Владимир Добряков - Фаза боя Страница 23

Из соседнего проёма доносятся какие-то звуки. Заглядываем туда. У дальней стены установлен большой телевизионный экран и звуковые колонки. Примерно полсотни даунов смотрят какой-то незатейливый мультик. Еще десятка два, разбившись на группы, играют в какие-то игры, вроде домино, нард и шашек. Нигде не видно ни газет, ни журналов, ни книг. Это, как я понимаю, комната отдыха.

В третьем помещении свет приглушен. Там установлено несколько рядов четырехэтажных нар, застеленных матрацами и подушками, но без одеял. Больше половины мест занято спящими даунами. Они спят совсем голыми. Соломон поясняет, что, когда этой смене придёт время идти на работу, сюда же придёт смена, которая сейчас работает. Пётр обращает моё внимание на то, что нигде не видно ни шкафов, ни тумбочек.

—А где они хранят личные вещи?

—Какие личные вещи? — удивляется Соломон.

Ясно. Такого понятия, как что-то личное, здесь попросту нет. Чуть дальше расположены туалетные помещения, а дальше снова спальни, комната отдыха и столовая. Замечаю, что, несмотря на большую скученность людей, воздух в жилых помещениях чистый, хотя и насыщенный специфическими непонятными запахами.

Возвращаемся в центральный проезд и еще какое-то время едем по нему. Пётр указывает мне на проём, над которым светящейся зелёной краской нарисован треугольник.

—Что здесь?

—Помещения для встреч мужчин и женщин, — отвечает Том.

Ясно. Но нам это не очень интересно.

—Но от этих встреч иногда получаются дети. Где они?

—В детском загоне.

—В загоне? Интересно. Этот загончик тоже не мешает посмотреть. Поехали.

Кар останавливается у проёма, отмеченного голубым кругом. Едва мы туда проходим, как сразу пропадает ощущение, что мы в даунтауне. Это — обычный детский сад. В первом отделении размещаются ползунки и малыши до двух лет. Пол застелен мягким, тёплым линолеумом с яркими узорами. Много игрушек и спортивных снарядов для лазанья и ползанья. Малыши шумно и весело играют под надзором нянечек в желтых халатах. Из этого зала ведут в разные стороны два прохода. В одном помещении стоят уютные кроватки, застеленные желтым бельём, но опять без одеял. В другом стоят столики, стульчики, электроплиты, шкафы с посудой и холодильники.

Заглядываю в один из холодильников. Интересно, чем здесь кормят малышей? Неужели всё той же белковой пастой? Слава Времени! В холодильнике я вижу молочные смеси и большие банки с изображением розовощекого бутуза. Детское питание, как я понимаю.

Соломон рассказывает, что женщины выкармливают детей до восьми месяцев. Восьмимесячных детишек передают в детские загоны, где они живут до десяти лет. Десятилетних направляют в профессиональные школы на один или два года. После этого они уже приступают к работе наравне с взрослыми.

В другом помещении мы видим детей трёх-четырёх лет. В следующем — пяти-шести. И только в группе у семи-восьмилетних я нахожу в холодильниках пресловутую белковую пасту. Игрушки и спортивные снаряды от группы к группе становятся сложнее и совершеннее. В старших группах имеются довольно большие спортивные залы.

Дети — всегда дети. Они шумят, играют, ссорятся и мирятся. В отличие от взрослых, их одежда выдержана в светлых тонах: голубая, салатовая, розовая. Расцветка помещений тоже яркая, и освещение не такое мертвящее и безжизненное, как везде. Это действительно царство детей. Здесь они хозяева. Мы видим, что воспитатели или надзиратели практически не вмешиваются в их занятия. Душа отдыхает, когда смотришь на детскую возню и слышишь их радостный галдёж. Жаль только, что детство здесь такое короткое. Но я опять не вижу ни одной книги, ни одного журнала. Видимо, грамота для даунов под запретом. Ни к чему она им.

Пётр и Дмитрий при виде малышни заметно оттаяли, да и я с удовольствием остался бы здесь подольше, но Соломон напоминает:

— Нас уже ждут, милорд.

