Алексей Волков - Командорские острова Страница 22

Но револьверных ружей было крайне мало. Хватало на небольшие команды, и только. А артиллерия, более-менее натасканная, но на треть осадная, неповоротливая, частью даже не успела развернуться и понесла большой урон. Вплоть до потери многих орудий, которые удалось отбить лишь в самом конце сражения.

Еще чудо, что обошлось. Шереметев, разумеется, изобразил случившееся грандиозной победой, чуть ли не под стать шведскому разгрому под Ригой. За такую грандиозную победу следовала соответствующая награда. Тем более что боярин попутно сумел заставить сдаться пару небольших крепостей.

И награда последовала. Ни много ни мало – орден Андрея Первозванного и чин генерал-фельдмаршала.

Я никого не осуждаю и никому не завидую. Еще Бисмарк заметил: нигде так не врут, как на охоте и войне. Видно, рыбалка с удочкой в его времена была непопулярной. Причем речь далеко не всегда идет о сознательном обмане. Так, неизбежные преувеличения, тем более не каждому и не всегда дано вспомнить, как там было на самом деле. О самом страшном порою не расскажешь, невольно забывая пережитое, зато на передний план зачастую лезут мелочи, вдруг становясь главным.

А уж чужие потери – это все равно что размер пойманной рыбы. И не хочешь, а руки раздвигаются сами.

Формально я стал как бы подчиненным, но на деле Петр повсюду стал вводить коллегиальность, и единоначалием пока не пахло. Да и относился ко мне Шереметев с уважением. Не приказывал, а советовался. Уже молчу, что сейчас сержант может значить больше фельдмаршала. Если сержант приближен к Петру, а фельдмаршал – сам по себе.

Надо будет и тут порядок навести. Армия должна иметь строгое подчинение. Или прежде в чинах еще подрасти немного? Мало ли кого назначат главнокомандующим…

После баталии Шереметев удвоил осторожность и стал передвигаться еще медленнее. Чего нельзя сказать о моем корпусе. Я предпочитал идти как можно быстрее, хотя и тщательно проводил разведку и обеспечивал охранение колонн. Для скорости у меня почти не было осадной артиллерии. Зато имелись ракетные установки. Осаждать, тем более штурмовать крепости – дело неблагодарное. Хитростью или налетом после наших успехов захватить их было уже невозможно, но кое-какие другие возможности у нас для этого имелись.

К счастью, шведы не обременяли себя и бюджет строительством совершенных крепостей во внутренней Прибалтике. Имеющиеся укрепления могли противостоять восставшим крестьянам, но никак не регулярной армии. Поэтому особых препятствий на моем пути не встретилось. Так, несколько заурядных стычек, которые трудно было назвать сражениями, захваты мелких крепостей, порою – покинутых при нашем приближении, а чаще – спускающих флаги при первом обстреле ракетами. Или же, в паре случаев, при появлении нашего чудо-оружия.

Не скажу о шведах плохого слова. У них не было ни одного шанса вне зависимости от нашего оружия. Есть такая вещь в военном деле – подавляющий численный перевес. Скорее даже – раздавляющий. И против него не поможет никакое мужество. Можно попытаться задержать неприятеля в расчете на подмогу. Если же подмоги не предвидится, то сопротивление – разновидность самоубийства.

Словом, внутренняя Прибалтика не доставила нам особых проблем. В точности как ожидалось.

Оставались крепости ближе к российской границе. И главной из них являлась Нарва. Она одна стоила всех мелких укреплений, которые мы захватили походя. Вдобавок гарнизон ее усилился за счет вырвавшихся из Лифляндии и Эстляндии солдат и целых подразделений. Так что с перевесом в силах, учитывая укрепления, обстояло сложно.

В моем корпусе насчитывался Егерский и шесть фузилерных полков. Плюс кавалерия. Два слободских, Ахтырский и Изюмский, два драгунских и два казачьих. Кровавых потерь было немного. Зато в результате трехмесячного похода, как ни старались мы с Петровичем, почти третья часть солдат выбыла из строя по разнообразным болезням. Плюс в некоторых местах пришлось оставить небольшие гарнизоны, выделить всевозможные конвойные команды, отдельные партии и много чего еще. В итоге в пехотных полках было в среднем штыков по пятьсот. Драгуны наполовину оказались пешими. Казаки, что донские, что слободские, лошадей смогли сберечь, однако вооружены они были кто чем, и не уверен, насколько смогли бы противостоять шведской кавалерии в открытом бою. Тем более – штурмовать укрепленные стены.

