Конторщица (СИ) - Фонд А. Страница 22

— Ай-яй-яй, — покачала головой завхозиха. — Идем-ка!

Мы вошли в небольшую комнатушку, почти чулан. Судя по продавленному дивану, столу и крашеному синей масляной краской стеллажу с ключами — это была каморка сторожа. Но сейчас он еще не подошел, и комнатка пустовала.

— Садись, хоть чаю попьем, — пробормотала завхозиха и передо мной материализовалась банка с чуть теплой гречневой кашей и бутерброд с салом. — Ложку вот держи и вперед, сейчас чайник вскипит.

Я не стала выделываться и быстро замолотила ложкой. С голодухи каша показалась мне необычайно вкусной, рассыпчатой, зажаренной мелкими сочными шкварками с луком и морковкой. Тем временем Алевтина Никитична плеснула в пузатую чашку заварки, долила кипятком и щедро насыпала аж три ложки сахара.

— Тебе сладкий нужен, — буркнула она, помешивая ложечкой, — чтоб силы, значит, вернуть. Пей давай.

Пока я блаженно пила обжигающе-сладкий чай, она куда-то вышла. Не успела я допить, как Алевтина Никитична вернулась. В руках у нее были два свертка.

— Держи вот, — проворчала она, глядя исподлобья.

— Что это? — удивилась я. Развернув бумагу обнаружила махровое полотенце, две простыни и наволочку, все белого цвета, с синими штампами. Во втором свертке была желтая эмалированная кружка с нарисованной на боку вишенкой и маленький кипятильничек.

— Бери, бери, тебе нынче все пригодится, — она ловко замотала все обратно. — Знаю, как тебе сейчас, сама такая же была. Мы с Иваном Аркадьевичем из одного детдома, только я на пять лет раньше выпустилась. Так-то…

"Ателье Минбыта" располагалось недалеко от депо, в большом кирпичном здании, на втором этаже. Точнее ателье занимало весь этаж. С лестницы посетитель попадал сразу в стихию Изиды: здесь повсюду царили шевиотовые ткани, благородные муаровые драпировки и отрезы пурпурного бархата. Манекены стройными шеренгами благонравно выстроились в центре зала и соперничали за лучший наряд, затмевая друг друга. По стенам, словно в каком-нибудь Версале, владычествовали грандиозные юнкерские зеркала, монументальные трюмо с барельефными изображениями рыхлозадых серафимов и херувимов, а некоторые из них были столь огромны, что отражали даже висевшее на противоположной стене эпическое полотно с какой-то то ли битвой, то ли оргией полуголых целлюлитных божков и богинь в белоснежных тогах. На блестящем паркетном полу стояли напольные вазы темного пупырчатого стекла, увитые виноградными листьями и гроздьями. В общем, в стиле "дорого-богато".

Посетителей в "Ателье Минбыта" не было.

Я уже минут пять взирала на все это безумное великолепие, а мастера всё не было. Наконец, из соседнего зала вышла женщина с сантиметровой лентой на шее. Увидев меня, она так удивилась, словно я привидение:

— Не обслуживаем! — возмущенно сообщила она.

— Я от Алевтины Никитичны Пахомовой. Она вам разве не звонила? — я помахала талонами.

— Ах, вы от Алечки? — мгновенно подобрела женщина. — Это вам к Веронике Рудольфовне. Я позову.

Женщина упорхнула, одарив на прощание мимолетной улыбкой:

— Вероничка Рудольфовна! — донесся из второго зала ее щебет, — тут к вам дамочка пришла, от Алечки.

Буквально через мгновение в зал вышла то ли мадам, то ли мадмуазель, про таких говорят "без возраста". Пышные кудри (парик?) были перетянуты на лбу пестрой тесемкой, с бомбошками.

— Добрый день, дорогая, — глубоким грудным голосом поздоровалась она. — Алечка мне звонила. Давайте талоны сюда. Прекрасно, прекрасно. Итак, я вас слушаю.

Она стрельнула глазами на лидочкин потертый чемоданчик, но предпочла сделать вид, что ничего не заметила.

В результате часового общения я оказалась обладательницей темно-голубого вельветового платья, строгого сарафана из серой костюмной ткани и бледно-зеленого жакета средней длины. Даже перешивать особо не пришлось. И хоть я стала беднее на двести семнадцать рублей, но все вещи были из очень дорогих качественных тканей, так что носить буду долго и денег не жалко.

А еще удалось разжиться беретом молочно-белого оттенка из тонкой шерсти (хорошо, что мыло свекровь не увидела, так что небольшой презентик из двух брусочков сделал Вероничку Рудольфовну очень сговорчивой). Как раз сейчас можно носить. В том числе и в помещении. У Лидочки изначально были пережженные химические кудряшки, я попыталась их хоть как-то выпрямить, к тому же волосы отросли и темные корни некрасиво диссонировали с волосами, которые к тому же смылись и теперь были некрасиво-желтоватыми. А под беретом будет не видно.

