Владимир Контровский - Дредноуты. Хохзеефлотте против Гранд Флита Страница 23

– Я этого не отрицаю.

– После начала войны, в августе тысяча девятьсот четырнадцатого, вы встретились в Нью-Йорке с германским дипломатом фон Бернсторфом и предложили ему взаимовыгодный план: если Германия продаст оружие ирландцам и предоставит им офицеров, синфайнеры поднимут восстание и отвлекут на себя внимание британских войск.

– Это надо ещё доказать.

– Докажем. Далее, прибыв в октябре того же года в Германию, вы представились там послом ирландского народа, вели в Берлине переговоры со статс-секретарём иностранных дел Германии Циммерманом и рейхсканцлером Бетманом-Хольвегом, и активно занимались агитацией ирландских военнопленных, призывая их вступить добровольцами в Ирландскую бригаду. И наконец, вы высадились в Ирландии с целью поднять мятеж против британской короны. Вы признаёте себя виновным в этом деянии?

– Нет. Я боролся за свободу ирландского народа, – Роджер Кэйсмент вскинул голову, – и это не вина, а заслуга!

– За такие заслуги награждают виселицей – вы изменник, Кэйсмент.

…По действовавшим английским законам обвинить Кэйсмента в государственной измене было нельзя, поскольку он занимался «антибританской деятельностью» не на земле Британии, а в США и Германии. Но английская Фемида проявила завидную гибкость: в её жернова попал опасный враг, и она была намерена стереть его в порошок. Кэйсмента приговорили к смертной казни. Среди людей, ходатайствовавших о его помиловании, были известные личности – писатель Артур Конан Дойль и драматург Бернард Шоу, – но были и те, кто не мог простить «предателю» сотрудничества с врагом в военное время. Апелляция была отклонена, и весной 1916 года Роджер Дэвид Кэйсмент был повешен в тюрьме Пентонвиль в Лондоне.

Предводитель синфайнеров не добрался до Дублина, однако восстание, известное как «Новогоднее восстание», началось[24].

Повстанцы, добивавшиеся провозглашения независимости Ирландии, захватили в Дублине несколько ключевых зданий и отстреливались, пока не кончились патроны. Мятеж изначально был обречён: самые активные участники выступления слишком понадеялись на помощь Германии, наводившую рядовых бойцов-синфайнеров на мысль о предательстве, а не о патриотизме. А Германия не приняла всерьёз «посла ирландского народа»: она не направила к восставшим ни одного офицера, ограничившись отправкой парохода с оружием, который так и не дошёл по назначению.

Новогоднее восстание было быстро подавлено. Провозгласивший себя в Дублине главой ирландского государства педагог и поэт, лидер «Ирландских добровольцев» Патрик Пирс был взят в плен и расстрелян по приговору военного трибунала вместе со своим братом Уильямом и тринадцатью другими вождями восстания, среди которых были командующий Гражданской армией Джеймс Конноли и активисты Мак-Брайд и Мак-Донаг.

В правительственных кругах Великобритании высказывались опасения, что репрессии по отношению к ирландским борцам за свободу вызовут возмущение ирландцев, живущих в Америке (их там было не меньше, чем в самой Ирландии) и негативную реакцию со стороны США. «Десяток казнённых бунтовщиков, – пренебрежительно буркнул Черчилль, – разве это репрессии? А что касается негативной реакции американских властей на эти «репрессии» – к счастью, не фермеры и не рабочие ирландского происхождения определяют внешнюю политику Североамериканских Соединённых Штатов». И он оказался прав: правительство президента Вильсона и пальцем не шевельнуло, чтобы помочь «угнетённым ирландцам».

…Пожар на «пороховом чердаке Британской Империи», как называли Ирландию, не кончился взрывом, способным развалить всё здание. И только после войны стало известно, что англичане знали и о выходе парохода с оружием, и о высадке Кэйсмента на ирландское побережье по крайней мере за двое суток до того, как она состоялась. Источником сведений об этой секретной миссии стал один из сотрудников берлинского отделения американского новостного агентства «Ассошиэйтед Пресс», известивший обо всём британского посланника в Вашингтоне, а кем был этот «сотрудник» на самом деле – это так и осталось тайной.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ БУРЖУАЗИИ

Война – прекрасная вещь для таких людей. Чем выше росли горы трупов на полях сражений, тем больше округлялся текущий счет мистера Солли. К концу войны мистер Солли «стоил» несколько миллиардов долларов.

