Рустам Максимов - Ментовский вояж. Везунчики Страница 23

– Что ещё за инициатива русских депутатов, такая? – с подозрением воззрился на меня Ковалёв. – Что это значит, а?

– Миша, я знаю не больше твоего, – я пожал плечами, поморщился, как от кислого. – И, вообще, хорош сверлить меня взглядом, словно Ленин ненавистную буржуазию.

– Извини, Володя, это моя профессиональная паранойя среагировала на слово "парламентарии", – пошёл на попятную мой напарник. – Интуиция мне подсказывает, что наши толстомордые "слуги народа" задумали какую-то гадость. А моя интуиция, как ты знаешь, крайне редко меня подводит.

– "Финн", капитан дело говорит – тот толстяк с дружками что-то задумал, – озабоченным тоном произнёс Николай. – Посмотрел я вчера на их рожи, и захотелось их сразу… того…

– Хорошо, убедили, верю я в вашу интуицию, верю, – я не стал дальше спорить со своими товарищами. – Сейчас допьём чаёк, перетрём с лётчиками их дела, поедем, и предупредим Федосеева о страшных планах и заговорах со стороны потерпевших самолётокрушение депутатов. Довольны?

– Пошли пить чай, а то опоздаем, – совершенно серьёзно отозвался Николай. – Знаешь, Володя, видать, мало ты по жизни общался с родимой номенклатурой. Иначе не был бы таким добрым и пушистым в отношении всяких паразитов.

Я лишь вздохнул, промолчал, не желая продолжать абсолютно бесполезный разговор о паразитизме чиновничества. Каждый слышал, что у нас в России есть две постоянные беды – дураки и дороги. Причём, первые всегда умудряются залезть во власть, запустив свои воровские ручонки в закрома госбюджета, что автоматически означает наши вечные проблемы с дорогами. Думаю, если конфисковать всё наворованное нашим чиновничеством хотя бы за год, то всю Россию можно было бы покрыть сетью скоростных автобанов на манер германских.

Эх, зря я не послушал товарищей, зря… Когда лётчики и эмчеэсник отправились к своим самолётам, а мы уже садились в машины, в усадьбу примчался мальчонка на велосипеде – младший сын Антонова.

– Николай Павлович! Батяня просил передать, чтобы вы скорее езжали к правлению, – скороговоркой выпалил пацанёнок. – Рация у батяни не работает, у неё батарея села.

– Чёрт, если бы Маркович с утра раннего не трещал бы так долго с фермером Савченко, то не посадил бы рацию, – с раздражением в голосе произнёс Еремеев. – Эй, малой, говори подробнее, что стряслось?

– Батяня сказал, что ненашенские пассажиры хотят передела власти в свою пользу, – внёс ясность мальчишка. – Они хотят провести, эти, как, их, всенародные выборы президента.

– Евпатий-Коловратий, да они совсем о…ли, уроды недоделанные, – зло процедил сквозь зубы Ковалёв. – Хрен знает, что вокруг нас творится, а эти козлы всё в демократию играют… Володя, давай, гони прямо к правлению!

– Витёк, ты остаёшься для усиления! – велел Николай одному из своих охранников. – Лёня, в машину!

Когда мы примчались к зданию администрации, там уже собралась приличная толпа народу. Большая часть собравшихся, похоже, припёрлась из чистого любопытства, чтобы поглазеть на дармовое шоу. Меньшинство же, в количестве примерно тридцати человек устроило самый натуральный митинг у входа в здание.

Заводилой выступала та самая тощая тётка, которую я приметил ещё вчера на пляже. Её звонкий и весьма приятный голос разносился по всей округе, ей поддакивали ещё две-три ярко накрашенные девицы, а за их спинами гудели представители "сильного пола". Реальные – как мы предполагали – организаторы митинга скромно стояли во втором ряду, улыбались, и настойчиво рекомендовали членам чрезвычайного штаба прислушаться к мнению народа.

Я сразу же зацепил взглядом наглую физиономию депутата Сазонова, рядом с которым тёрлись двое накачанных парней. Сидорович оказался во втором ряду, прячась за плечом смазливой девицы с внешностью фотомодели. Та безмятежно работала челюстями, перекатывая во рту жвачку, время от времени кривляясь, и выкрикивая слова поддержки после очередных перлов главной ораторши.

Мне почему-то показалось, что эта фотомодель сильно смахивает на марионетку, и подаёт голос тогда, когда пан депутат Сидорович щиплет её за задницу – настолько велико было несоответствие внешнего вида девушки и её поведения. Наверное, всё дело в том, что девица куталась в какую-то шаль, доходящую её до бёдер. Подобным же образом были одеты ещё две девушки, стоявшие в самом первом ряду.

