Владимир Свержин - Трехглавый орел Страница 22

«И не надо вовсе. На что нам гусары? О них только глухой не знает. Ты, – говорят, – языками иностранными владеешь, вот иноземцами и займешься».

– И что? – спросил я.

– Вот и занимаюсь, – развел руками Ислентьев. – Стараюсь в донесениях своих быть честным и напраслину на людей не возводить. Да только кому это интересно.

– Мне это интересно. А то, что «напраслину» в докладе своем не возводил, про то мне ведомо. И на том тебе спасибо.

– Вы действительно не держите на меня зла? – оторопело произнес поручик.

– Отнюдь. Вы служите отечеству на том посту, на который оно вас поставило. И я полагаю, пусть лучше подобные посты занимают честные люди и патриоты своей страны, а не мошенники, лишенные человеческих чувств.

– Это правда?

– Правдивей некуда.

– Вы не представляете, как я вам благодарен! – Ислентьев схватил мою руку, видимо, пытаясь выразить всю глубин обуревавших его чувств.

– Полноте, – остановил его я. – Я в общем-то пришел за другим.

– Я слушаю вас, милорд. – Голос поручика моментально обрел деловой тон. – Чем могу быть вам полезен?

– Я бы желал вновь видеть вас своим ассистентом.

– Вы опять собираетесь дуэлировать? – Брови Никиты удивленно поползли вверх.

– В некотором роде. Хотя в чистом виде дуэлью это не назовешь. Человек, который не так давно спас мне жизнь, просил отдать долг чести одному нашему недавнему знакомому.

– Кого вы имеете в виду?

– Контр-адмирала Германа фон Ротта.

– Секунданта графа Орлова?

– Его самого, – кивнул я. – Много лет тому назад он, тогда еще не адмирал, ложно обвинил в убийстве и грабеже ни в чем не повинного человека, заставшего его в тот момент, когда он продавал врагу российские военные секреты. Я знаю это наверняка. Кроме того, я знаю наверняка, что сегодня адмирал фон Ротт злоумышляет против императрицы Екатерины и вместе с братьями Орловыми желает лишить ее трона, а может, и самой жизни. – Глаза Ислентьева заметно округлились. – Для меня отдать долг чести – святая обязанность. Для вас же случай открыть заговор против Екатерины – великолепная возможность для успешной карьеры.

– Полагаю, это не шутка? – тихим голосом поинтересовался начинающий контрразведчик.

– Да уж какие тут шутки!

Ислентьев в молчании прошел по берегу ярдов двадцать, по-видимому, обдумывая положение.

– Милорд Вальдар, поймите меня правильно. Я верю вам целиком и полностью, но если вдруг вы ошибаетесь или же если вину контр-адмирала фон Ротта не удастся доказать, лорд Камварон отделается легкими неприятностями, вроде той, что была сегодня. В конце концов, вы сможете уехать в Голландию, Францию, Америку, куда угодно. Для бедного же поручика Ислентьева неудача такого предприятия – конец всего.

– Я понимаю вас, – кивнул я. – Поэтому с фон Роттом мы будем разговаривать один на один. Вас же я прошу быть моим ассистентом, то есть находится за дверью, которую я оставлю приоткрытой, и внимательно слушать все, что будет происходить. Думаю, вы сами сможете решить, когда следует войти.

– Ну что ж, – улыбнулся поручик, – была не была. Я в вашем распоряжении.

Дворецкий, отворивший тяжелую дубовую дверь, с недоумением поглядел на двух незнакомых господ, явившихся в неурочный час в гости к его хозяину.

– Дома ли господин адмирал? – как можно любезнее произнес я, словно собираясь пригласить его на диспут о поэтике произведений Вольтера.

– Его превосходительство недавно прибыли и сейчас отдыхают. Не велели беспокоить.

– И все же, дорогой мой, побеспокойте вашего господина. Передайте ему, что прибыл Вальдар Камдил, лорд Камварон, и что он, то есть я, страстно желает обсудить с их превосходительством кое-какие вопросы чести.

– Слушаюсь, – немного помедлив, проговорил дворецкий. – Как прикажете доложить вашего спутника?

– Не стоит о нем докладывать. Он подождет меня в доме.

– Слушаюсь, ваша честь.

Возвращения дворецкого мы ждали довольно долго. Мы успели изучить весь холл и порадоваться художественному вкусу хозяина дома. Насколько я понимал в оценке антиквариата, совокупная стоимость одних только китайских ваз, украшавших лестницу, ведущую на второй этаж, вплотную приближалась к стоимости восьмиорудийной батареи.

– Контр-адмирал ждет вас, милорд, – поклонился мне дворецкий. – Прошу вас следовать за мной. А вы, господин поручик, можете подождать в гостиной.

Мы поднялись по лестнице. Как я и предполагал, кабинет примыкал к гостиной, так что неудобств с размещением Ислентьева не было.

Фон Ротт встретил меня, сидя за объемистым письменным столом. Аккуратность, с которой были разложены по нему деловые бумаги, казалась настолько странной рядом с причудливыми резными завитками столешницы, что я невольно улыбнулся.

– Признаться, я не ожидал вашего визита, – начал мой визави. – Собственно говоря, чем обязан?

