Александр Мазин - Государь Страница 23

После смерти Гейры не смог я оставаться на земле вендов и ушел сначала к фризам, где воевал славно и хорошую взял добычу, потом бил саксов, скоттов и еще многих, о чем скальд мой Халльфред написал немало добрых стихов, и ты, конунг, и все вы, славные и почтенные люди, если пожелаете, сможете услышать их позже. Я же скажу просто: четыре года провел я в битвах, радуя Одина и Тора. А потом боги моих предков отвернулись от меня. Два лучших корабля потерял я во время шторма, третий, приставший к берегу, был захвачен франками, а люди мои перебиты. Я отомстил за них, однако понял, что удача меня покидает, а люди мои ропщут. Вот тогда судьба привела меня на острова Сюллинги, что лежат на закат солнца от Англии. И там я встретил человека, открывшего мне Истину…

– Не говори мне о Христе, – сердито бросил Олав. – Бог, который отнял у меня Гейру – не мой бог!

– Но ты видел чудеса, творимые Его Именем! – воскликнул Эмон, ирландец, принятый в хирд еще в те времена, когда Гейра была жива, а Олав Трюггвисон дрался в войске Отто-кейсара. – А чудо, сотворенное епископом Поппо[25]?

– Да, я знаю о чудесах, творимых именем Христа, – согласился Трюггвисон. – Но я видел и чудеса, творимые богами моих предков. Уж не знаю, чем твой отшельник лучше финской вельвы. По мне так заговоренная воронья кость (Олав потрогал свой любимый оберег) куда надежней, чем ваш крест.

– Конунг! – перебил Олава ирландец. – Не веришь, так проверь! Не зря же ветра принесли нас именно сюда! Ты же сам рассказывал, как много лет назад человек из Гардарики, обычный воин, но тоже из христиан, предсказал тебе великую славу! Так послушай, что скажет тебе одаренный Богом!

Олав был не против поговорить с отшельником. Но не знал, как к этому отнесутся его хирдманы.

В последнее время многие из них вслух говорили, будто конунг больше не люб Одину и Тору. А конунг, лишенный удачи, перестает быть конунгом… Из двух сотен хирдманов Трюггвисон мог быть уверен только в половине, не больше. Многие воины даже не знали, кто он на самом деле, ведь, покинув землю вендов, конунг оставил там и свое родовое имя, повелев отныне называть себя не Олавом, сыном Трюггви, а Оле-конунгом из Гардарики.

– Хочешь, я сам схожу к отшельнику? – предложил Эмон. – Скажу, что я – это ты. И пусть…

Олав расхохотался.

– Не нужно быть провидцем и колдуном, чтобы отличить твою рожу от моего лица!

Ирландец смутился. Славный воин, внешностью он не удался. А вот Олава многие считали очень красивым. Особенно женщины.

Но после смерти Гейры ни одной из них не удалось привлечь его внимание более чем на одну ночь. Потомок Харальда Прекрасноволосого говорил об этом так: как может жалкая медь удовлетворить того, кто держал в руках благородное золото?

– Но предложение твое недурно, – отсмеявшись, заявил Олав. – Проверим твоего предсказателя. Торстейн Бычья Нога – вот кто пойдет к твоему отшельнику и узнает, так ли он всеведущ.

Вернувшись в лагерь, Олав сообщил о том, что намерен сделать.

Хирдманам идея понравилась. Многие слышали о сюллингском отшельнике прежде, и мысль обмануть христианского колдуна показалась им забавной.

Торстейна Бычью Ногу обрядили в лучшие одежды, повесили на пояс меч Олава с красным камнем на оголовье и серебряными накладками на ножнах. На руки ему Трюггвисон надел собственные золотые браслеты, а на плечи – бархатный плащ.

Люди Олава, поглядев на Торстейна, в один голос заявили, что Бычья Нога теперь почти так же хорош собой, как сам конунг.

– Сам хитроумный Локи не сделал бы лучше! – похвалился Олав. – Теперь даже я готов назвать тебя конунгом, Бычья Нога!

И громко захохотал.

А вот Торстейн, напротив, смутился и покраснел. Дело в том, что хирдманы, недовольные Олавом, прочили Торстейна в вожди и не скрывали этого. От Торстейна, конечно, а не от Олава, который, узнай он о подобных замыслах, мог бы обойтись жестоко и с Торстейном, и с заговорщиками.

Отшельник жил не в пещере, как друиды, а в маленьком домике на берегу озера. Около домика сушилась рыба и выстиранные портки.

– Ищешь кого, воин Севера?

Торстейн оглянулся.

