Сицилианская защита (СИ) - Савинков Андрей Николаевич Страница 22

– По ранению?

– Да, – кивнул Курт, – осколочное, полтора месяца в госпитале. А теперь три недели отпуска. Домой пытаюсь уехать.

– Хорошо, стой здесь, сейчас что-нибудь придумаем.

Железнодорожник ловко – как будто действительно всю жизнь лазил по реям – заскочил по ступенькам в вагон.

Ожидание продлилось всего несколько минут, после чего к Курту подошла молодая девушка в форме проводника и отвела его к свободному месту в соседнем вагоне.

Двенадцать часов в поезде пролетели практически мгновенно. Проспав всю дорогу, и проснувшись лишь раз для того, чтобы поесть, утром следующего дня обер-лейтенант вышел на вокзале родного города.

Привокзальная площадь, обычно бурлящая жизнью, с первого взгляда поразила Курта непривычной пустотой. Не было таксистов, наперебой предлагающих свои услуги, не было торговцев, громко расхваливающих свой товар, а пассажиры, приезжающие или наоборот уезжающие из города, казалось, пытались покинуть неуютное место как можно скорей.

Зато здесь появилось то, чего не было раньше. Посреди площади, чуть в стороне от основных людских потоков располагались длинноствольные зенитные орудия, подозрительно задравшие свои хоботы в небеса и обложенные вокруг мешками с песком.

Картина внезапно сложилась в голове молодого офицера. Ведь Штутгарт находится всего в каких-то пятидесяти километрах от границы. Не удивительно, что такой крупный промышленный центр регулярно подвергается налетам вражеской авиации.

Добравшись на автобусе домой, Курт был подхвачен стремительным вихрем семейного торжества: по многу раз поцелован, обнят, накормлен, выслушан, познакомлен с новыми соседями и новыми родственниками, появившимся благодаря вышедшей замуж сестре и наконец, полностью сбит с толку попыткой матери в первый же день отпуска познакомить его с «замечательной девушкой», «красавицей, умницей и чистокровной немкой».

Курт, отвыкший за последние несколько лет армейской жизни от всей этой семейной круговерти, был ошарашен, выбит из колеи и где-то уже в середине дня вообще перестал понимать, что происходит. Вырваться удалось лишь спустя три дня. Следующим номером программы после соблюдения всех семейных ритуалов была встреча со старыми школьными друзьями. Или скорее приятелями теперь по прошествии шести лет после окончания школы.

Сидя за кружечкой пива с непременной жареной колбаской в пивной, собравшиеся неторопливо перебрасывались фразами о прошлых годах, женщинах и конечно войне, которая, так или иначе, вошла в жизнь каждого немца.

– Так вот, – отхлебнув из бокала продолжил свою мысль Отто, – хотя и пытаются лягушатники бомбить корпуса завода Порше, но получается у них не очень хорошо. Город большой – где что находится не враз и разберешь. Поэтому бросают куда получится. Особенно после того, как ночью стали бомбить. Часто на жилые кварталы бросают. Через день выезжаем туда пожары тушить.

Отто работал в пожарном департаменте Штутгарта, поэтому хорошо представлял, как обстоят дела с бомбежками города.

– И что, много людей гибнет?

– Да нет, – пожарный пожал плечами, – можно сказать почти не гибнет совсем. Бомбоубежищ построили не мало, да и воздушное оповещение работает хорошо. Бывает, лягушатники в темноте вообще в чистое поле вывалят бомбы да улетят обратно. Единственное, что город близко к границе находится, поэтому заблудится сложнее.

– Ну да, – поддакнул Ганс, – говорят, когда англичане попытались устроить большой налет на Гамбург с острова, так вообще город не нашли и по морю отбомбились.

– Ага, я слышал, селедка выдвинула официальный протест.

Сидящие за столом мужчины задорно захохотали. А после того, как пышногрудая официантка принесла еще по бокалу, разговор окончательно свернул в сторону обсуждения прекрасной половины человечества.