На нижней ступеньке крыльца здания, метрах в семи-восьми напротив митингующих, стояли их главные визави – Антонов и Федосеев. За спиной главы возвышался Петренко, рядом с ним топтались двое незнакомых мне ополченцев с ружьями. В дверях правления то появлялась, то исчезала испуганная физиономия Елены Васильевны, любительницы приложиться к бутылке качественного вискаря.

На груди Евгения Мироновича стволом вниз висел автомат – один из тех укороченных "калашей", которые мы отдали ополченцам, а в поясной кобуре виднелся табельный ПМ. В отличие от участкового, глава администрации не имел никакого серьёзного оружия, если не считать трости, на которую он опирался. Роман Георгиевич, похоже, спал этой ночью часик-другой, не более, и выглядел очень замотанным. Чувствовалось, что Федосеева угнетает не столько тот шум и гам, который поднимали митингующие, а сам факт того, что он вынужден тратить драгоценное время на бесплодную болтовню о выборах и демократии.

– …Светлана Михайловна, милая, ну, поймите же Вы, наконец, что нельзя устраивать выборы агронома, как Вы только что предложили, – Роман Георгиевич прямо по-отечески объяснял тощей тётке элементарные истины управления хозяйством. – Агроном – это же не просто должность, но ещё и профессия, в которой требуются определённое образование, опыт и профессионализм, в конце концов… Да, согласен – это недемократично, и противоречит конституции, зато проверено практикой и соответствует здравому смыслу…

Вокруг правления, на всякий случай, дистанцируясь от митингующих, собирались иностранцы, привлечённые необычным шумом в столь ранний час. По своему обыкновению европейцы активно работали фотоаппаратами и айфонами, запечатлевая в цифре нашу местную экзотику. Отдельно кучковались местные, в основном, пенсионерки, чьи дома располагались поблизости. Даниловских мужиков, как я заметил, практически не было – многие из них охраняли окрестные фермы, а другие уже отправились на работу.

Поначалу наше появление на площади оставалось незамеченным для митингующих. Затем кто-то из них повернул голову, чтобы посмотреть, кто, там, приехал, ткнул локтем соседа… Секунд пять спустя тощая девица неожиданно замолчала на полуслове, вылупив зенки в сторону идущего впереди нашей группы Еремеева. Мы обошли толпу, подойдя с правой стороны к крыльцу здания администрации.

– Что за шум, а драки нет? Бузим, господа чиновники, да? – с весёлой издёвкой в голосе поинтересовался мой бывший однополчанин. – Какого чёрта вы вообще здесь собрались? Власть делить? Так она, власть эта, принадлежит народу – тем, кто живёт на этой земле, и на ней же горбатится, пашет, чтобы прокормить вас, дармоедов.

– Вы, господин Еремеев, вместе с вашими подельниками создали незаконное вооружённое формирование, что противоречит Конституции, – с пафосным апломбом произнёс из второго ряда Сидорович. – И теперь, силой оружия, Вы насаждаете свои собственные порядки, в обход Закона, позабыв про свободу волеизъявления граждан. Вы провели антидемократические выборы, в которых не участвовали целых две сотни избирателей. Наконец, ваша клика сорвала со знания администрация государственный флаг, и надругалась над ним. Это – уголовно наказуемое преступление, господин Еремеев.

– Стоп, притормози-ка, уважаемый, – поднял вверх руку Николай. – Евгений Миронович, когда это ты успел флаг сменить? А, главное – зачем?

– Да ещё вчера вечером, взяли, и заменили, Николай Павлович, – пожал плечами участковый. – Роман Георгиевич распорядился.

– Товарищи, ну, неужели у вас совсем не осталось совести? – укоризненно покачал головой Федосеев. – Наши с вами отцы и деды сокрушили фашизм, подняли красный флаг Победы над поверженным Рейхстагом. Красное знамя стало символом того громаднейшего рывка вперёд, что совершила наша Родина после революции, символом всех достижений и побед СССР. Неужели мы забудем свою историю?

– Вы узурпатор, сталинист, и ретроград! – резанув нас злым взглядом, взвизгнула тощая девица. – Долой! Долой! Долой!

Толпа мгновенно подхватила клич, громко скандируя на все голоса "долой", а затем… Словно по команде, вперёд выскочила троица тех самых красивые девушек в накидках, что стояли в первом ряду. Подскочив к крыльцу почти вплотную, они сбросили наземь свои одеяния… оставшись в одних туфлях и трусиках. Тряся, в прямом смысле этого слова, грудями, они принялись визжать и кривляться, словно мартышки на баобабе. Поперёк их – чего уж кривить душой – весьма привлекательных персей красовался написанный чем-то чёрным лозунг "долой".