Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник Страница 21

— Впоследствии, господа кадеты, к портному будете являться или вечером, перед сном, или же утром, до построения, — Две Мишени, заложив руки за спину, прохаживался вдоль строя. — Так… Все готовы? Смир-но! Напра-во, пойте молитву! «Отче наш» и «Спаси, Господи, люди Твоя».

Спели. Не шибко стройно, конечно.

— Кто в лес, кто по дрова, — вздохнул подполковник.

— Научатся, Константин Сергеевич, — сказал Коссарт.

— Конечно. Начинайте утреннюю гимнастику, а затем ведите роту на завтрак, Константин Федорович.

Гимнастика была частично знакома — сокольская без предметов, заканчивавшаяся отжиманиями.

И если Федор отжимался вполне даже сносно (как и тощий, но, видать, жилистый Нифонтов, не говоря уж о силаче Воротникове, напоминавшему сейчас поршень паровой машины), то несчастный Петя Ниткин после нескольких безуспешных попыток просто упал лицом в пол и замер, тяжело дыша.

Капитан Коссарт пристально поглядел на него, однако ничего не сказал.

— Петь, вставай, — зашипел приятелю Фёдор, едва только прозвучала команда «Встать! Вольно, оправиться!».

— Не-е… — простонал Петя, не поворачивая головы.

— Вставай! — пихнул его локтём Фёдор. — На «кóзлы» захотел?

«Кóзлами» в Елисаветинской гимназии звали скамью в подвале, где секли провинившихся. У Солонова это вырвалось словно само собой.

Кое-как кадета Ниткина удалось поставить на ноги. Был он весь красный и в поту; Фёдор затравленно огляделся, замечая со всех сторон насмешливые и полупрезрительные взгляды других кадетов.

— Вы, мэлэдой чэ-эк, видать, сильно устали? — ухмылялся Бобровский. Воротников послушно загоготал.

— Рота, марш! — спас всех капитан Коссарт.

…Завтрак был накрыт в том же самом зале, где и вчерашний торжественный обед; белоснежные скатерти, на подносах — свежие французские булки, блюдца с квадратиками золотистого масла, тарелки с нарезанной колбасой и сыром, большие кружки с алым вензелем корпуса, в которые наливали чай из больших медных чайников, разносимых служителями.

— Тээк… — явно подражая Бобровскому, протянул второгодник Воротников, проходя мимо никак не могущего отдышаться Ниткина, — Много тебе этой колбасы, Нитка, жирдяй ты этакий. Брюхо лопнет. Ты ж сам хотел со мной поделиться, верно?

И он одним ловким движением, говорившем о немалом опыте, отправил в рот разом все четыре положенных Ниткину толстых куска колбасы.

Фёдор не успел перехватить его руку, а довольный второгодник, как ни в чём ни бывало, уже шагал дальше, к своему столу.

И капитан Коссарт, как назло, смотрел сейчас в другую сторону.

Петя опустил голову и часто замигал.

— Эй, Воротников, ты чего?! — вскинулся было Фёдор. — Не твоё, отдавай!..

— Было ваше, стало наше, — отмахнулся второгодник. — А тебе-то что, Солонов?

Ну да. «Тебе-то что, Солонов?» Вот так оно всё и начинается, а потом презираешь себя за трусость.

— Ты у Ниткина еду отобрал. Ни за что, ни про что. Он её тебе не проигрывал.

— А ты-то чего лезешь? Помалкивал бы ты лучше, — сощурился Воротников. — Ты вообще кто такой?

— Фёдор. Солонов. — Федя сжал кулаки, нутром уже понимая, что драки — после уроков — скорее всего, уже не избежать.

— И откуда ж ты, Солонов Фёдор, такой? — стал кривляться второгодник.

— Из третьей Елисаветинской, — процедил Федя. — Слыхал про такую? Иль нет? К нам из самой Вольской гимназии самых отчаянных присылали! Неисправимых. Слыхал, нет?

«Не имей сто рублей, а имей одну наглую морду», как говаривал дядя Сергей Евлампиевич.

Очевидно, что-то где-то Воротников слыхал, потому как на лице его отразилась некая работа мысли.

Фёдор ухмыльнулся как можно выразительнее и несколько картинно потёр шрам на подбородке.

Самое смешное, что «неисправимых» из Вольской к ним действительно присылали, когда их родители или опекуны переезжали в Елисаветинск, где стояло сразу три армейских полка — пехотный, егерский и драгунский.