Льюис Гэллап, хорошо одетый молодой мужчина со спортивной фигурой, внешний вид которого дышал уверенностью в завтрашнем дне, остановил свой шестицилинлровый – последняя модель! – чёрный «бьюик» у ворот каменного особняка, укутанного роскошным пологом сада, больше похожего на средних размеров парк. «Кажется, здесь, – сказал он себе, вылезая из машины. – Да, здесь. А неплохо устроился мистер Эйбрахам Долл, неплохо. Я бы тоже не отказался от такого домика под пологом листвы…».

Привратник, выправка которого свидетельствовала о его недавнем военном прошлом, обшарил Гэллапа цепким взглядом и снял телефонную трубку. Сказав в неё несколько тихих слов, он выслушал ответ и повернулся к Льюису.

– Мистер Долл готов вас принять. Вас проводят.

Слуга, выросший как из-под земли (Гэллап мог поклясться, что минуту назад его не было в радиусе ближайших ста ярдов), вежливым кивком пригласил Льиюса следовать за ним. Хотя на простого слугу этот человек походил мало: скорее всего, он исполнял при мистере Долле обязанности телохранителя и наверняка держал под пиджаком «кольт» сорок пятого калибра.

Они шли по дорожке, аккуратно присыпанной белым песком. Шли молча: Льюис был уверен, что слуга-телохранитель не ответит ни на один его вопрос, буде ему вздумается его задать: беседа с гостями явно не входила в обязанности этого крепкого молчаливого парня.

Слуга сопроводил Гэллапа до дверей гостиной, протянул руку в указующем жесте – мол, сюда, пожалуйста, – и исчез, словно растворившись в воздухе. Льюис помотал головой и даже протёр глаза, что бы убедиться в том, что всё это ему не мерещится, набрал в грудь побольше воздуха и толкнул тяжёлую дверь.

– Здравствуйте, – услышал он, переступив порог. – Проходите, садитесь.

Гардины на окнах были полузадёрнуты, и в гостиной царил полумрак, скрадывавший её обстановку: антикварную мебель, бронзовые светильники, похожие на античные колонны, и старинные картины, висевшие на стенах. Льюис не сомневался, что всё это подлинники, но разглядывать шедевры живописи не стал: его внимание привлёк хозяин всей этой роскоши и обладатель вкрадчивого голоса, сидевший в глубоком кресле за инкрустированным столом на ножках, выполненных в форме каких-то сказочных крылатых существ.

Внешность у мистера Эйбрахама Долла была колоритной: пухлый, маленький, лысый, он походил на доброго Санта-Клауса без бороды, по странной прихоти своей облачившегося в строгий деловой костюм. Вот только доброта этого Санта-Клауса была обманчивой: даже в полутьме Льюис Гэллап заметил злой и острый блеск его глаз, угнездившихся по сторонам внушительного носа, выдававшегося вперёд, словно форштевень дредноута.

– Садитесь, – повторил мистер Долл и чуть шевельнул рукой. Вспыхнул свет, неяркий и не режущий.

– Благодарю, – вежливо произнёс Льюис, опускаясь в удобное кресло. – Прошу меня простить за беспокойство, но моя миссия…

– Я знаю, кто вы такой, – бесцеремонно перебил его хозяин дома, – и знаю, в чём состоит ваша миссия. Именно поэтому я вас принял, несмотря на то, что время – деньги, и его, как и денег, вечно не хватает.

«Это у тебя-то не хватает денег? – подумал Льюис. – Ну-ну, кто бы это говорил…».

– Старина Вудро (Гэллап не сразу понял, что речь идёт о президенте Вильсоне) умён, – продолжал Долл, не спуская с гостя колючего взгляда, – он прислушивается не только к мнению конгрессменов и полковника Хауса[25], но и к мнению капитанов большого бизнеса.

«Одним из которых являешься ты, – подумал Гэллап. – Хотя нет, ты скорее адмирал».

– Президент поручил вам, как особо доверенному лицу, приватно уточнить мнение людей, определяющих судьбу Америки. Разумно, разумно – пресс-конференция неизбежно привлекла бы к себе ненужное внимание, а настоящие дела не терпят шума и яркого света. Что ж, я вас слушаю, задавайте свои вопросы: надеюсь, мои ответа будут доведены до сведения президента Соединённых Штатов без искажений.

– Вы сказали «людей, определяющих судьбу Америки»?

– А вы придерживаетесь другого мнения, молодой человек? Вам известно, кто такой Морган?

Джон Пирпонт Моргане

«Английский пират» – чуть было не брякнул Льюис, но вовремя прикусил язык, сообразив, что речь идёт Джоне Пирпонте Моргане – человек в высшей степени загадочном и могущественном, чьё имя ещё при жизни обросло множеством легенд.