Сказано было на языке саксов, но на сакса человек походил мало. Больше – на йотуна. Большой, ростом почти с Торстейна, голый, если не считать изодранных коротких штанов, заросший черным волосом, с такой спутанной гривой, что Торстейн подумал: уж не взял ли дикий человек, подобно конунгу Харальду, гейс – не причесывать и не стричь волос, пока не свершит задуманное?[26]

В отличие от тех жрецов, к которым привык Торстейн, на человеке-йотуне не было никаких оберегов. Только большой черный деревянный крест. И потемнел крест скорее всего просто от времени, потому что вряд ли отшельник кормил его жертвенной кровью.

– Я – Оле-конунг из Гардарики! – гордо произнес Торстейн. – Слышал, ты умеешь провидеть будущее?

– Настоящее – тоже, – сообщил отшельник. – А потому не стоит тебе называть себя конунгом, но стоит помнить о том, что ты клялся конунгу в верности. Оставайся верным ему и в будущем и не прогадаешь. А теперь ступай к своему вождю и скажи: я его жду.

На сей раз Олав отправился сам.

– Скажи мне, святой человек, получу ли я желаемое? – поинтересовался Олав, не уточняя, что именно желает.

И тут же убедился, что имеет дело с настоящим прорицателем.

– Ты получишь свое королевство, – не раздумывая, заявил отшельник.

Это был правильный ответ, хотя Олав имел в виду всего лишь свою удачу.

– Бог даст тебе его, – продолжал между тем отшельник, – если ты примешь Истинную Веру.

«Хочет, чтобы я крестился», – подумал Олав.

Но сын Трюггви не принял крещения даже ради любимой Гейры. Стоит ли это делать сейчас? Ведь землями его отца правит Хакон-ярл, который сначала, по требованию конунга данов, принял Крест, а затем вновь вернулся к вере отцов, выгнал монахов-христиан, изрядно пограбил земли данов, потом сам подвергся нападению Харальда-конунга и спасся, как говорили, тем, что северные боги наслали на конунга всяких чудовищ, вынудив уйти. И Бог христиан ничем не помог конунгу.

Так говорили люди, и Олав не видел причин, почему бы ему не верить их словам.

И вот теперь отшельник обещает Олаву землю, которой сейчас правит Хакон-ярл, оказавшийся сильнее христианина Харальда, повелителя Дании.

Возможно, Христос решил руками Олава свершить не сделанное конунгом данов? Но что будет, если боги Севера окажутся сильнее и на этот раз?

– А если я не сделаю этого и останусь верен богам моих предков? – спросил Олав. – Что будет со мной далее?

– Смерть придет к тебе, – сказал отшельник.

– Что ж, все мы когда-нибудь умрем, – заметил Олав. – Меня этим не испугаешь.

– Смерть придет к тебе сегодня, – уточнил отшельник. – Подступит внезапно, откуда не ждешь. Однако Бог позаботится о тебе. Тебя сочтут мертвым, но пройдет семь дней – и ты восстанешь, чтобы оплакать погибших друзей и обратиться к Истинному Богу Иисусу Христу.

– А с чего бы твоему Богу заботиться обо мне, если я не из его поклонников? – осведомился Олав.

– А с того, Олав, сын Трюггви, – сказал отшельник, очень удивив Олава, представившегося как обычно «Оле из Гардарики», – что тебя ждет славное будущее. Ты станешь великим королем. Многих ты обратишь в христианство и тем спасешь их души. А теперь ступай и возвращайся, когда уверуешь в могущество Истинного Бога, сотворившего небо и землю и всё, что им сопутствует, в том числе и тебя, упрямый сын Трюггви, хотя ты и не желаешь этого признать. Вскоре ты получишь доказательство Его могущества, вновь получив от Него свою доселе бесполезную жизнь.

И Олав ушел. Слова отшельника не убедили его (для того чтобы убедить такого, как Олав, одних слов маловато), но заставили задуматься.

Вот так, глубоко задумавшись, Олав, сын Трюггви, спускался по тропинке вдоль склона, когда на него напали заговорщики.

Олав считал, что удача покинула его, однако был не совсем прав. Кое-что осталось.

Это «кое-что» и надоумило его сначала отправить вместо себя Харальда Бычью Ногу.

Харальд же был человеком не только красивым, но и великой силы. Прозвище свое получил за то, что еще в молодые годы, желая показать удаль, вырвал из сустава ногу бычка-двухлетки. С тех пор сила Торстейна увеличилась, а воинское умение закалилось в множестве битв. Будь он сейчас с заговорщиками, Олаву пришлось бы совсем плохо, потому что не было в хирде Олава никого, включая и самого конунга, сильнее Бычьей Ноги.

Но слова святого отшельника проникли в сердце Торстейна, и он отказался предать своего конунга.

Однако заговорщиков было четверо, а Олав – один.