Собственно, не стены в прежнем значении слова, сколько земляные валы. Стены утратили свое значение с развитием артиллерии. Но ни одно ядро или бомба не в состоянии пробить земляную насыпь. Камень что? Его развалить гораздо проще…

Некоторое время я подумывал, не повторить ли рижскую авантюру. Прикинуться беглецом, а дальше действовать по обстоятельствам. Вот только шведского языка я не знал, немецким владел в зачаточной степени, номер с британскими путешественниками второй раз не прокатит. Несколько латышских фраз, памятных по прошлой жизни? Так латышам вход в города закрыт. Да и живут вокруг эстонцы. Которых, кстати, тоже никуда не пускают. А уж мой эстонский вообще состоит из двух слов. Что в многократные разы превышает степень владения языком у нынешних хозяев края.

Или уже бывших?

Все равно. Ход истории неотвратим, и России суждено стать великим государством. Как Швеции суждено из числа подобных государств выбыть.

И еще жила тревога за Ригу. Наш не только крупнейший, но и, по существу, единственный порт на Балтике находился вплотную к курляндской границе, а политика – вещь настолько переменчивая…

Людей же катастрофически не хватало. Приходилось действовать отдельными корпусами на широком фронте, вопреки нынешней военной науке. Да еще держать большие силы у Риги во избежание всяческих случайностей.

Плюс – юг. Хоть с Оттоманской Портой подписан мир, но реваншисты найдутся всегда. В ту сторону тоже надо посматривать.

Перехода за три от Нарвы ожившая в условленный час рация известила о прилете Петра.

Мы специально устроили несколько воздушных станций в подходящих местах. Зато теперь можно было без особых проблем использовать дирижабль как курьерское средство. Даже один из дирижаблей. Вполне по-русски второй воздушный корабль окончательно вступил в строй уже после рижского сражения, в котором так был необходим.

Государь несколько раз навещал то один, то другой корпус. Пару раз появлялся в Москве. Поэтому исполнителям монаршей воли приходилось тяжеловато. Век еще являлся неторопливым, а тут в любой момент жди, что царь может внезапно нагрянуть с небес, хуже кома снега за шиворот.

Егеря привычно и сноровисто подготовили переносную причальную мачту, а когда дирижабль появился, помогли ему обрести временное пристанище у земли.

Мы стояли неподалеку отдельной короткой шеренгой. Я, на правах старшего, и мои ближайшие сподвижники: Клюгенау, Меншиков, Ширяев, Гранье – чуть подальше, продолжали ее командиры полков.

На этот раз царь заявился не один. К моему некоторому удивлению, следом за ним из гондолы вышли лорд с неизменным сэром.

Государю виднее. Я привычно отбарабанил строевой рапорт, радуясь, что дипломаты не понимают русского языка. К чему им слышать о наших сложностях? Помочь – не помогут, а слухи за границей пойдут. Да такие, что вовек не отмоешься. Хотя любая армия в нынешние времена больными теряет гораздо больше, чем ранеными и убитыми. У нас хоть смертных случаев мало. Время пройдет, и почти все выбывшие выздоровеют и встанут в строй.

Петр с чувством обнял всех в нашей шеренге. Эдик и Чарли, как истинные британцы, ограничились долгими церемонными поклонами.

Да и что им Гекуба?

– Прошу всех в дом, – пригласил я.

Своевременное сообщение позволило устроить дневку у усадьбы эстляндского помещика. Сам хозяин отнесся к перемене власти достаточно равнодушно. Мародерства я не допускал, его права сразу же подтвердил именем нового государя. Так какая ему разница, чьим подданным числиться? Благо до принятия присяги он даже не считается изменником. Да и после ее принятия тоже. Если не вступит в наши ряды. А вступать в них он явно не собирался, предпочитая выжидать.

В принципе семнадцатый век – один из самых гуманных в истории. Казней в каждом государстве хватает, зато в боевых действиях никто мирное население не третирует. Могут по случаю прихватить что либо из плохо лежащего, главным образом съестного, но в целом любое войско старается проявить лояльность. Населения слишком мало, и земли интересуют те, на которых уже живут потенциальные подданные.

Террор против мирных жителей развяжут предтечи демократов – французские революционеры. Но демократии свойственно, скрываясь за высокими словесами, стремиться уравнять всех под одну гребенку, а несогласных убрать с лица земли. Просто сначала это будет происходить более откровенно. Потом – завуалированно, с большей заботой не о физическом устранении противников, а об их духовном убийстве.