Константин Калбазов - Бульдог. В начале пути Страница 23

— Здравия тебе, Иван Лаврентьевич, — быстро успокоившись, произнес Петр, чем вверг Блюментроста в шок.

Немец, пятидесяти четырех лет отроду, лейб–медик, оказавшийся в данной должности еще в бытность Петра Великого, Иван Лаврентьевич Блюментрост имел полное право выражать свое удивление. Он уже и забыл когда в последний раз слышал свое имя от окружающих. Холопы, те все больше барином или благородием, величают. Высокопоставленные чины и офицеры, а с иными с момента заболевания Петра он и не общался, только медикусом и поминали. Он вообще сомневался, что среди эскорта его величества есть хоть один человек, знающий его имя. И тут, услышать такое от Императора!

— Сдрафстфуйте, фаше феличестфо, — все же нашелся Блюментрост с ответом.

— Что удивлен, что я твое имечко ведаю? — Не без довольства поинтересовался Петр.

— Приснаться да, фаше феличестфо.

— Ну и зря. Помнится полгода назад, когда я простыл, тебя так величал другой медикус, Франц, вот только отчество его никто не называл.

— Фы хотите скасать, что сапомнили мое имя с тех пор? У фас просто феноменальная память.

— Это еще что, я так могу удивлять, что только держись. Ладно о том. Как Михаил?

Удивились этому все, но исполосованный когтями медведя гвардеец не только не отдал богу душу, но даже сумел выдержать обратную дорогу до села. Здесь его передали в многоопытные руки медика, тут же начавшего над ним колдовать, задействовав весь свой многолетний опыт. По счастью, больше пострадавших не было, остальные отделались только ушибами, синяками и испугом.

— Состояние тяжелое, фаше феличестфо.

— В беспамятстве?

— Не–эт, он сейчас спит. Сон, покой и регулярные смены пофясок, это для него перфейшее лечение. Более сделать ничего нефосможно. Но он имеет сильный тело, будем надеяться, что фсе обойдется.

— Ты лечи его, Иван Лаврентьевич. Лечи крепко. Он мне жизнь спас.

— Я слышал несколько иное. Это фы ему жиснь спасать.

— Ага, спаситель. Да я так испугался, что позабыл как дышать. А то… Так это с испугу. Бежать не могу, вот и попер вперед, — возбужденно затараторил юноша.

А и то, кому не понравится, когда искренне восхищаются твоим героическим поведением. А уж юноше‑то и подавно. Тут такое начинает твориться, что грудь буквально распирает от переполняющей гордости за себя любимого. И ведь, уж сутки как все вокруг только и поминают его храбрость, заздравные кубки поднимают. Но каждый раз, как услышит, так голова сразу кругом.

Однако, Петр старается всячески выказать свою скромность, не выпячиваться. С умыслом, надо сказать, старается. Потому как видит, что это еще больше раззадоривает окружающих. Не раз и не два, слышал за спиной восхищенный шепот. И ведь точно знал, что не на показ шепчут, а чтобы и впрямь остаться неуслышанными.

— Фы напрасно так скромны, фаше феличестфо.

— Да ладно тебе Иван Лврентьевич… Погоди‑ка. А это кто тут у тебя?

Петр и раньше видел, забившуюся в дальний угол и сидящую на лавке девчушку. Ну и что с того, сидит себе и сидит, никого не трогает. А то что не подскочила и не отвесила земной поклон, так малая еще, лет двенадцати не больше. Оно конечно непорядок, но она скорее всего, так испугалась, что и как дышать позабыла. Крестьяне вообще, по селу ходят как пришибленные, все время озираясь, а ну как царь батюшка, оплошаешь, как бы беды не вышло.

Оно вроде и по людски себя ведет и к старосте с вопросами подходит и с иными разговоры вел, вопросы разные задавал. С Саватеичем вообще чуть не час говорил. Вернее говорил все больше старик, которому уж и счет летам потеряли, а царь молодой внимательно слушал. Но с другой‑то стороны. Эвон барин когда наезжает, так только держись, а если в худом настроении… А тут царь. Понимать надо.

Так вот. На девчушку Петр обратил внимание вовсе не потому что та проявила непочтительность. Ну испугалась, да и бог с ней. А вот очень даже знакомый волдырь на ее руке, встревожил его не на шутку. Уж как выглядит оспенная пустула, он по гроб жизни не забудет, а забудет, так отметины на лице враз напомнят. И вот, нахождение больной оспой, в одном помещении с Михаилом, его как раз и встревожило. Кстати, не разъясни ему Блюментрост, что самому императору оспы теперь бояться нечего, то и за себя грешного испугался бы.

— О–о, это больная дефочка, — с готовностью ответил доктор, словно и не заметив тревоги в голосе императора.

