Андрей Посняков - Атаман Страница 23

– Входи, гость. – Переговорив с Сарминой, Хярг – низенький, широкоплечий – указал на маленькую избенку, притулившуюся на самом краю двора… скорей, даже – баню… да! Точно – баню, сейчас, в сумерках, темнеющую, словно оплывший сугроб.

– Серафима ждет тебя. И примет. Иди же.

Вежливо кивнув, молодой человек подошел к бане и, остановившись, осторожно стукнул в дверь.

– Войди, – послышался женский голос.

Егор вошел, низко склонившись, чтобы не удариться лбом.

– Вот сюда, сюда, к лавке…

Вожников наконец выпрямился, увидев в тусклом свете лучины высокую, одетую в длинное льняное платье девушку с большими, чуть вытянутыми к вискам глазами, темными, как южная ночь. Такие же темные волосы ее ниспадали на плечи, в лице было что-то восточное – быть может, скулы или, скорее, глаза. Это, впрочем, не портило общее впечатление, скорей, придавало изюминку красоте девы.

– Я – Серафима.

– А я…

– Я знаю – Егор. Положи деньги на лавку, туда.

Молодой человек поспешно выполнил указанное, и волшбица выразила свое удовлетворение легким, едва заметным кивком.

– Сними полушубок, здесь тепло… Кинь на лавку… так… Рубаху тоже сними.

– Но… – несколько замялся Егор. – Я бы хотел…

– Я знаю, чего ты хочешь, – тонкие губы ведуньи тронула легкая улыбка. – Чувствую… Подойди ближе, встань на колени… так… теперь наклони голову. А вот теперь – пей! Не бойся, это просто квас, правда, сильно хмельной, ядреный. Пей, пей!

Молодой человек послушно исполнил все, почувствовав прикосновение нежных девичьих рук… ему вдруг почудилась песня… хотя нет, не почудилась – волшбица Серафима запела! Тихо, вполголоса, на непонятном языке – весянском? Мелодия казалась простой, а припев повторялся все чаще и чаще – речитативом:

– Конди, Хяндикан, Хирб! Конди! Хяндикан! Хирб!

«Конди – по-вепски – медведь», – вдруг всплыла мысль, а дальше… дальше Вожников словно погрузился в сон, легкий, этакую полудрему – спал, но все слышал. И чувствовал, как все сильнее начинает болеть голова. Сначала чуть покалывало виски, затем будто что-то ударило по лбу – и ядерной бомбой взорвался мозг!

– Конди! Хяндикан! Хирб!

– Медведь, Волк, Лось – открыв глаза, машинально прошептал молодой человек. – Это что – боги древней веси?

Он лежал на лавке, на своем же подстеленном полушубке, рядом, у изголовья, сидела волшбица и… плакала.

Приподнявшись, Егор схватил ведунью за руку:

– Эй, эй, Серафима! Ты чего? Я что – обидел тебя? Сделал что-то не так?

– Я… я – не могу… Не могу войти в твою голову, не могу помочь… – рыдая, промолвила девушка. – А так не должно быть, нет! Ведь ты не чудовище, не злой оборотень, я чувствую.

– Уж точно – не оборотень, – сочувственно усмехнулся гость. – Что, совсем-совсем ничего не выходит?

– Да есть один способ. – Успокоившись, Серафима задумчиво посмотрела на Вожникова и погладила его по груди. – Есть способ узнать… помочь… если ты… если ты захочешь – мы сольемся с тобой в одно.

– Как же? – быстро поцеловав волшбице руку, прошептал Егор. О, он уже догадался, к чему клонит колдунья… и был вовсе не прочь!

– Ты знаешь, о чем я…

– Да!

Не говоря больше ни слова, ведунья поднялась с лавки и без всякого жеманства сбросила с себя платье. Ее хрупкая юная фигурка со стройными бедрами и небольшой грудью поначалу показалась Вожникову чересчур худой и какой-то угловатой… впрочем, стоило кудеснице опуститься рядом…

Ах, эти глаза – черные и бездонные, в них, кажется, сияли искры, а тело оказалось гибким и безумно горячим. Как соскучился Егор по женской ласке – еще бы! Он и набросился на девчонку, как и положено изголодавшемуся мужику – притянул к себе, с жаром поцеловал в губы и…

– Это слишком быстро, – с улыбкой призналась волшбица. – Я так ничего в тебе и не поняла.

– Эко дело! Попробуем еще раз, – погладив девушку по спине, лукаво улыбнулся гость. – Еще раз, и… еще… Ведь ты не против, верно?

Вместо ответа Серафима поцеловала Егора в губы. И молодой человек тут же отозвался на любовный позыв, притянул девчонку к себе, тиская, лаская пальцами грудь…

– Ты – чужой! – отпрянув, тихо промолвила Серафима. – Совсем-совсем чужой, из далекого далека.

– Но ты поможешь мне?

– То, что ты хотел – ты давно получил, – волшбица неожиданно улыбнулась. – Ведь так?

– Допустим, – неохотно признался Егор.

– Так чего же ты хочешь?

