Игорь Негатин - Экспедитор Страница 22

   Потом во мне что-то изменилось. Нет, не сломалось, хотя и целого оставалось немного. Мысленно уходил в прошлое, чтобы немного забыться. Тем более что прошлое было почти рядом. Оно было осязаемым. В отличие от настоящего. Мне казалось, что эта камера вместе со мной плавает в некоем бульоне мироздания.

   Вспомнились острова одного из миров, где мне доводилось бывать. Ослепительно-белый песок и ласковый океан, хранящий множество тайн и секретов. Разве это было со мной? Нет, наверное, я ошибаюсь. И девушка. Там была девушка, на этих островах. Ласковая и нежная. Ее шелковистая кожа пахла душистыми травами и свежим кофе, который она варила для меня каждое утро. Нет, я определенно ошибаюсь.

   Этот образ растаял, а на острова из моей памяти приходила смерть. Эти парни… Их было слишком много, но мы каким-то образом удержали крохотный клочок суши. Зачем? Я уже и не вспомню. Смерть не была чем-то новым или неизведанным. Убивать мне приходилось. Гораздо чаще, чем этого хотелось бы. Убивал, защищая своих друзей, свою жизнь и груз. Я экспедитор… Капитан Сергей Владимирович Шатров.

   Коррехидор Альварес Гарса пришел совершенно неожиданно. Он вошел в камеру и скривился от моего вида. Что-то произнес сопровождавшему служителю, а потом подошел чуть ближе и даже присел, разглядывая мое лицо.

   – Не обезумел, – после небольшой паузы кивнул он. – Это меня радует. Завтра ты будешь казнен. Тебя и твоего подельника, Джила Лангара, повесят. Ничего не хочешь сказать?

   – Это хорошая новость, сеньор. Просто замечательная.

   – Ты еще можешь шутить? Раздери меня дьявол! – Альварес хмыкнул и прищурился. – Я буду рад, если завтра утром будешь таким же стойким и сам взойдешь на эшафот. Поверь, если преступника приходится нести на руках, он выглядит очень жалким. Ты ведь не хочешь остаться в памяти горожан ничтожеством, которое бьется в истерике и цепляется за камни мостовой?

   – Не дождетесь. – Мой голос стал удивительно чужим.

   – Твой подельник, – коррехидор недовольно скривился, – не так упрям.

   – Что с ним?

   – Он жив. Правда, выглядит немного хуже, чем ты. Кстати, он нам все рассказал.

   – Что именно Джил сумел вам поведать?

   Разговаривать было чертовски трудно, но я получал от этой беседы какое-то дьявольское наслаждение. Это доказывало, что я еще могу думать, а значит, не сошел с ума.

   – Джил Лангар признался в том, что вы замышляли.

   – Его помилуют?

   – За что? – Он удивился. Искренне удивился. – Признание не облегчит вашей участи, так что на эшафот вы взойдете вместе. Ты можешь гордиться, Серхио!

   – Чем именно?

   – Сам губернатор изъявил желание присутствовать на казни. Вместе с женой и дочками.

   Теперь я понял, почему палачи пощадили мое лицо. По крайней мере, почти ничего не сломали. Все дело в здешней знати. Женщины, которые будут присутствовать на моей казни, не должны испытывать отвращения, наблюдая за подвешенным куском мяса. Это ведь развлечение – повесить человека. Поэтому мое лицо было в относительном порядке. Глаза едва открывались, но зубы были на месте. Чего не скажешь про остальной ливер. Почему не подох? Не знаю. Видно, кто-то там, наверху, решил, что я еще нужен.

   – Как… Как это мило.

   – Это большая честь для тебя.

   – Ценю вашу заботу…

   – А ты не так прост, как кажешься. Даже немного жаль тебя вешать.

   – Поверьте, я не против еще немного пожить.

   – Пожить?! – переспросил он. – Сколько же ты хочешь жить?

   – Лет пятьдесят, – ответил я.

   Гарса не выдержал и расхохотался.

   – Извини, Серхио, – он развел руками, – но тут я тебе не смогу помочь.

   – Ничего. Как-нибудь переживу…

   – Чем ты хочешь позавтракать перед казнью? Может быть, принести тебе вина или рома?

   – Рома? Нет, не нужно. Здешний ром напоминает помои. На следующий день будет болеть голова. Не хочу портить свое здоровье.

   – На следующий? – переспросил он. – Ты чертовски интересный парень, Серхио Чатров!

   Я сидел на охапке гнилой соломы и напрягал память, оживляя картины прошлого, которое привело к такому безрадостному финалу. Напрягал с такой силой, словно разум был способен разорвать преграду, отделяющую от привычного бытия. Вглядывался в темноту, будто хотел увидеть все то, что для меня дорого. Увы, усилия были тщетны. Как я ни старался, зыбкие, едва различимые образы таяли, возвращая в жестокую реальность. Послышались шаги старика-надзирателя, шаркающего по истертым каменным плитам. Шаги становились все громче и громче. Вот звякнула связка ключей, щелкнул замок, и раздался хриплый старческий смех:

   – Эй, парень, не пора ли тебе прогуляться? Палач уже ждет!

