Велетская слава - Андрей Каминский Страница 23

- Мы всю ночь тебя искали, - при виде очнувшегося жениха Власта сменила беспокойство на гнев, - где, забери тебя Чернобог, ты пропадал?

-Он самый и забирал, - пробормотал Люб, - хорошо, что хоть вернул обратно.

- Думай, что говоришь! - Власта шлепнула его по губам, - ночь еще не кончилась. Небось перепил с какой-то девкой, да и свалился без памяти.

- Боишься, что у меня отняли мужскую силу? - усмехнулся Люб.

- Докажи, что это не так, - дерзко улыбнулась чешка.

Не тратя времени на дальнейшие пререкания, Люб схватил ее за плечи и бросил на траву. Возбуждение, охватившее его недавно, не спало даже после жуткого видения – напротив, оно еще больше преисполнило его похотью. Власта отвечала на его поцелуи, подаваясь навстречу алчущей плоти княжича и оглашая воздух громкими стонами. Прильнув к ним, ласкали любовников и обнаженные воительницы, в то время как другие, столь же страстно целовали и ласкали друг друга, еще больше горяча кровь у полыхавшего пламенем Яра парня. С негромким рыком он разрядился во Власту, бессильно распростершуюся на траве, и тут же ее место заняла Хельга, усевшаяся княжичу на бедра, в то время как Йильма лобзала ее полные груди. Затем сама Йильма сменила могучую подругу, за ней последовала Ядвига, княжна из кашубской земли, потом – другие девушки и остаток ночи растворился для Люба в сладострастном безумии Яровита.

Уже рассветало, когда Люб, кое-как натянувший разорванную одежду, в обнимку с Властой и в сопровождении остальных девушек, вышел к берегу озера. На него вновь упал туман – и в воде, белой, словно молоко, проступали очертания священного острова и треугольного города-храма на нем.

-Так что же все-таки случилось с тобой этой ночью? – требовательно и в то же время лукаво спросила Власта, прильнув к широкой груди знатного жениха. Тот посмотрел в ее серые глаза и крепко поцеловал с готовностью ответившую княгиню. Позади них послышались сдержанные смешки девушек.

Громкий плеск прервал эти нежности – Люб, оторвавшись от губ возлюбленной, посмотрел на озеро и замер как вкопанный. Встревоженная Ванда проследила за его взглядом и сдавленно охнула.

В воде, то, появляясь в тумане, то исчезая снова, двигалось нечто: огромное, черное, страшное. Когда неведомое чудовище оказывалось вблизи от берега, можно было увидеть огромное рыло, острые клыки, злобно поблескивавшие маленькие глазки. Чудовище напоминало огромного, - величиной с небольшого кита, - кабана, вот только вместо задних ног в воде бился длинный чешуйчатый хвост с высоким плавником. Пасть же, утыканная огромными клыками, могла бы перекусить пополам лошадь. Диковинный зверь величаво проплыл мимо княжича и его спутниц, после чего повернул к острову. Вскоре до Люба донеслись взволнованные крики, он увидел, как вспыхнули сигнальные костры на стенах Ретры: жрецы тоже увидели гигантского кабана.

-Что это значит, Люб? – спросила у него Власта.

- Одноглазая ведьма говорила правду, - торжественно произнес княжич, - если священный вепрь вышел из глубин – значит быть великой войне.

Воля Трехликого

С раннего утра Щетин закипал людской пеной, казалось вот-вот готовой захлестнуть город. Шум зарождался на вершинах трех холмов, вкруг которых стояла «мать городов поморских», растекался меж купеческих лабазов и ремесленных мастерских, вскипал бурунами тревожного ропота средь торговых рядов и особенно сильно - в Щетинской гавани. Неугомонный портовый люд с тревогой наблюдал, как причаливают к берегу массивные ладьи с пикирующим Соколом на парусах – символ Рерика, стольного града ободритов. Но не это, не столь уж и необычное зрелище, привело в волнение торговый город, а люди, сходившие с ладей. Рядом с ободритами, неспешно шествовали воины в чешуйчатых кольчугах под знаменем с крестом. Рыжие бороды, холодный взгляд голубых глаз, недоверчиво взиравших на языческий город, чужая речь – всего этого было достаточно, чтобы опознать пришельцев с далекого Запада, причем не купцов, к которым тут уже привыкли, а именно воинов. До Щетина долетали слухи о победах короля франков, о его истовой вере в христианского бога и свирепых расправах над теми, кто продолжался придерживаться старых обычаев. Чужаков в Щетине сошла едва ли сотня, но этого хватило для того, чтобы город всколыхнулся, засуетившись, словно муравейник, в который угодил жук-олень.

Но шум шумом, а торговые, равно как и прочие дела, никто не отменял. Вооруженные чужаки вели себя неприветливо, но спокойно, никого не задевая и, по возможности, стараясь не обращать на щетинцев внимания. Городская стража не препятствовала их шествию, поэтому горожане, пошумев немного, для порядку, возвращались к прерванным занятиям. В городе все решали не они – надо будет старейшинам,