Алексей Волков - Штык и вера Страница 23

Полуинтеллигент ненадолго задумался. Матрос по-прежнему не сводил с пленников тяжелого взгляда, словно хотел разглядеть их внутреннюю сущность.

– Что ж, от страха, пожалуй, можно стать невосприимчивым даже к твоим приемам, – задумчиво вымолвил мужчина в шляпе. – В их-то положении…

– Посмотрим. – Матрос снова помрачнел, вскинул руки перед собой и принялся шевелить пальцами.

В движении его рук было нечто таящее смутную угрозу, но кавалеристам главарь банды сейчас напомнил дешевого балаганного мага, если не клоуна. Сухтелен недоуменно переглянулся со своими людьми, не в силах понять разыгрываемого перед ними действа.

Очевидно, бандиты ожидали совсем иной реакции, и в толпе раздались возгласы удивления.

– Страх, говоришь? – процедил сквозь зубы матрос, заканчивая свои пассы. – А ну отвечать, кто такие? – замогильным голосом взвыл он.

– Сказано тебе: солдаты. Домой возвращаемся, – терпеливо, как сумасшедшему, повторил Раден.

– Ну и что ты на это скажешь, Яшка? – вполне нормальным тоном спросил матрос у полуинтеллигента.

– Если бы не видел своими глазами, ни за что бы не поверил, – задумчиво произнес Яков. – Или мы не до конца разобрались с твоими способностями, или имеем дело с редчайшим исключением из правил.

Матрос еще раз окинул взглядом пленных, будто пересчитывал их, и буркнул:

– Не слишком ли много исключений? Ладно, заприте их обратно и за работу. Я потом решу, что с ними делать.

– Прикончить – и всех делов! – раздалось из толпы.

Предложение по нынешним временам не блистало оригинальностью. Но с наступлением свободы люди не стремились к особым изыскам в удовольствиях: чем грубее и примитивнее, тем лучше, – и потому толпа отозвалась одобрительным гулом.

– Тихо! – Матрос призывно поднял руку и, не разочаровывая соратников, уточнил: – Я еще не придумал, как мы это сделаем.

Судя по тому, как толпа удовлетворенно притихла, фантазия у матроса отличалась богатством.

Пленных весело, с шуточками затолкали обратно в овин, старательно закрыли ворота и дружно бросились навстречу двигающимся из деревни полным возам.

– А мужиков тоже кончать? – жизнерадостно выкрикнул один из разбойников в распахнутой шинели.

Не дожидаясь ответа, он вонзил штык в живот ближайшего крестьянина и подналег на винтовку, вгоняя трехгранное лезвие поглубже.

Крестьянин проснулся, но лишь для того, чтобы захрипеть от боли, согнуться от вошедшей в тело стали и, чуть поизвивавшись, затихнуть окончательно.

Кое-кто из ближайших разбойников залился веселым смехом и красочными фразами прокомментировал чужую агонию.

Наблюдавший за этим Яков слегка поморщился и прикрикнул:

– Не балуй! Кто потом кормить вас станет? Оставьте их лучше на развод!

– На развод – это можно, – дружно отозвались сразу несколько голосов.

Отозвавшиеся немедленно решили подкрепить слова делом и принялись задирать юбки ближайшим бабенкам.

– Что, господа? – тихо произнес Сухтелен.

Он был воином и не мог смотреть на разыгрывающиеся перед ним картины. Хуже того – не мог их предотвратить.

– Мне кажется, пора прощаться. Если что было, простите.

Никаких красивых слов и поз не было. Солдаты и офицеры молча обнялись, и лишь Желтков вымолвил:

– Главное, чтобы Стогов уцелел. У него святыня.

И в этот самый момент басовито и грозно застучал пулемет. Смертоносная струя свинца ударила в скопление бандитов, опрокидывая одного за другим наземь, и к этой победоносной песне возмездия почти сразу присоединилось еще три или четыре «максима».

А затем со стороны поля показалась стремительно скачущая лава, подкрепленная двумя стреляющими на ходу броневиками.

Ни о каком ответном сопротивлении не было и речи. Не попавшие под пули бандиты бросились наутек. Им было нечего защищать, кроме своих жизней, вот они и спасали их как могли.

– Господа! Там Стогов! – выкрикнул припавший к щели Раден. – Клянусь Богом, Стогов!

А еще через минуту эскадрон пронесся мимо, и лишь несколько всадников торопливо остановились у овина.

Одним из них был спасшийся офицер…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Хорошо живете, граждане правители!

Орловский посмотрел на письменный стол, ставший в одночасье обеденным, и выразительно покачал головой.