   Вот уж не думал, что мой последний выход будет обставлен с такой пышной и пошлой торжественностью. Чехлы на шлемах караульных были постираны, а нас переодели в белье из грубого полотна, похожего на парусину. Два ряда солдат, которые организовали коридор, ведущий к подножию виселицы, и куча народу, пришедшего посмотреть на двух временно живых парней.

   Джил Лангар едва двигался. Судя по всему, ему досталось ничуть не меньше, чем мне. Он был на грани. Сомневаюсь, что парень отдавал себе отчет, куда именно нас привезли и что сейчас случится.

   – Джил! – Он даже не обратил внимания или не услышал. – Джил!

   Нет, бессмысленно. Нас подвезли к площади на повозке, запряженной парой вороных лошадей. Вы не поверите, но их головы были украшены пышными султанами! Неизвестный режиссер этого действа изрядно постарался, чтобы зрители остались довольны.

   Вон их сколько здесь собралось…

   Все как в пошлом романе. Размеренный бой барабанов и очень довольные лица горожан, предвкушающих нашу казнь. Их лица светились искренним любопытством. Не думал, что люди, пережившие не одну осаду и видевшие зверства арабских племен, будут так жадно вкушать подобные зрелища. Вроде ничего нового не должны были увидеть.

   Хотя… Чему удивляюсь? В одном из миров я видел, как сжигали женщину, которую сочли ведьмой. Думал, беснующаяся толпа сойдет с ума от радости.

   Что с нами будет? Ничего особенного.

   Выведут на помост, и какой-нибудь чиновник в пыльном и засаленном мундире огласит приговор. Накинут на шею петлю, потом придет священник и прочитает молитву. Вот он, долгополый, стоит рядом с лестницей, держа в руках книгу. Неужели Библия? В каждом из миров эти книги отличаются по содержанию. Причина? Откуда мне знать! Разве это сейчас важно? Интересно, здесь надевают мешки на головы осужденным? Не хотелось бы. Предпочел бы видеть небо, а не кусок грязного полотна.

   Осталось пройти совсем немного. Еще тридцать шагов – и вот она, лестница, ведущая на эшафот. Лестница в небо. Надеюсь, это надолго не затянется. Не то чтобы очень торопился, но сегодня слишком жаркий день для таких мероприятий.

   Жарко. Сегодня дьявольски жарко…

   19

   Даже не знаю, можно ли это считать везением. Да, пожалуй, можно. Это вам скажет любой приговоренный к смерти, который узнает о неожиданном помиловании. Конечно, вы можете привести в пример смертников, которые в интервью журналистам плачутся на свои пожизненные сроки, утверждая, что расстрел для них был бы лучшим исходом. Бред. Голимый бред! Поверьте, они цепляются за жизнь всеми способами. Это не их недостаток. Это нормальный рефлекс – жить! Жить во что бы то ни стало, надеясь на лучшее, на избавление от страданий и боли. Если ты еще человек, а не кусок гнилого мяса, который пожирают черви.

   Меня помиловали. В тот самый момент, когда Джил Лангар уже дергался в конвульсиях, освобождая кишечник от лишней тяжести, на помост вышел один из судейских чиновников. Он неторопливо и вальяжно подал знак палачу. Меня освободили от петли и вытолкали на край помоста. Чувств не было. Никаких. Еще не понимал, что смерть прошла стороной, едва не коснувшись краем холодного савана. Я слушал речь этого сухопарого мужчины, но смысл доходил не сразу, будто мне переводил какой-то тугодум и заика.

   Повешение заменили пожизненной каторгой, которую мне придется отбывать в одной из испанских колоний. Судя по кривой ухмылке Альвареса Гарса, это не самое приятное место на земле. Каторжный лагерь Анхело-де-Сорр…

   Немного позднее я оценил жест «милосердия». Губернатор и коррехидор весьма удачно разыграли партию: они не лишили зрителей удовольствия лицезреть казнь, но вместе с тем и блеснули перед горожанами своей добротой. Мудрые правители. Кнут и пряник… Одна часть горожан ликует, что увидели, как по ногам повешенного стекает дерьмо, а другая проливает слезы радости, что их правители милостивы к заблудшим. Идиллия…

   Дорога обратно в тюрьму показалась неожиданно длинной. Меня втолкнули в другую камеру и благополучно забыли о моем существовании на несколько недель. Разве что два раза навестил здешний лекарь, который с изяществом коновала забинтовал сломанные ребра и вычистил раны от гноя.