах, оставляя на пергаменте заметные следы. Франциск едва сдерживал слезы.

— Ради Бога… — пробормотал монах. — Золото здесь настолько тонкое, что не о чем и говорить. Взвесьте его на руке. Весь пергамент весит не больше, чем обычная бумага. Он не представляет для вас никакой ценности. Пожалуйста, сэр, возьмите взамен мою одежду. Возьмите моего осла, мою котомку, возьмите все, что хотите, но оставьте мне эти документы. Они ведь ничего для вас не значат…

Взгляд серых глаз грабителя стал задумчивым. Он слушал мольбы монаха и потирал свою челюсть.

— Я оставлю тебе твою одежду, твоего осла и все остальное, кроме этого, — предложил он. — Я возьму себе только амулеты.

— Ради бога, сэр, сперва убейте меня! — закричал брат Франциск.

Грабитель заржал.

— Посмотрим. Скажи мне, для чего они нужны?

— Ни для чего. Один из них — это память о человеке, давно умершем. Еще в древности. А второй — только копия. — Франциск на мгновение закрыл глаза и постарался обдумать свой ответ. — Вы слышали о лесных племенах? О том, как они чтут своих предков?

Серые глаза грабителя на мгновение вспыхнули огнем.

— Мы презираем наших предков! — рявкнул он. — Будь прокляты те, кто дал нам жизнь!

— Прокляты! Прокляты! — эхом отозвался с холма один из лучников.

— Ты знаешь, кто мы такие? Знаешь, откуда мы?

Франциск кивнул.

— Я не хотел оскорбить вас. Тот, древний, чьи реликвии вы держите… он не был нашим предком. Он был нашим древним учителем. Мы чтим его память. Это всего лишь памятная реликвия, не больше.

— А зачем нужна копия?

— Я сделал ее для себя. Ради Бога, сэр, это заняло у меня пятнадцать лет. Вам она ни к чему. Ради Бога, вы ведь не отберете пятнадцать лет человеческой жизни… и без всякой для себя пользы?

— Пятнадцать лет?

Грабитель запрокинул голову и расхохотался.

— Ты потратил на это пятнадцать лет?

— Да, но… — Франциск замолк: он увидел, что палец грабителя упирается в оригинал синьки.

— Вот это заняло у тебе пятнадцать лет? А ведь по сравнению с тем, другим, он выглядит сущей дрянью! — Он похлопывал себя по животу и между взрывами грубого хохота продолжал, указывая на реликвию: — Ха! Пятнадцать лет! И вот это — все, что ты сделал?! Зачем? На что годится это еле видное изображение? Пятнадцать лет, чтобы сделать такую дрянь! Хо-хо! Воистину бабья работа!