Юлия Иванова - Дремучие двери. Том II Страница 23

— Ну, купила ты, мать, концлагерь!..

И когда, наконец, всё вроде бы зазеленело, зацвело, заколосилось, а дом подремонтировали и подкрасили, грянуло по посёлку — ведут газ! Желающие могли записаться на АГВ, газовое отопление. Это имело смысл, если дача зимняя, то есть утеплённая, а ещё лучше, по-настоящему тёплая, с удобствами, чтоб можно было проживать и зимой. То есть дом надо было заново перестраивать. Нет, не сносить, разумеется, а, как подсказали умные люди, обстроить кирпичной стеной, где вплотную, а где — отступив на пару метров. Тогда получится ванная комната и туалет.

Всё складывалось неправдоподобно удачно — то этот газ нежданно-негаданно, то непрерывные ЗИЛы, КРАЗы и МАЗы, гружённые прекрасным брусом б/у, старым кирпичом, кровельным железом, половыми досками, тёсом — в поселке неподалеку, ставшем городом, начали строить многоэтажный микрорайон. Сносились срочно деревянные особняки, сараи, всё это продавалось за бесценок, прямо с доставкой. Иоанна хватала всё подряд, участок вскоре стал напоминать стройплощадку. Все мысли крутились вокруг плана будущего дома — где будет дверь, лестница, перегородка. А главное — где достать деньги?

Она и так была в долгах по уши, ближайшие поступления ожидались через полгода, не раньше. А лето кончалось, строить надо было срочно — через неделю освобождались мастера, и уже вроде бы договорились о приемлемой цене — 25 рублей каждому в сутки с умеренной выпивкой и кормёжкой. Оставалась надежда лишь на отца Тихона, к которому Иоанна теперь регулярно ходила в храм по воскресеньям и праздникам и который согласился стать её духовником. Но опять просить у батюшки было мучительно стыдно и Иоанна молчала, пока он не предложил сам:

— Я дам тебе на стройку. Вернёшь понемногу, как заработаешь…

— Ох, батюшка, когда ещё гонорар будет…

— Опять «гонорар»… Не должно, Иоанна, продавать Слово. Слово от Бога, торговать им не должно. Труд на земле — вот твой кормилец. Земля. Сам Господь благословил… Вон ты какие красивые цветы в храм принесла — пойди да продай в следующий раз…

— Ой, что вы, батюшка, я не сумею!

— Сумеешь, — твердо сказал отец Тихон, давая понять, что разговор окончен,

— Благословляю.

Иоанна склонилась над его рукой. Опять это мгновенное, ободряющее пожатие. «Держись, чадо, с нами Бог!» Ей нравилось быть в послушании. Может, это отчасти и, было игрой, но спрашивать на всё благословение, расслабиться и, закрыв глаза, довериться высшей воле на утомительно-суетном зыбком земном пути оказалось удивительно приятным. Хотя, надо сказать, воля отца Тихона ни разу не шла вразрез с ее собственной, как случалось у духовных чад отца Киприана, которые порой рыдали от его крутых: «Или слушайся, или ищи другого духовника».

Рекомендации отца Тихона скорее изумляли, озадачивали. Торговать цветами… На студии узнают — в обморок попадают… Ну и пусть падают!..

Смысл послушания, насколько она понимала, означал, что наша дарованная Творцом свобода заключается в ежедневном, ежечасном выборе между добром и злом. Божьим Законом и собственной волей, которая согласно мнению церкви, является волей дьявольской, результатом грехопадения прародителей. И «Кто не с нами, тот против нас». Мы не вольны в жизненных обстоятельствах, они сами по себе ни хороши и ни плохи, нельзя судить по месту действия, будь то тюрьма или поле боя, что это плохо, а прекрасный день на пляже или парадная зала дворца, или даже крестный ход на пасху — хорошо. Всё зависит от того, как ведут, проявляют себя люди в той или иной ситуации. Для человека верующего каждая жизненная страница — испытание, то есть искушение. «Существую я и мои искушения» — можно сказать, перефразируя классика.

Но иногда мы не можем определить волю Божию, колеблемся, особенно когда предстоит выбирать из двух зол меньшее, как обычно бывает в «лежащем во зле мире». Суетные и грешные, мы часто не видим указующего перста Божьего, не слышим Его Голоса, а иногда и сознательно предпочитаем не видеть и не слышать, действуя, как легче и привычнее, что почти всегда является выбором ошибочным. Легче катиться с горы, чем на неё взбираться. А мы даже не знаем, что будет через несколько часов, даже минут, как беседующий с Воландом Берлиоз на Патриарших. И Господь, как гениальный шахматист, или, вернее, автор сценария Мироздания, предвидит всю партию, всю историю, знает, чем всё закончится. Знает изначально, одновременно предоставляя нам свободу действовать во времени и вершить свою собственную судьбу. Он написал для нас роль, предназначение, замысел, ведущий к нашему спасению в вечности. А мы самовольно играем иные роли, сплошь и рядом недостойные, отступающие от Замысла. Поэтому тут единственно верный путь — добровольный отказ от своей воли. И это не рабство, нет. Почти по классикам: Свобода — это осознанная необходимость подчиниться Воле Творца.

