Владимир Свержин - Внутренняя линия Страница 23

— Феликс Эдмундович, к вам господин… гражданин… товарищ Джунковский.

— Просите, пусть войдет.

Бывший шеф корпуса жандармов, бывший губернатор Москвы вошел быстро, отодвинув, будто едва заметив, секретаря.

— Добрый вечер, Владимир Федорович!

— Добрый вечер, Феликс Эдмундович. — Руки бывшего товарища министра внутренних дел и председателя О ГПУ сомкнулись в рукопожатии. — Вижу, не забываете старика.

На губах царского генерала играла насмешливая улыбка.

— «И за учителей своих заздравный кубок поднимает», — процитировал Дзержинский. — А вы — мой учитель дважды. И до революции, и теперь.

— Да… — Джунковский криво ухмыльнулся. — Ученик превзошел учителя. Итак, зачем я вам понадобился на этот раз?

— Прежде всего должен сказать, что ваш план работает как часы. На встречу с подполковником Шведовым из Парижа, как и ожидалось, прибыл некто — судя по выправке и возрасту, старший офицер или генерал. Пражской агентуре он неизвестен. Но, как было установлено, зовут его Владимир Игнатьевич и на костюме он носит значок с золотой коронованной буквой «Д».

— Коронованная буква «Д»? — переспросил Джунковский, сверху вниз глядя на собеседника. — Ничего сложного — вензель шефа 16–го Мингрельского гренадерского полка. Стало быть, он из мингрельцев. Кавказская гренадерская бригада. Очень достойный, я вам доложу, полк. Владимир Игнатьевич, Владимир Игнатьевич… Нуда, конечно! Вот же момэнт[16] вислоухий, как я сразу не вспомнил?! Пред вами, почтеннейший Феликс Эдмундович, блистательный образчик русской военной породы — генерал Владимир Игнатьевич Згурский. В пятнадцатом году он командовал мингрельцами во время штурма Эрзерума. Сейчас, должно быть, возглавляет полковое братство.

«Згурский, — стучало в голове председателя ОГПУ, — неужели муж той самой Татьяны Згурской? Нелепое совпадение или, как говорили в прежние времена, перст божий? Згурский…»

— Чем же блистателен наш генерал?

— Когда б Россия с самого начала века не воевала, то, пожалуй, вышел бы этот храбрец в отставку капитаном, от силы подполковником, и разводил бы лошадей на конном заводе своего отца.

— Отец его, получается, коннозаводчик?

— Отец его был начальником государственной приемки Главного артиллерийского управления. Прекраснейший человек, неподкупный, честный. Из — за этой честности и неподкупности частенько неприятности имел.

Вот, скажем, однажды некая зарубежная фирма пыталась нам продать четверть миллиона трехдюймовых снарядов, которые всем были бы хороши, да только дюймы у этой фирмы получались какие — то своеобычные. Так что снаряд в пушечном стволе болтался. А если пушка от стрельбы разогревалась, то и вовсе летел этот снаряд куда угораздит. Старший Згурский всю партию забраковал. А деньжищи, как вы сами понимаете, там крутились громадные. Вот и решили надавить на него.

— Каким же образом?

— Владимир Игнатьевич Згурский в ту пору как раз в Академии Генерального штаба учился — самый выпуск. Через кого там палки в колеса ставили — не знаю. Но только капитану Згурскому и еще троим офицерам, окончившим дополнительный курс по высшему разряду, было отказано в причислении к Генеральному штабу. Кстати, Феликс Эдмундович, обратите внимание — одним из товарищей по несчастью вашего пражского Мистера X был не кто иной, как молодой артиллерийский штабс — капитан, Деникин Антон Иванович.

— Вы хотите сказать, что Деникин и Згурский — друзья?

— Да. И не только по несчастью. Когда в гражданскую войну французы решили оставить без поддержки Деникина и его правительство, именно Згурского Антон Иванович назначил своим представителем в Париже. И тот весьма преуспел на военно — дипломатической стезе. Когда б Врангель его не отставил, кто знает, как бы еще дело повернулось. Но я перескочил. Тогда, в Академии, Деникин стал писать жалобы, искать управы на военного министра. Згурский же бумажными войнами заниматься побрезговал и, воспользовавшись правом выбора вакансии, нашел себе местечко, куда Макар телят не гонял: Благовещенск, Сибирский стрелковый полк. Скандал в столице был не скажу — грандиозный, но шумный. Еще бы: блестящий молодой офицер из лейб — егерей, если я не ошибаюсь, известное в столице и при дворе семейство — и вдруг в Благовещенск! Китайская граница. Этакая пощечина власти. К Генеральному штабу его, а потом и Деникина, позже причислили. Но возвращаться из глубины сибирских руд наш фрондер не пожелал. Потом началась китайская война, и капитан Згурский, самолично попросившийся из штаба в строй, во главе роты первым вошел в Пекин. Такой вот случай, Феликс Эдмундович.

