Павел Дмитриев - Разбег в неизвестность Страница 22

И вот под вечер еще одна проблема – никак не получалось точно узнать конструкцию затвора, спектрограф вместо алюминия упорно показывал какую-то чепуху. По идее, надо было проводить исследование по полному циклу, но от образца и так уже почти ничего не осталось. Придется запросить еще хотя бы десяток русских чипов, исписать гору бумаг…

Руки сами потянулись к тумблеру выключения установки. К чему продолжать, разве могут в СССР придумать в электронике что-то на самом деле стоящее? Ну в кой-то век попытались для разнообразия сделать самостоятельно. Молодцы, пускай возьмут с полки пирожок. Все равно многолетнее отставание очевидно даже для непрофессионала. Нужные фотографии уже сделаны, достаточно дописать несколько фраз в стиле «серьезных усовершенствований не обнаружено, но необходимо отметить заметно выросший уровень разработки и оригинальную конструкцию некоторых элементов схемы предоставленного образца»… Все равно никто дальше первой страницы читать отчет не будет.

…В данном случае НИИ «Интел» сильно повезло. Лаборант Bell Labs не смог понять, что именно попало в его руки. Ведь годом ранее на «Пульсаре» подошли к вопросу куда более прямолинейно и, не слишком задумываясь, скопировали с артефакта из будущего поликремниевый самосовмещенный затвор[129]. Специалисты, разумеется, отметили, что подобная конструкция резко снижает разброс характеристик, вызванный неидеальным наложением масок при литографическом формировании истока и стока. Но, привычно использовав чужие разработки, так и не поняли, что это один из самых важных прорывов в истории транзистора за последующие тридцать пять лет.

Глава 5

Новая большая игра

Александр Николаевич скучал под доклад маршала Малиновского. Если бы можно было спать на заседании Президиума ЦК КПСС – он бы обязательно прикорнул прямо за огромным, затянутым зеленым сукном столом, до сих пор хранившим воспоминания о Сталине. Главный кабинет Советского Союза уже давно не щекотал нервы, и тихие шаги за спиной ассоциировались с помощником или референтом, а никак не с призраком прошлого. Товарищи в расширенном составе уже пятый час мусолили курс внешней политики СССР. В который раз – и все с тем же неутешительным результатом. Одного за другим выдергивали из приемной генералов, главных и не очень конструкторов, завотделами ЦК, сотрудников Министерства иностранных дел. Увы, в хитросплетениях зарубежной дипломатии толком не разбирался никто. Даже Громыко[130] за время работы со Сталиным и Хрущевым научился лишь толково выполнять инструкции вождей и ничего нового предложить не мог или не хотел.

Послезнание, полученное от пришельца из будущего, стало для Шелепина суровым испытанием. Это была жесткая ломка незыблемого, очевидного и понятного, всего багажа опыта, накопленного без малого за полвека жизни. Наверное, похожие чувства должен был испытывать истовый архимандрит, внезапно убедившийся в полном отсутствии Бога. Теперь с этим приходилось не только жить, но и работать. Не столько ради себя, хотя такая подленькая мыслишка не раз заползала в сознание, но, отбросив лишний пафос, ради великой страны, построенной немыслимым напряжением сил всего народа.

Однако советские партаппаратчики подобной «прививки» не имели. Всего чуть больше десятка лет назад великий Сталин и его соратники пребывали в абсолютной и неколебимой уверенности в неизбежности Третьей мировой войны, которая должна была открыть дорогу новым революциям и привести к «неизбежному развалу всей капиталистической системы». Собственно, этому догмату не изменил и Хрущев, несмотря на вынужденное признание доктрины «мирного сосуществования» в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году[131]. Даже перед очевидной мощью ядерного оружия он не дрогнул и остался настоящим романтиком, искренне верящим в победу коммунизма во всем мире.

Коммунистическая теория попала в опасную ловушку. С одной стороны, нельзя было отказываться от утверждения, что «водородная бомба в руках Советского Союза – средство сдерживания агрессоров и борьбы за мир». С другой – только новая мировая война давала реальный шанс на победу «единственного верного учения» в Европе. Пытаясь найти выход из логического тупика, Хрущев надеялся получить преимущество при балансировке на грани войны. Но лишь бездарно разбазарил дипломатические возможности, да еще вплотную подвел дело к той стадии, когда ружья начинают стрелять сами по себе.