Тепло распрощавшись с Вероничкой Рудольфовной, я села на трамвай и покатила в Комсомольский микрорайон, где среди голубых елей я буду целую неделю жить в рабочем профилактории имени Орджоникидзе!

В зарослях долговязых елей притаилось одноэтажное вытянутое буквой Г здание, облицованное ноздреватой плиткой канареечного цвета. Хвойный экран отсекал шум проспекта и пыль, поэтому здесь царила относительная тишина и чуть повышенная влажность, насыщенная запахом молодых клейких иголок. Где-то среди ветвей мелодично посвистывала птичка.

Перехватив покрепче чемоданчик, я шагнула в полумрак мраморного вестибюля и огляделась. Рецепшена как такового не было, у кадки с китайской розой, за столиком дежурного, сидела строгая сухенькая старушка, закутанная в оренбургский платок. Увидев меня, она сначала уткнулась носом в толстую тетрадь в коленкоровой обложке, сверилась с записями, и лишь затем соизволила обратиться:

— Вы — Горшкова?

— Да.

— Что же вы так опаздываете, милочка? Моя смена закончилась полчаса назад, а я тут сижу, жду вас, — она негодующе покачала головой, поправляя очки в роговой оправе. — Проходите уже быстрее, присаживайтесь.

Я послушно уселась.

Вздыхая, старушка тщательно измерила мне давление, рост, вес, температуру. Строгим голосом велела сказать "А". Записав все в тетрадь, она передала меня девице в белом безукоризненном халате, и я прошла за нею в длинный коридор.

— Будете жить в комнате номер четыре. Там на троих. Но пока никого нет. Так что будете одна, — сообщила девица авторитетным тоном. — Уже поздно. На ужин вы опоздали. Но я оставила вам кефир. Завтра Сима Васильевна пропишет диету. Горячий завтрак с семи до девяти. Хотя вам же далеко добираться. Тогда приходите полседьмого. Я им скажу. Только не опаздывайте, пожалуйста, остынет. Если станет холодно — можете взять одеяло с другой кровати. Все равно пока никого нету.

Я с уважением оценила советский сервис и человечное отношение.

— И завтра с работы не опаздывайте, — продолжила тем временем девица. — В восемь тридцать будет лекция. "Профилактика и симптомы чесотки". Лектор товарищ Громадушкин.

Тут я обалдела и попыталась это осмыслить.

— Я в шесть утра поставлю вам под дверь баночки для анализов. И направление, — сменила тему девица, — Вы потом оставите все в комнате номер один. Ваша медицинская карта с вами?

Я отрицательно помотала головой.

— А в каком вы отделении поликлиники по месту прописки?

Здесь я вообще зависла. Но, к счастью, бойкой девушке не нужны были мои ответы.

— Ладно, разберемся сами, — подвела итог девица. — До лекции было бы хорошо, чтобы вы успели пройти небольшое обследование.

— Уколы будут? — упавшим голосом, поинтересовалась я.

— И уколы, и капельницы, — подтвердила мои худшие опасения девушка. — Времени у вас мало, так что за небольшой промежуток времени нужно пройти максимум процедур.

Я чуть не взвыла.

— Вот мы и пришли, — отперла двери девушка. — Душ по коридору налево. Женская туалетная комната — напротив душевой. Телевизор — во внутреннем вестибюле… воооон за теми колоннами. В одиннадцать отбой. При уходе ключ нужно сдавать дежурной. Если что — обращайтесь. Меня зовут Лена.

Я поблагодарила и вот, наконец, одна.

В комнате пахло чистотой и хозяйственным мылом. Стены до середины окрашены масляной краской. С побеленного потолка уныло смотрит белый абажур. В темнеющем окне меж накрахмаленных занавесок отражается противоположная стена с бронзовой чеканкой советских полярников и инструкцией по технике безопасности. Я зябко поёжилась. Хотя было не жарко, открыла форточку проветрить. Кроватей на панцирной сетке три, все украшены никелированными блестящими бомбошками и накрыты трикотажными покрывалами с серо-зелеными узбекскими ромбами. На каждой кровати — стопка белоснежного белья с такими же печатями, как на подаренных мне Алевтиной Никитичной. Надо будет поблагодарить милую женщину. В углу небольшой шкаф, внутри три вешалки, на полке — три серых солдатских одеяла. На внутренней дверце шкафа — перечень вещей с написанными от руки инвентаризационными номерами. Возле каждой кровати тумбочка. Три мягких стула. На столе поднос с гранеными стаканами и красный пузатый графин матового стекла. В углу примостился отставленный заботливой Леной стакан кефира и кусочек хлеба с кружочком желтоватого масла сверху.