Бедный Павел (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич Страница 21

По сути, выпускники гимназии из простых людей и выпускники лицея — дворяне, выходили в мир на одинаковом образовательном и социальном уровне.

Однако реформирование гимназии в обществе прошло практически незамеченным — во-первых, это было какое-то малозначительное изменение порядков в уже существующем заведении, а во-вторых, Лицей и новые военные корпуса отвлекли внимание от столь незначительного факта. К тому же в Лицей были приняты мои янычары[44], как начали называть в обществе моих приятелей, ибо они за время, проведенное в моем обществе, нахватались идей просвещенного правления и сдружились до такой степени, что практически не появлялись на людях порознь. Я же постоянно посещал занятия то в Лицее, то в корпусах, поднимая значение учебных учреждений, набираясь новой информации, ну и формируя авторитет уже свой собственный.

«Quid proxima, quid superiore nocte egeris, ubi fueris, quos convocaveris, quid consilii ceperis, quem nostrum ignorare arbitraris? O tempora! O mores!»[45]- Алексей Лобов всегда повторял речь Цицерона против Катилины, когда волновался, она его успокаивала и заставляла мысли двигаться более упорядочено. А сейчас он волновался и очень. Но решающий момент приближался — Ломоносов уже подходил к нему.

— Здравствуй, Алеша!

— Здравствуйте, Михаил Васильевич!

— О чем ты хотел поговорить, Алеша?

— Я хочу получить Ваше благословение на поступление в артиллерийский корпус, Михаил Васильевич! — он смог все-таки сказать!

— В артиллерийский корпус? Но, почему, Алеша?

— Я считаю, что каждый дворянин должен защищать отечество своё!

— С этим я не спорю, Алеша! Я о другом, почему в артиллерийский корпус? Мне кажется, что тебе более бы подошел Лицей! Тебе же надо заниматься наукой, а никак не муштрой! Тем более что все выпускники Лицея должны будут отслужить в армии.

— Михаил Васильевич, я очень хочу стать офицером. Вы же знаете, что отец мой служил, но недолго, и я…

— Понятно, значит это рассказы Артемия Ивановича тебе в душу легли… Хорошо, там обучение тоже вполне приличное. Ладно, значит, придется мне и в Артиллерийском корпусе начать лекции читать! — Ломоносов раскатисто рассеялся.

Алексей боялся, что Ломоносов не одобрит его желание поступить в Артиллерийский корпус, будет настаивать на гражданском обучении или, вообще, на обучении за границей, но Ломоносов как-то принял его решение, оценил его решимость, пусть и вызванное романтическими чувствами.

Но академик испытывал к своему юному ученику почти отцовские чувства и не стал принуждать его. Теперь предстояло уговорить отца…

Не меньшее внимание в области образования пришлось обратить и на церковные школы. Сложившаяся система духовного образования была совершенно не рабочей. Она была сформирована ещё Петром I и не учитывала реальную ситуацию с образованием в духовной среде, а точнее с его фактическим отсутствием. Такие школы должны были быть в каждой епархии, на что совершенно не было ни учителей, ни материальной части, ни средств вообще. При этом эти учреждения были ещё и сословными.

В результате мы получали чрезвычайно низкий уровень образования в таких учреждениях, за исключением киевской, московской, петербургской. Требовалась глобальная реформа духовного образования, которой занялся Платон Левшин.

На первом этапе мама приняла его решение и через Синод провели соответствующий указ. Он предложил вообще ликвидировать, пусть и временно, среднее церковное образование в епархиях. То есть церковные такие школы должны были быть закрыты — слишком низкий уровень образования они давали, уж лучше вообще без него. Должны были быть расширены школы в Москве и Петербурге, дававшие существенно более качественное образование, они и заполнят дефицит священников и младшего персонала. Вопрос киевской школы оставался пока открытым, решено было пока в ней ничего не менять.

По духовной части в стране образовалась еще одна очень большая проблема — вскоре после вступления на престол мама провела изъятие церковных земель. Нет, мама действовала тогда под влиянием Панина и Теплова, который имел к церкви некоторое отношение, ибо учился в церковной школе, но, по моему мнению, так действовать не стоило. Но что было, то было. Так вот, оказалось, что кошелек — это чуть ли не самое больное место нашего церковного руководства. Митрополиты Павел и Арсений выступили против этого настолько резко, насколько можно было представить. Их, конечно, осадили, но наличие фронды в церкви было налицо.

Так вот, тут, в результате бесед с отцом Платоном я понял, что большинство наших иерархов и основа этой бунташной группы — выпускники Киево-Могилянской академии. По всему выходило, что академия — их гнездо. Они представляли собой пусть и наиболее образованное, но очень самостоятельное сообщество, которое преследовало свои узкокорпоративные интересы и не блюло интересы государства и церкви. Платон был, в принципе со мной согласен, но подчинялся церковной иерархии и открыто против них не вступал.

Более того, выходило, что вся идея раскола была инициирована именно этой группой иерархов, которые получали наиболее близкое к европейскому образование очень высокого уровня и почитались руководителями государства ещё с Алексея Михайловича[46].

Романовы искали опору в церкви, ибо не были Рюриковичами и захватили власть в результате переворота. Фактически основой власти первого Романова стал его отец — патриарх Филарет. Постриженный в монахи Борисом Годуновым[47] за попытку переворота, митрополитом он стал волей Лжедмитрия I, а патриархом он был наречен уже Лжедмитрием II[48], что, конечно же, было абсолютно незаконно. Но в условиях Смуты, он проявил невероятную изворотливость и смог выйти победителем.

А дальше — круг замкнулся. Романовым и дальше нужна была опора. Алексей Михайлович нашел такого отца в Патриархе Никоне, который жаждал власти и не имел разума достаточного, чтобы противостоять столь сладкоречивым Киево-Могилянцам. Петр I, он, вообще, нашел в церкви источник ресурсов, а думать, обсуждать, уговаривать было не в его характере, ему нужны были опытные и образованные исполнители, и здесь опять выиграла та же группа. А теперь стяжатели твердо встали во главе церкви. Её надо очистить, спасти. Иначе она окончательно пропадет, а вместе с нею и Россия…

Требовалось вносить изменения в принципы работы и персоналии руководства церкви, и они должны были быть решительны, но риск кардинальных решений был велик, и мне предстояло, во-первых, убедить в этом маму.

— Ты так серьезно относишься к религии, сынок? В эпоху просвещения для столь образованного юноши это так нелепо…

— Ох, мама! При чем же тут образование и просвещение? Мы говорим о материях высших, которые с повседневной жизнью связаны только в части моральных ценностей и принципов! Неужели просвещение несет в себе только отказ от христианской морали в пользу вседозволенности и разврата?

— Как же понимать то, что церковь всячески препятствует просвещению и является гирей на ногах прогресса?

— Мамочка, так и тебя и меня можно также назвать веригами[49] на ногах прогресса! Просто из-за того, что наши чиновники искажают смысл наших указов, причем они думают, что во благо. Будто это церковь придумала всю эту ерунду о плоском мире и небесной тверди! Люди всегда хотят прикрыть свою глупость и лень высшими силами, укрепить свое положение с их помощью, и для этого ищут, подбирают себе клириков, готовых пойти на это. Для которых собственное благополучие выше истинной веры.

— Но православная вера — это свора невежественных бородачей, которая не видела и не видит государственных задач и всячески мешает нам в их решении!