Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин Страница 23

- Ты, Лёха того… осторожнее, ладно? – сказал он. – Вон, Гоменюк какой здоровенный!

- Ничего, как-нибудь переживу... – Я хотел, было сплюнуть, но вовремя сдержался. В коммуне это считалось не комильфо, тем более, на дорожку, которую сам же сегодня утром приводил в порядок. Даже присказка осообая есть на эту тему: «раз плюнешь, два дня моешь». – Было бы из-за кого дёргаться! И не с такими разбирались, знаешь ли.

- Ну, смотри… - он покачал головой. - Моё дело предупредить.

- Да не бери ты в голову, Марк! – Я улыбнулся, хотя ухмылка получилась несколько вымученной. Где наша не пропадала? Побежали лучше, а то девчата уже вон уже, где!

До сигнала на ужин оставалось ещё не меньше получаса. Солнце уже клонилось к горизонту; тёплый ветерок приятно ласкал лицо. и мы с Марком устроились на скамейке перед крыльцом главного корпуса. Марк сделал попытку утащить меня в «вечерний клуб» - давай пока партию в «Чапаева» сгоняем! Но я только вяло отбрёхивался. В кои-то веки торопиться некуда и можно посидеть и вволю попредаваться размышлениям.

Итак, нарисовалась проблема и она, как и большинство проблем, имеет имя и фамилию – Илья Гоменюк. Вообще-то до сих пор мне не случалось ни наблюдать, ни самому участвовать в стычках между здешними обитателями – словесные перепалки не в счёт. А это, согласитесь, не вполне типично для мальчишечьего коллектива, лишённого, к тому же, постоянного присмотра взрослых. Или я недооцениваю достижения макаренковской педагогики, и коммунары действительно зажаты в такие тиски дисциплины и собственных неписанных правил и традиций, что помыслить не могут о мордобое? Ох, сомнительно – тот же Макаренко не раз упоминал, описывая поздние, благополучные дни колонии Дзержинского, и о драках, и о случаях затяжной вражды, и даже об избиениях отдельных персонажей. Правда, в большинстве случаев, это как раз и было вызвано злостным нарушением правил – к примеру, воровством или чрезмерной тяге к сплетням.

А с другой стороны – глядя на Гоменюка трудно поверить во всеобщее, пусть и вынужденное миролюбие коммунаров. Вон, какой лось – такой, в самом деле, может и покалечить, если войдёт в раж. И я ему сейчас не соперник, несмотря на весь жизненный опыт пожилого, много в жизни повидавшего мужика. Здешние «ветераны» попали в коммуну из среды беспризорников, а то и блатных, а там быстро учатся рвать противника зубами. С другой стороны – не бегать же мне от него? Стыдно, да и глупо, рано или поздно встреча всё равно состоится. Единственный вариант – в самом деле, оставить даже мысли о симпатичной Тане – но на это я «пойтить не могу». Просто потеряю к себе уважение – не говоря уж об отношении окружающих. Такие вещи не скроешь, а клеймо труса и слабака придётся потом смывать долго, и никакое ушу мне тут не поможет. Разве что, усмехнулся я про себя, вызвать Гоменюка на поединок на шестах – но вряд ли подобная экзотическая идея встретит понимание.

В общем, что-то нужно с этим решать. И дело даже не в Татьяниных прекрасных глазах и столь же прекрасной фигурке - хотя и тут юношеские гормоны не собирались давать мне передышки. Да и сам «Отелло» вряд ли оставит в покое неожиданно нарисовавшегося соперника. И зловещее обещание «ещё встретиться» - отнюдь не фигура речи…

Я, конечно, ожидал неприятностей – но чтобы так скоро? Перед сном, уже после вечернего горна, я задержался в умывальне – и вдруг обнаружил, что я тут совершенно один. Нет, не один – в дверном проёме, опираясь на косяк, стоит Гоменюк. Физиономия мрачная, решительная, кулаки сжаты – я ясно видел побелевшие костяшки и рыжеватые волоски на пальцах и запястьях.

…так он ещё и рыжий? Вот не заметил…

- Ну что, Давыдов, поговорим? – он сделал шаг вперёд. Я попятился, шаря взглядом по углам умывальни. Что там? Ведро, веник… всё не то. Ага, швабра! Если дотянуться и сбить ногой поперечину, на которую дежурный перед влажной уборкой наматывает мокрую тряпку – получится удобная, правда, чересчур лёгкая, палка.

Гоменюк истолковал это по-своему.

- Трусишь? – он неприятно ухмыльнулся. – Предупреждали же тебя, сопляка, не ходи с Танькой! Ну, уж теперь не жалуйся…

- И он стал картинно закатывать рукава. Руки, и правда, оказались все покрыты рыжим волосом.

…Кто это, интересно, меня предупреждал? Копытин? Или предполагается, что это здесь известно всем и каждому - так сказать, по умолчанию?..

Маленький шажок в сторону швабры. Если сейчас бросится, я, пожалуй, успею отскочить. А там – будь, что будет. Любопытно только – он случайно застал меня одного в умывальне, или нарочно так устроил? Пожалуй, всё, таки второе.

- Гоменюк! А ну, оставь его в покое!

Мой визави подскочил как ужаленный и обернулся. В дверях умывальни стоял Марк Гринберг. Я открыл рот, хотел крикнуть «Уйди, я сам разберусь!» - и тут из распахнутого окна долетел серебряный звук горна. Это остановило Гоменюка – правда, всего на несколько секунд.

- А если не оставлю? – Выражение мрачной злобы сменила ухмылка. – Что будешь делать?

Лучше момента, пока он отвлёкся на Марка, уже не будет, понял я, и прыгнул. Удачно – сцапал ручку швабры, пинком сбил прочь поперечину – она заскакала по кафельным плиткам пола – и крутанулся на месте, перехватывая импровизированный шест для классического «длинным коли». Сейчас не время для изысков – меткий тычок в гортань, и моему противнику долго будет не до выяснения отношений.

Но этого не потребовалось. Гоменюк замер, как-то нелепо скособочась, и глядел Марку прямо в глаза. Тот не шевелился - только что-то беззвучно шептал своими мясистыми, вывернутыми еврейскими губами.

Я не могу сказать, сколько продолжалась эта немая сцена – несколько секунд, минуты, четверть часа? В какой-то момент Гоменюк дернулся всем телом, покачнулся, едва не упав с ног – и сильно наклонившись вперёд, так, что безвольно разжавшиеся кулаки покачивались чуть ли не на уровне коленей, пошёл к выходу. Что-то неправильное, нечеловеческое было в этой походке – наверное, так ходят лунатики или загипнотизированные.

…никогда, ни в той жизни, ни в этой, не видел лунатиков – подумал я, когда Марк шагнул в сторону, пропуская Гоменюка в дверь. Тот не остановился – казалось, он вовсе