— Оспа?

— Да.

— Больная оспой в одной комнате с раненным, да еще спасшим мою жизнь, — Петр уже явственно начал злиться.

— О–о, фаше феличестфо, она не предстфляет опасности. Это так назыфаемая корофья оспа. Она часто фстречается у крестьян ухажифающих за корофами. Челофек может заразиться только если гной из пустулы попадет хотя бы ф маленькую царапину. Иначе никак. А еще, люди крайне редко умирают от такой оспы. Очень редко.

— Так ты Иван Лаврентьевич, взялся ее изличить?

— Не софсем так, фаше феличестфо. Лечить то же, на глафное я подумал над тем, что если делать фариоляцию[7] из пустул корофьей оспы, то можно предотвратить заболевание оспой ф дальнейшем.

— То есть как это?

Пришлось выслушать короткую лекцию. Из нее стало ясно, что если преднамеренно заражать оспой здоровых людей, то болезнь будет протекать более мягко и с куда меньшим риском смерти. И что не менее важно, количество пустул исчеслялось буквально единицами. К слову заметить, Петру несказанно повезло отделаться только четырьмя отметинами на лице, так как можно было заполучить такое уродство, что впору скрывать лицо под маской.

Данный метод использовался уже не первую сотню лет на востоке, и лишь сравнительно недавно был перенят европейцами. Правда пока, применялся только для того, чтобы обезопасить группу риска, то есть ближайшее окружение заболевшего оспой. Но все было за то, что метод будет распространяться.[8]

Как видно, Иван Лаврентьевич, решил воспользоваться случаем и поэксперементировать. Тому имелось и дополнительное обстоятельство в виде бабки травницы, жившей на отшибе за околицей села. Случайно столкнувшись с лекаркой и больной, доктор явно заинтересовался методами этой дикарки–знахарки. Он вдруг уловил зерно истины в ее словах. Будь на его месте другой, скорее всего, он даже не взглянул бы в ее сторону.

Но Блюментрост был не просто врачом, а новатором. Да еще и несколько лет провел подле такой деятельной натуры как Петр Великий. Общаясь долгое время с человеком, который не чурался обучиться чему‑нибудь новому у простого сельского кузнеца, немец просто не мог оставаться ханжой, чем грешили многие мастера своего дела. Разумеется если Блюментрост не отличался ослиным упрямством. Этот не отличался.

Так вот. Главное, на что обратил внимание доктор, это на то, что на сегодняшний день, медики имели дело только с человеческой оспой. Про коровью знали, но особого внимания на нее не обращали. Святилы с мировыми именами не обращали, а бабка–знахарка не в одном поколении, из затерявшегося в лесной глуши села, обратила. Вернее, переняла это знание от своей матери.

— Фы понимаете, фаше феличестфо, это может быть феликий открытие. Если фсе удастся, то получится спрафиться с одним из феличайших бичей челофечества.

— Это ты мне объясняешь, Иван Лаврентьевич? Да я первый поддержу тебя во всех твоих начинаниях.

Странно было бы если Петр, сам едва избежавший смерти от этой самой болезни, не поддержал бы того, кто решил дать бой подобной заразе. Уж что‑что, а это начинание он был готов поддержать целиком и полностью. И потом, в конце концов, гуляя по бескрайним просторам России эта болезнь выкашивала тысячами именно его подданных, выступая сдерживающим фактором в росте численности населения, в чем кровно заинтересован любой правитель. Разумеется, оспа не была первопричиной высокой смертности, но она была одним из факторов, и если была возможность его обезвредить, то это стоило и усилий и денежных средств.

— Если так, фаше феличетфо, то я прошу позволить мне остаться здесь. Тем более, Михаил требуется моя помощь, а перевозить его нельзя, так как это его убьет.

— Михаилу я обязан жизнью, а потому не стану возражать, чтобы ты тут задержался. Но только до той поры, когда его можно будет перевезти.

— Но…

— Иван Лаврентьевич, ну сам посуди. Что тебе потребно для работы?

— Помещение, литература, инструменты, испытуемые, фозможность консультации с другими медиками…

— Ну и как я все это тебе предоставлю именно здесь? — Не дослушав, перебил доктора юный император. — Молчишь? Ты, многоопытный медикус молчишь, а я, не имеющий в этом никакого опыта, должен знать. Не смешно ли?

— Простите, фаше, феличестфо.

— Но мне очень понравилось то, что ты говорил. Прости, Иван Лаврентьевич, но времена нынче такие, что только держись. Опять же, молодость моя и горячность. Я тебя прошу, по возвращении сразу же ко мне, и обязательно напомни. Казна пуста, но я сделаю все, дабы тебя обеспечить всем потребным. Ну чего ты так вздыхаешь?