Курт же незаметно для себя ушел мысленно в сторону. Он, наконец, смог сформулировать для себя, то неуловимое и непонятное ощущение, которое терзало его последние несколько дней: поменялось общее настроение людей. В свой прошлый приезд домой после окончания польской кампании, он отметил общее приподнятое настроение, переполнявшее каждого встречного прохожего. Теперь же на смену воодушевлению пришла растерянность. Никто не желал долгой, затяжной войны, слишком сильна была в памяти народа горечь прошлого поражения. И теперь, испытывая легкое чувство дежавю, обыватели с опаской смотрели в будущее. Причем в Берлине, где ПВО работало максимально эффективно и на головы людям бомбы не сыпались, такого ощущения не было. Там вообще мало что напоминало о войне.

Из задумчивости Курта вывел очередной тост. Отбросив невеселые мысли, он решительно ухватил пивной бокал. В этот вечер Курт Мейер в первый раз за последние пару лет напился вдрабадан.

Пятого октября центральные немецкие газеты вышли с опубликованным на передовицах официальным обращением Венгерского Королевства к Третьему Рейху о предоставлении военной помощи в войне с Румынией. Нельзя сказать, что новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Новости, поступающие с Балканского фронта, как войну между южными соседями обозвали писаки, были туманными и малоинтересными для простого работяги. А вот для офицера вермахта это означало еще одну потенциальную точку, где можно сложить голову.

Однако Германия не спешила объявлять войну Румынии. Хотя бы потому, что импортировала из этой балканской страны треть потребляемой нефти, и такой опрометчивый шаг стал бы серьезным ударом по собственной боеспособности. Однако и бросить союзника на произвол судьбы Гитлер не мог, поэтому было принято половинчатое решение. В Венгрию были направлены три дивизии – свежесформированная 11-ая танковая, 15-ая и 30-ая пехотные с расплывчатым приказом «уберечь гражданское население Венгрии от ужасов войны и защитить венгерский суверенитет».

Одновременно Риббентроп сделал заявление с призывом вернуться к status quo ante bellum. Понятно, что ни Румыния, переломившая ход войны, ни Словакия, тихой сапой, без открытия боевых действий, начавшая возвращение утраченных ранее земель, ни уж тем более Подкарпатская Русь, понимающая, что предательства ей не простят, такого развития событий не желали.

На несколько дней все зависло в неопределенности. Боевые действия вынужденно прекратились, зато тихие дипломатические баталии развернулись в полную мощь.

11-ого октября неожиданно для всех, ну или почти всех, Народное Собрание Подкарпатской Руси официально попросилось в состав УССР. После чего на бывшую Венгерскую территорию были мгновенно введены советские дивизии из числа КОВО, как будто только и ждущие приказа на перевалах Карпат.

Такой поворот может показаться неожиданным, однако, если посмотреть внимательнее, ничего странного нет. Ведущими политическими силами здесь были коммунисты (порядка трети активного населения), сторонники независимости (около 10 %) и автономисты. Последние желали видеть свой край в составе Чехословакии, Венгрии или УССР, но обладающим широкой автономией. Однако, Чехословакия к 1940 году приказала долго жить, венгры за год своей власти показали себя далеко не с самой лучшей стороны, поэтому оставался Советский Союз. В возможность же полной независимости русины в массе разумно не верили.

Так или иначе, советские войска за Карпатским перевалами позволили СССР включится в дипломатический процесс. МИД Советского Союза со страниц газет обратился к сторонам конфликта с призывом начать мирные переговоры. В этом начинании он был активно поддержан румынскими коллегами, а спустя пару дней согласие на переговоры дали словаки.

Мирные переговоры по составу участников больше напоминавшие конференцию начались 17-ого октября в Бухаресте и проходили ожидаемо тяжело. С одной стороны находились венгры, уже понявшие, что приобрести в этой своей авантюре уже ничего не удастся, но еще не готовые отдавать свое. Вернее то, что считали своим. Венгров серой глыбой за спиной поддерживала Германия в лице министра иностранных дел Риббентропа.