— Да, что и говорить… Примечательный человек.

В голове Дзержинского снова всплыла недавняя история профессора Дехтерева.

— Владимир Федорович, если вы еще что — нибудь вспомните относительно генерала Згурского, окажите любезность — сообщите мне как можно скорее. И главное — обратите внимание, на чем его можно подцепить.

— Я вас понял, Феликс Эдмундович. Постараюсь вам помочь. — Джунковский презрительно поджал губы. — Я могу идти?

— Да. Заранее вам благодарен. — Феликс Эдмундович сделал вид, что не заметил гримасу, и, проводив взглядом прямую спину жандармского генерала, вернулся к бумагам.

Донесение из Ленинграда, как и ожидалось, было подписано секретным сотрудником, приставленным негласно надзирать за товарищем Орлинским. Как и генерал Джунковский, бывший статский советник Орлов являлся «сотрудником» личной агентуры Дзержинского. Старому революционеру и опытному конспиратору — ему было отлично известно, сколь немалую пользу можно извлечь, держа на крючке подобных «золотых рыбок». Специалистов такого класса в Советской России не имелось, и взять их было неоткуда. Воспитать и обучить своих, как гласила партийная доктрина? Несомненно. Однако на это нужно время, и немалое. А специалисты жизненно необходимы сейчас. У врага, в отличие от нас, проблем с кадрами нет — одними штыками и партийными билетами его не разобьешь. Но, с другой стороны, приходится со всей бдительностью следить, чтобы рыбка не сорвалась с крючка.

Дзержинский потер грудь — зачастившее отчего — то сердце рвалось наружу, мешая нормально дышать.

«Хорошо бы пройтись, воздухом подышать. — Председатель ОГПУ глянул в просвет между тяжелыми бархатными шторами. На улице давно стемнело, и редкий перезвон трамваев напоминал о том, что есть время для работы, а есть и для отдыха. — Сейчас… Сейчас посмотрю этот донос и пойду, — словно уговаривая сам себя, подумал Дзержинский. — Так, что тут у нас?»

Уставший за день мозг отказывался воспринимать написанное.

«Датчанин. Должно быть, шпион. Спецобъект… Стоп! По совместной службе в Мингрельском гренадерском полку!..»

Феликс Эдмундович снова пробежал глазами текст. Точно. Мингрельский гренадерский полк. Так ведь это же снова Згурский!

ГЛАВА 9

«Люди всегда готовы были умереть во имя добра, зла и других безрассудных целей».

Небо из зловеще черного стало багрово — серым, рассвет крался на мягких лапах, готовясь петушиным криком провозгласить новый день. Судаков шел быстрой размашистой походкой, точно легавая по кровавому следу, ориентируясь более на чутье, нежели на окрестные елки и осины. Лес был старый, густой, буреломный. Еще три года назад здесь вольготно чувствовала себя банда Метлы — дружка судаковского детства, Захарки Метелкина. Покуда не вернулся Судаков с гражданской, никак этого самого Метлу изловить не могли, точно сквозь землю уходил из — под носа у погони. Но, как водится, не все удаче зубы щерить — возвратился в родные места комэск[17] Судаков, и назначили ему, лихому кавалеристу, бандитов ловить. Столкнула насмешница — судьба Петра Федоровича с дружком лоб в лоб, да по разные стороны баррикады.

Как — то таким вот ранним утром пришел начальник Елчаниновской милиции сам — один в лес на заветное место, посвистел дроздом, и нате — вылез, откуда ни возьмись, на его призыв разбойный атаман Метла — Захар, внук местного лесника.

— Уходи, — сказал тогда Судаков. — Что прихватил, бери с собой, и уходи. Догонять не стану. День тебе даю.

— Не дури, Петруня. Что ты мне сделать — то можешь? Лучше к нам иди. Ты ж сызмальства ухарем был. Помнишь, когда мы в училище про Разина проходили, так мы с тобой и Яшкой Фроловым по ночам на баржи набеги делали на Зазнобином озере?

— Яшка под Луцком в земле лежит, а мы с тобой — вот. Что было, то было — к чему поминать? Мир перевернулся. Уходи, а лучше сдайся. Я тебе повинную оформлю.

— Да ты че, Петрунь! Когда такое было, чтобы я сдавался?

Судаков молча постукивал прутом по высокому голенищу