Действительно, не стоит забывать о том главном, ради чего мы спустились в даунтаун. С сожалением покидаем мы детский мирок и снова усаживаемся в кар. Том несколько раз сворачивает с одного проезда в другой. В это время на проездах оживлённо. Мы часто обгоняем, и навстречу нам попадаются многочисленные «автобусы» — если, конечно, можно назвать таким словом длинные платформы с бортами метровой высоты. На платформах вплотную друг к другу стоят дауны. Их везут с работы или на работу. Мне невольно вспоминаются фургоны, в которых перевозят заключенных.

И тут же возникают другие мысли. В моём мире, да наверное, и во многих других, Америка всегда выступала самой рьяной защитницей прав человека. Причем борьба за эти права всегда велась данной страной весьма своеобразно. Она осуществлялась с соблюдением двойных стандартов. Когда Америка боролась против Советского Союза и социалистического мира, она под самым приоритетным и священным правом понимала право на частную собственность, право одной части населения, меньшей, существовать и наживаться за счет другой части, большей.

Когда в некоторых фазах Америка в этой борьбе за права человека одержала решительную победу, она не отказалась от свой роли ведущего «защитника прав». Но акценты в этой борьбе несколько сместились. Америка боролась за то же «священное право» одной части людей существовать и наживаться за счет другой. На этот раз в роли первой части выступала уже сама Америка. Развалив Советский Союз и социалистический лагерь, Америка стала диктовать всем, как надо жить, как надо работать, что и кому надо делать, чтобы цивилизованный мир процветал. При этом под цивилизованным миром подразумевалась в первую очередь сама Америка. И горе было тем слаборазвитым (с американской точки зрения) странам, которые отказывались прислушиваться к заокеанским указаниям. В ход шло всё: от экономической блокады до прямого вооруженного вмешательства.

Как сказал Мирбах? «Америка превыше всего!» Проходили. Была и «Германия превыше всего!» Была и Великая Французская Империя. Была и Священная Римская Империя. И просто Римская Империя была. Была и Золотая Орда. Где они все?

Но почему-то Америка всегда считала и считает, что старая история кончилась, и сейчас пишется новая, по новым законам. И законы эти устанавливает и историю пишет заново именно Америка. Опаснейшее заблуждение. Именно так считали в своё время те, кто пытался перечеркнуть прошлое и переписать историю заново. Те, кто считал себя и свою нацию (или часть её) превыше всего.

И не случайно во всех мирах именно Америка всегда пытается на определённом этапе выступить творцом и законодателем новейшей истории. Истории американского пошиба. Страна, не имеющая своей многовековой истории, нация, не имеющая своих корней, даже не имеющая права называться нацией. Общество, не имеющее своей культуры. Смешно считать культурой голливудский ширпотреб. У них нет ничего, кроме денег и умения их делать. Испытывая перед другими народами мира такой глубокий комплекс неполноценности, Америка стремится всеми силами встать над ними и тем самым опустить народы ниже своего уровня. Не экономического, нет. Нравственного и культурного. И здесь Америка не ограничивает себя в выборе средств. Прежде всего к её услугам Его Похабие Доллар — ничего не стоящая, ничем не обеспеченная бумажка, которую Америка сумела сделать мировой валютой. Ну а на кого доллар не действует, тот рискует получить на свои крыши бомбы с клеймом «Made in USA».

Это не удивительно. Серость, посредственность и ущербность всегда ненавидят тех, кто их хоть в чем-то превосходит. А уж если у этой серости и ущербности появляется хотя бы одно преимущество, она использует его в полной мере, чтобы отомстить тем, кто её превосходит, унизить ниже своего положения. В обыденной жизни примером этого может служить отношение великовозрастных второгодников к успевающим ученикам. Этот пример очень хорошо демонстрирует уровень мышления рядового американца, который не в состоянии понять французские, советские или итальянские фильмы. Ему загадили мозги голливудской продукцией. Он зевает над Толстым, Бальзаком и Диккенсом. На него наводят тоску и уныние не только Чехов, Золя и Мопассан, он приходит в ужас даже перед мудростью, извлекаемой из произведений О'Генри, Джека Лондона и Эдгара По. А уж Марк Твен для него вообще недоступен.