— Ну, смотри, Солонов, — наконец выдал Севка. — Коль махаться хочешь — это можно устроить! Только не здесь. — Он широко ухмыльнулся и отправился к своему столу, тем более что к ним уже начинали приглядываться дежурные дядьки и офицеры.

Петя Ниткин застыл над опустевшей тарелкой.

— Я… я господину капитану скажу… — полушёпотом пробормотал он, растеряно глядя в пустую тарелку.

— Что ты ему скажешь? — накинулся на друга Фёдор.

— Что он у меня… что еду забрал… колбасу!

— А он скажет — это ты сам слопал, а на него сваливаешь.

— А вы разве не подтвердите? — простодушно удивился Петя.

Конечно, подполковник Аристов говорил про то, что нельзя врать и что надо идти к ним, но… Уж больно памятно было, как презирали «филеров» и как устраивали им тёмные в 3-ей Елисаветинской.

Федор глянул на лица соседей по столу, с которыми ещё даже не успел познакомиться.

— Филерить сразу, да-а? — неприятно скривил рот высокий и тощий парень с веснушками. Что ж, как и ожидалось.

— А ты ворон не лови, тогда и колбаска никуда не денется! — поддержал его сосед, вихрастый блондин с бледно-голубыми глазами.

— А ябедничать, сам знаешь, — согласился и третий, рыжий. — Можно и того!..

Петя съёжился, втянул голову в плечи.

— А еду отбирать, значит, можно?! — резко спросил Фёдор.

— А ты не зевай, — ухмыльнулся рыжий.

— Эх, вы! — вырвалось у Федора. — Не у вас отобрали — так и ладно, значит?

Мальчишки за столом переглянулись. И, судя по ответным взглядам, дело обстояло именно так. «Не у нас, так и ладно».

— И что ж ты думаешь, что филерить теперь можно, да, Солонов? — чуть ли не с укоризной сказал вихрастый. — Не по-нашему это, не по-кадетски. Пусть вот он к Воротникову идёт, скажет, что после уроков драться будет. Или сам иди, как собрался. Драться так драться, по-честному. А он-то сразу «скажу капитану»!..

— Да кишка у них обоих тонка, с Воротниковым махаться-то!.. — загоготал веснушчатый, однако третий, рыжий, только покачал головой, задумался.

— А вот увидим, — дрожа от бешенства, сказал Фёдор. — Петя! Чего замер, ешь давай. Сыр мой хочешь? Я его терпеть не могу…

— Хочу, — прошептал красный как рак Петр. — И, Федя… не надо, а? Пожалуйста… Обойдусь я без этой колбасы…

— Он у тебя её и завтра тогда отнимет! — рассердился Фёдор. — И булку сладкую, и вообще всё, что только захочет!..

— Седьмая рота! Пять минут чай пить осталось! — зычно крикнул дежурный по столовой, из старших кадетов.

Фёдор поспешно сунул Ниткину свой сыр, в один присест проглотил собственный бутерброд, быстро допил чай. Предстояло разойтись по классам.

Из столовой младший возраст выходил строем, но сразу же разделился по отделениям. Первое, где были Солонов и Ниткин, должно было проследовать на русскую словесность; в дневнике-табеле значилось, после названия предмета:

«… преподаватель И.И.Шульц».

— Немец, небось, — услыхал Федор за спиной голос Кости Нифонтова, развязный и с издевочкой. — Немец-перец-колбаса, кислая капуста!..

— Мож, мы его того? — тотчас предложил Воротников. — Чтоб знал, что мы — ого-го!

Что значило «того» и «ого-го», лично Фёдор Солонов не понял, однако Нифонтов захихикал, а Бобровский снисходительно ухмыльнулся.

— Нэ стоит, господа, нэ стоит, — остановил он приятелей. — К тому же… Господин Солонов, а господин Солонов!..

— Чего тебе? — обернулся Фёдор, пока они шли широким и светлым коридорам корпуса к дверям классной комнаты.

— Слышэл я тут краэм уха… что ты с Севкой Воротниковым дрэтсэ собрэлсэ?

— Твоё какое дело, Бобровский? — Федя не собирался уступать.

— Ну кээк жэ. Всеволод друг мой, а дэла друзэй — мои дэла, вот тэк!

— Заместо него хочешь?

Бобровский вновь ухмыльнулся, уверенно, солидно.

— Зачэм замэсто? Уговор дороже дэнэг. Только глупо это, Солонов, из-за тихони в драку лэзть.