– Просто вернуться домой… – Вожников вздрогнул, увидев, как потемнели и без того темные глаза юной колдуньи. – Ну что ты молчишь? Скажи же! Ты поможешь мне? Я вернусь домой? Ну! Говори же!

Молодой человек ухватил Серафиму за плечи, сжал, встряхнул. Вспыхнули антрацитовые глаза.

– Отпусти, мне больно.

– Да-да, извини.

Егор как-то сразу обмяк, сел на лавке, глядя, как девчонка проворно натянула платье… скорее – просто длинную рубаху, а, впрочем, какая разница? Об этом ли сейчас думать?

– Ты станешь великим воином, – взглянув Вожникову в глаза, прошептала колдунья. – И обретешь большую власть.

– Да не нужна мне власть! Дома-то я буду?

Из темных глаз колдуньи словно вылетели искры, ударили, взорвались у Егора в мозгу. Проклятая ведьма!

– Не-ет, – уже догадываясь, предчувствуя ответ, ошарашенно протянул молодой человек. – Не-ет… Так ведь быть не может… не может быть. Ты шутишь со мной, да?

– Я всегда говорю что есть. Что я чувствую, вижу. Знаю, людям это не нравится… моя сестра потому и погибла, а я вот пришла… явилась из наших лесов…

– Пришла отомстить? – тихо уточнил Вожников.

– Да.

Молодой человек взял Серафиму за руку:

– Так ты не ответила толком! Вернусь я домой? Ну! Говори же! Вернусь?

– Нет. Никогда.

Глава 6

Купи веник!

Пока Вожников терял последнюю надежду в жарких объятиях юной волшбицы, на другом конце Белеозера, ближе к детинцу, еще с вечера произошли некие события, повлиявшие на дальнейшую судьбу Егора не меньше, чем встреча с Серафимой.

На огороженной высокой оградой усадьбе, не очень большой, но и не малой, в просторном, выстроенном на подклете доме, в топившейся по-белому горнице, расположившись на приставленных к неширокому столу скамьях, играли в шахматы двое мужчин. Один – дородный, осанистый, с густой светло-русой бородой и добрым широким лицом – был одет в длинный кафтан доброго немецкого сукна, из-под которого выглядывала красная шелковая рубаха – признак явного богатства и положения в обществе, о чем также свидетельствовали и сафьяновые – в сборочку – сапоги, и отстегнутая от широкого пояса, небрежно брошенная на лавку сабля, и драгоценные перстни на пальцах обеих рук.

Напарник его, одетый по-домашнему просто – в холщовое полукафтанье с шелковой плетеной тесьмой – обликом, скорей, походил на монаха или на человека, не придававшего своей внешности особого значения, что по тем временам явно смахивало на вольнодумство, хотя, конечно, совсем-то на смердов походить не пристало – за тем и шелковая тесьма, и в изящных недешевых ножнах кинжалец. Аскетичное лицо, смуглое и худое, тонкий, с едва заметной горбинкой нос, густые – вразлет – брови. Глаза насмешливые, темно-карие, узенькая черная, с проседью борода. Тонкая рука тронула ладью, переставила, дернулись в улыбке тонкие губы:

– Мат тебе, Иване Кузьмич!

Дородный бородач озадаченно поскреб в затылке:

– Ох и умен ты, Ларион, ничего не скажешь! Нет, чтоб сноровку-то мне проиграть…

– Так ты же, господин воевода, тогда первым меня презирать будешь.

Иван Кузьмич замахал руками:

– Да пошутил, пошутил, полно тебе! Еще партейку?

– Охотно. Сейчас велю слугам кваску принесть. Печь-то натопили нынче изрядно.

– Да и хорошо ж, Ларион Степаныч! – Воевода довольно потер руки. – Жар костей не ломит, а тепло завсегда лучше, чем холод. Чай, не в сарацинских странах живем.

– Ты, как всегда, прав, Иване Кузьмич.

Поднявшись на ноги, Ларион подошел к двери, отворил, выглянул:

– Эй, Прошка! Квасу нам спроворь, живо. Да заедок не забудь.

Распорядившись, Ларион Степаныч подошел к стоявшему на широкой лавке ларцу, оглянулся:

– Расчеты сейчас велишь делать?

– А, давай сейчас, – зевнув, воевода махнул рукой. – Поздно уже, скоро к себе, в детинец, поеду… хоть у тебя в гостях и хорошо. В самом деле хорошо, Христом-Богом клянусь! У меня-то в хоромах суетливо, людно – дети, племянники, слуги… да ты сам ведаешь. А у тебя, Ларион, благодать: тихо, спокойно – ни домочадцев, ни чад – всего-то несколько слуг, и те место свое знают, не докучают без надобности.

– Попробовали б, – сквозь зубы промолвил Ларион Степаныч.

Достав из ларца несколько полотняных мешочков, он высыпал их содержимое на стол рядом с поставцем с яркими восковыми свечами. Блеснуло, заиграло в глазах серебришко!

– Дирхемы ордынские, денги, – со знанием дела пояснял гостеприимный хозяин. – А вот – денги новгородские, московские денги, Дмитрием Ивановичем еще чеканенные, а эти вот – кильские гроши, а тут – геллеры. Все из земель немецких.