Бог бесконечно благ и свободен. Вручая Ему свободно свою волю, я, маленькая капля, становлюсь частью свободного Всего, то есть свободной. Падший ангел, в своём бунте против Бога утверждая свободу непослушания Творцу, попал в рабство у тьмы, зла, хаоса и смерти. Видимо, мироздание, задуманное как единение всех со всеми, не терпит любого разделения за исключением отделения света от тьмы. Тьма — это не месть Бога миру, это отсутствие Бога в мире, отсутствие Света, результат нашей злой воли. Выдернули вилку из штепселя, и свет погас, мир погрузился во тьму, зло, хаос и смерть, ибо единственным источником вечной жизни был Свет.

Подчиняясь церкви, священнику, я отдаю свою волю в руки Божий. В случае равнодушия, неправоты, отступления священника от Истины, он полностью несет ответственность за свою паству. В связи с этим на плечи церкви ложится неизмеримая вина за любой шаг в сторону. Грозные слова Божии звучат в «Откровении» Иоанна:

«Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп и наг». /От. 3, 16/ Эти слова опровергали мнение о непогрешимости церкви, но не о пользе послушания. Ибо если ты плывёшь на корабле простым матросом — драишь палубы, чистишь в трюме картошку — ты в послушании, а за курс корабля отвечает стоящий у руля капитан.

Но всё же Иоанна думала, что послушание касается скорее вопросов веры, символики, церковного устава, предания и дел житейских. Через десять лет придёт время, когда даже в церковных кругах не будет единства взглядов на те или иные события и придётся руководствоваться лишь компасом записанного в сердце Закона. Компаса совести.

Итак, цветы. У неё были две гряды прекрасных гладиолусов — луковицы презентовала Филиппу одна из его работающих на ВДНХ подружек. И с десяток кустов сортовых георгинов. К торговле Иоанна подготовилась основательно. Съездила на вокзал, где крутились цветочницы с вёдрами, понаблюдала, какие ёмкости удобнее, раздобыла три кило целлофана, посмотрела, как бабки зазывают покупателей, как переругиваются и бегают от милиции. Выяснила спрос и предложение, в какое время больше всего покупателей и т. д. Вот где ей пригодились журналистская и киношная практика! В застиранном дачном платье и босоножках, в надвинутой на лоб косынке она подъехала к вокзалу, выгрузила цветы и, развернув складной столик, принялась за дело. Машину оставила неподалёку, одела для конспирации тёмные очки. Нельзя сказать, чтобы она не волновалась, да и не всё сошло гладко.

— Шеф, я знаю, здесь торговать не положено, но позарез нужны деньги, стройка у меня, понимаешь? — и совала кому букет, кому заграничный сувенир, кому смятую бумажку в карман. Хуже было с бабками-конкурентками, здесь с каждой приходилось работать индивидуально, вплоть до крепких выражений и обещаний поделиться дефицитными сортовыми луковицами. А торговля тем временем продвигалась бойко. Иоанна вошла во вкус, освоилась моментально, будто всю жизнь торговала на вокзале цветами. Может, сказывались материнские гены, но она оказалась первоклассной торговкой — бойкой, хитрой, налету схватывающей положительный опыт конкуренток, а главное, получающей удовольствие от этой новой игры, более всего похожей на рыбную ловлю, хотя саму рыбалку Иоанна терпеть не могла — было скучно и жалко рыб.

К середине того дня, порядком уставшая с непривычки, но зато с набитой трёшками и пятёрками сумкой, Иоанна села в машину и, жуя ватрушку, пересчитала выручку. Ого! Месячная редакторская зарплата. Вот тебе и несчастные бабульки с васильками-ромашками…

Цветочница… Ещё месяц назад она сочла бы это хохмой, но вот поди ж ты — она уже своя среди торговок, более того, она ас. Она прекрасно подбирает букеты, лихо, одним движением рук, закручивает целлофан, умеет безошибочно определить покупателя, назначить нужную цену, чтоб «не сорвался» и чтоб самой не прогадать. Она знает всех и все знают её. И никто не знает, кто она. Она уже прекрасно говорит на их языке, и редко-редко что-то случайно сорвётся с губ, она начнет, забывшись, говорить «не то», но первый же удивлённый взгляд возвращает её в роль. А главное — роль ей ужасно нравится, редко что она делала в жизни с таким удовольствием. Даже нравилось, спасаться от милиции /это было задолго до перестройки, когда торговлю на улице объявили легальной/.