Еще хуже обстояло дело в армии. Известно, что генералы всегда готовятся к прошлой войне. Так и на этот раз, ставка делалась на массированный бронетанковый кулак, способный проломить дорогу до Ла-Манша сквозь огонь атомных взрывов. Нельзя сказать, что это было неверно в настоящий момент. Просто подобная стратегия становилась невозможной буквально через пятилетку, максимум две, и оставляла за собой горы дорогостоящего, но уже безнадежно устаревшего вооружения.

Мысли вернулись к словам разгорячившегося от доклада маршала:

– …Даже в термоядерной войне необходимо добивать остатки войск противника и закрепляться на занятой территории![132]

– Родион Яковлевич, зачем нам закрепляться в радиоктивной пустыне? – прервал докладчика Шелепин. Невежливо, конечно. Но…«Заколебал, старый дурак!» – про себя обосновал решение Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

– Армия легко обойдет очаги поражения…

– Весь десяток тысяч? – ехидно уточнил Шелепин, с интересом рассматривая сильно сдавшего последнее время маршала.

– У нас нет такого количества атомных бомб! – оторопел Малиновский.

Александр Николаевич неожиданно даже для самого себя встал из-за стола и подошел к докладчику. Подхватил красный карандаш, прямо поверх листа закрепленного ватмана, показывающего рост ударной мощи СССР, резко продолжил линию «вправо». Небрежными штрихами обозначил оси и подписал – «Тысяча девятьсот семьдесят пять».

– Сколько боеголовок будет у нас к тысяча девятьсот семьдесят пятому году? – Он обвел глазами Президиум и, не дожидаясь ответа побледневшего маршала, продолжил: – Около двадцати пяти тысяч. Что это значит?!

– Мы наконец-то достигнем паритета с Америкой! – с пафосом заявил Малиновский. Он так и не смог понять, к чему ведет Шелепин.

– Площадь стран НАТО в Европе – полтора миллиона квадратных километров, – с кривоватой усмешкой продолжил Александр Николаевич. – Родион Яковлевич, на каком расстоянии от эпицентра мегатонная боеголовка дает эту, как ее, зону сплошных разрушений?

– Километров шесть-семь[133]… – автоматически ответил маршал. – Но личный состав в боевой технике и бомбоубежищах почти не пострадает уже в трех-четырех километрах!

– Пи-эр-квадрат… Площадь поражения – сто пятьдесят квадратных километров. Вы понимаете?! – Шелепин медленно обвел взглядом Президиум. – Менее чем через десять лет половины наших боеголовок хватит, чтобы в Европе не осталось ничего вообще, кроме пустыни и солдат в танках. Живых мертвецов, которым за пределами бронированной коробки не найти ни еды, ни воды, ни даже годного для дыхания воздуха.

– Территория СССР и США намного больше, – нервно заметил Кириленко[134], качнув редким ежиком волос. – И потом, есть противовоздушная оборона, она перехватит значительную часть вражеских сил.

Шелепин молча написал на закрепленном листе поверх всех диаграмм «35 000:350 = 100». Затем повернулся к столу и продолжил:

– Вот это, – он показал на левую цифру, – количество боеголовок в США. Они недавно в печати сами хвастались. – А это, – он перевел руку правее, – количество городов с населением более пятидесяти тысяч человек[135]. Наших городов! Там люди живут, понимаете?!

По сто боеголовок на каждый город. Конечно, первоначальные цифры были известны каждому из присутствующих. Но вот чтобы в таком неожиданном разрезе… Такое невольно заставляло задуматься. Однако Александр Николаевич и не думал останавливаться.

– Володя, – обратился он к Председателю КГБ, – что ты говорил про особо мощные американские ракетоносители?

– На сегодня в трех позиционных районах на боевом дежурстве шестьдесят Титанов-два[136], – четко доложил Семичастный. – Боеголовка на девять мегатонн, площадь сплошного поражения под тысячу квадратных километров. – Он ощутимо поежился. – Кстати, Пентагон этого особо не скрывает.

– Может, врут? – недоверчиво возразил Мазуров.

– Информацию подтверждают фотографии со спутников. Кроме того, США давно делают подобные авиабомбы, поставить заряд на ракету не слишком сложно.

– Но ведь мы найдем чем ответить! – тихо звякнул медалями Малиновский. – Почти две сотни Р-16[137] на боевом дежурстве, из них треть по шесть мегатонн.