– Дела чести, мой адмирал. Исключительно дела чести. Внимательные голубые глаза фон Ротта прорезались среди пухлых щек, переходящих в лоб.

– Вот как? – недоуменно воскликнул он. – Если вы полагаете, что ваш сегодняшний арест как-то связан со мной, то можете мне поверить, я здесь ни при чем.

– О, полноте! – махнул рукой я. – Банальная ошибка. Передо мной уже извинились. Комендант просто был не в курсе... Впрочем, что это я? – Я чуть помедлил, чтобы насладиться произведенным эффектом. Соображательные способности фон Ротта напряглись, как снасти во время шторма: он мучительно пытался понять, о чем же таком был не в курсе комендант Санкт-Петербурга, если в тот же день с извинениями отпустил никому не ведомого иностранца, ранившего на дуэли самого Григория Орлова. – Я пришел сюда совсем по другой причине.

– Я слушаю вас, милорд.

– Вы позволите. – Я вытащил кошелек из кармана камзола. – Вот это просили передать вам. – Кошелек лег на столешницу перед адмиралом.

– Что это? – удивленно спросил фон Ротт.

– Посмотрите сами, – улыбнулся я. – Пусть это будет для вас небольшой сюрприз.

Мой собеседник развязал кошелек и вывалил на стол его содержимое.

– Рубли?

– Да, – кивнул я. – Здесь ровно тридцать сребреников. Можете не пересчитывать.

– Что?! – гневно сдвинул брови адмирал.

– Человек, который просил передать вам эти деньги, говорил что-то о судовой казне брига «Ганимед». И еще он просил передать вам привет от Петра Реброва.

– Что?! – вновь взревел гостеприимный хозяин. – Вон отсюда! Наглец! Я не знаю никакого Петра Реброва!

– Полноте, господин контр-адмирал, вы знаете Петра Реброва. В адмиралтейской коллегии хранится список экипажа брига «Ганимед», в котором значится это имя, причем как раз в то время, когда вы были командиром корабля. А вот доклада Петра Реброва о том, как вы продали таблицы стрельб из «единорогов» агенту иностранной державы, в тайной канцелярии еще нет, но он там будет. Вместе с надлежащими доказательствами. – Конечно же, я блефовал. Никаких доказательств у меня не было и быть не могло. Но фон Ротту об этом было ничего не известно. А будучи артиллеристом, то есть человеком, привыкшим иметь дело с числами, он уже сложил как дважды два, что попал в цепкие лапы английской разведки. А уж что могла нарыть по этому поводу английская разведка, известно лишь одному богу.

– Вы пришли меня шантажировать? – все так же нелюбезно поинтересовался фон Ротт, выхватывая из-под шлафрока пистолет. – Глупо, чертовски глупо. Если даже Петр Ребров жив, в чем лично я не уверен, все равно он остается дезертиром. И то, что он видел, никому ничего не докажет – ему никто не поверит. А вас я просто убью. Скажу, что вы были английским шпионом и пытались меня подкупить. Конечно же, денег в ваш кошелек я добавлю...

Мысленно я похвалил выдержку поручика Ислентьева, ибо появление его в эту минуту ломало бы всю игру. Конечно же, фон Ротт уже наговорил себе на вполне весомый приговор, но, по мне, он мог сказать много больше. Я слушал его слова как музыку, потому как с каждой произнесенной фразой петля вокруг шеи бравого адмирала затягивалась все туже и туже. Картинно подняв руки, я с восторгом внимал пылкой речи гневливого собеседника. Хотя, признаться, пистолетный ствол, направленный в мою сторону, был не самым приятным моментом этой сцены. Надежда была лишь на то, что сначала наш сумрачный германский гений выговорится и только потом нажмет на спусковой крючок. Хотя, что мудрить, мне совсем не улыбалось словить грудью птичку, готовую вылететь из железного дупла этого прусского дуба. Тем более что у меня уже был готов ответный спич. В тот момент, когда я поднял руки, из небольшого кармашка, вшитого в левый рукав камзола, выпал маленький жилетный пистолетик, закрепленный на прочном шнуре. Подобный «последний довод королей» был заранее предусмотрен для бесед, требующих веских аргументов, и сейчас он ждал своей секунды.

– Господин адмирал, – улыбаясь как можно слаще, произнес я. – Можно назвать вам, как минимум, три причины, чтобы не нажимать спусковой крючок. Первая: даже если вы меня убьете, Петр Ребров останется жив и дезертиром его не признают, ибо в любом краю, в любом положении на пользу Отечества супротив его врагов умышлял. К тому же документы, подтверждающие вашу измену, останутся в целости и сохранности и будут предъявлены в тайную канцелярию еще до того, как меня похоронят. Второе: вы приняли меня за английского шпиона, а это ошибка. Там, за дверью, – я перенес вес тела на правую ногу, указывая рукой в то место, где находится дверь, – ждет офицер тайной канцелярии. Он слышал наш разговор от первого до последнего слова и под присягой подтвердит, что вы безо всякого принуждения, по своей воле сознались в измене. И третье и последнее состоит в том, – я ускорил темп речи, – что я, – небольшая пауза, – выстрелю первым.