Закусок на столе было немного, зато какие! Провесной окорок, балычок, пара салатов, вазочка с черной икрой…

Невольно вспомнились былые студенческие посиделки, когда довольствовались чайной колбасой да квашеной капустой, лишь бы было вдоволь водки, под которую так хорошо пелись революционные песни и лились вольные речи.

Как давно это было! Орловскому едва вспоминался юноша, с восторгом критиковавший правительство и мечтавший о светлом царстве всеобщей свободы.

Да и «вспоминался» сказано слишком громко. Георгий успел позабыть о собственных заблуждениях, всецело поглощенный службой и текущими делами. Это не говоря о том, что сами взгляды были давно пересмотрены и сознательно заменены на противоположные.

– Давай за встречу! – Шнайдер приподнял наполненную смирновкой рюмку.

Иронию Орловского он не то проигнорировал, не то не заметил.

– За встречу! – эхом отозвался Орловский.

Он закусил балычком. Недурственно… Готовят тут явно как в лучшем ресторане.

– Как ты хоть жил? – несмотря на нынешний пост Шнайдера, говорить ему «вы» Орловский по старой привычке не мог.

Яков задумчиво прожевал бутерброд с икрой.

– Да как все при старом режиме. Две ссылки, четыре побега, нелегальная работа… Зато вот теперь пожинаю плоды прежних трудов своих. Ты-то как? Исчез в самый канун первой революции и с тех пор ни слуху ни духу. Слышал, что загремел тогда в армию. Да и сейчас в шинели. Неужели даже до прапорщика не дослужился? Все-таки образование.

– Почему не дослужился? – Уточнять, что тогда отправился на фронт добровольно, и называть свой чин Орловский не стал. Помнил отношение своего прежнего круга ко всему связанному с властью, да и должность приятеля не располагала к излишней откровенности. По крайней мере, пока не будут расставлены все точки над «i».

– Так это здорово! – обрадовался Шнайдер. – Нам как раз до зарезу необходим хотя бы один свой военный.

– А в Смоленске таких что, нет? Мне по дороге офицеров попадалось, выбирай – не хочу. Да и в приемной вашего главнокомандующего прапор сидит.

Шнайдер вновь наполнил рюмки и лишь затем ответил:

– Как сказать… Да ты сам понимаешь: половина из них спят и видят, как все на место вернуть. А второй половине вообще на все наплевать, лишь бы их не трогали. До судьбы демократии и революции им никакого дела нет. Те же, кто точно с нами, пороха не нюхали и авторитета не имеют. Есть у нас среди юнкеров, к примеру, один капитан. Так он как в начале войны в тыл перевелся, так там и просидел. В итоге веса в гарнизоне у него никакого. Слушать его будут, а слушаться… Единственный, кто реально имеет вес, – это некий Мандрыка. Сволочь редкая, монархист, причем даже не скрывает этого, но юнкера стоят за него горой, а солдаты откровенно побаиваются. Убрать его трудновато. Надо бы как-то иначе.

Выпили без тоста, и Орловский поинтересовался:

– От меня-то ты чего хочешь?

– Как – чего? Трофим, наш гражданин по обороне, мужик мировой, настоящий революционер, вот только не жалуют его офицеры. Так и норовят саботировать каждое распоряжение. Да еще посмеиваются втихомолку. Тоже, гении выискались! А у него, между прочим, опыт боев на Пресне, да и потом в нескольких эксах участвовал. Так что не им чета… Но если ты у него заместителем будешь, то подскажешь, если что не так, да и все-таки не штатский. Свой брат офицер. А что до чина, мы тебя хоть в поручики произведем, хоть в капитаны. Погоны найдем, если надо. Да и пару орденов навесим для солидности, а проверить все равно никто не сможет. Понятно, чтобы авторитет повыше был. Глядишь, справишься с этим Мандрыкой. Потом уже официально можем и следующий чин дать.

Обещает тайком разжаловать да еще рассматривает это как благодеяние! Нравы!

Да и «гражданин обороны» у них опытный, ничего не скажешь. Это тебе не какие-то там боевые действия! Человек в эксах участвовал!

– Яша, обманывать-то нехорошо. – Орловский не сдержался, позволил себе легкую улыбку.

– Если это для дела всеобщей свободы, то можно и нужно, – убежденно отрезал Шнайдер. – Никогда ни одной самой подлинной правде никто не поверит так, как поверят обману. Настоящий обман красив, специально рассчитан на людей, а правда что… Нечто случайно сложившееся, частенько противоречащее возвышенным целям. Я уже не говорю про общественные интересы. Если бы мы всегда говорили правду, то никакой революции бы не было.

Уж в этом-то Орловский не сомневался. Благо сам когда-то вращался в революционной среде и о применяемых методах знал не понаслышке.

– Но она же была. И царство свободы уже наступило. Так теперь-то зачем?