Андрей Посняков - Император Страница 24

– Пойдем, – прошептала девушка ему на ухо. – Пойдем, а? Пора уже возвращаться… пойдем.

Пробираться вверх по реке в ночной тьме оказалось не таким уж и простым делом, несмотря на звезды и луну. Пару раз идущий впереди Иоганн уже спотыкался, падал, но, слава богу, все обошлось без травм. Егор и Альма часто останавливались, целовались и шли дальше, лишь услышав озабоченный крик Иоганна:

– Э-эй! Ну где вы там?

Костер уже едва тлел, а из-под повозки доносился густой и довольный храп.

– Есть будешь, Иоганн? – присев к костру, обернулась Альма. – Тут еще рыба осталась.

– Завтра. – Юноша потянулся и устало зевнул. – Пойду-ка я спать, вот что.

– Вот и хорошо, – прошептала девушка и взяла князя за руку. – Пойдем и мы, да? Нет, нет… не в повозку, там же Корнелиус… вон туда, к реке.

Они медленно спустились вниз, обнялись, поцеловались, Егор чувствовал, как тяжело дышала девчонка, как обольстительно вздымалась под тонкой материей ее грудь. Ах, эти глаза… губы… И шепот, едва слышный шепот, таящий нешуточную страсть.

– Подожди… я сниму платье… Ой, нет… без тебя не справлюсь – завязки…

Альма повернулась спиной, и молодой человек на ощупь развязал тонкие шелковые ленточки, стягивающие лиф. Поцеловал девчонку в плечо, погладил по спинке… нежно поласкал набухшую грудь… С тихим шорохом упало под ноги платье… Оба повалились в траву, тесно прижимаясь друг к другу и чувствуя теплоту кожи… нет! Жар!

Качнулась в небе луна, побледнели звезды, и из-за гор начал подбираться рассвет.

– Ой! – вздрогнула Альма. – Что ж, мы с тобой уснули… прямо здесь?

– Тебе неуютно, краса моя?

– Уютно. Только ты на моем платье лежишь… Ай! По мне ползет кто-то… прямо по спине, меж лопатками… верно – паук!

Егор хохотнул:

– Это пальцы мои, милая.

– Да? Тогда пусть ползут… ниже, еще ниже… ах…

Назавтра труппа Корнелиуса, дождавшись возвещавшего окончание рабочего дня трехкратного звона колокола собора Святой Девы Марии, принялась вновь окучивать горожан, только уже несколько по-иному. Герр драматург внес в постановку некоторые дополнения, и ныне разворачивающееся на сцене кибитки действо выглядело примерно так:

– А вот перед вами, достопочтенные зрители, зажиточный дом вдовы, – вдохновенно вещал Егор. – Стены его обиты прекрасным темно-голубым бархатом ценою полтора флорина за локоть, приобретенным вдовой в лавке почтеннейшего и уважаемого всеми купца, председателя гильдии герра Вольфганга Эйке! Вот и сама вдова, одетая в платье из белого дамаска, ценою два с половиной флорина за локоть, но купленного все у того же господина Эйке за гораздо меньшую цену – нынче скидки, мои господа!

Князь нарочно называл цены во флоринах – флорентийских золотых монетах – подобные же чеканились и в Венеции, там их называли дукатами (на востоке Европы – цехинами), делали их и на монетных дворах владетельных германских князей, и в вольных имперских городах, и называли просто и без затей – «гульдены» – «золотые». Но сказать «флорин» считалось куда круче – они в те времена котировались так же, как в современной России – доллары.

– Ах, какие прекрасные благовония, – вдыхая, округляла глаза «вдовушка» Альма. – Где ты купил их, милый?

– Как где? – восклицал «Ипполит» Айльф. – Конечно же, в лавке славного купца герра Йоахима Миллера, что у Красных ворот.

– Видно, недешево обошлись тебе эти прекрасные благовония, милый мой?

– Сказать по правде, не так уж дорого – пять флоринов флакон…

Зрители при этих словах ахали: цена-то была та еще! Ничего себе – «недорого», скажем, лавочный мальчик на побегушках зарабатывал столько же в год!

– Но эти благовония действительно прекрасны и стоят этих денег! Ни один мужчина не устоит перед ними, ни один, клянусь святым Зимпертом, спасителем детей, день которого, как напоминает нам всем наш уважаемый епископ, уже в следующее воскресенье. А между тем кружки, повешенные в соборе Святой Девы Марии, – пусты! А пора уже начинать опускать подаяние в честь благочестивого святого Зимперта, пора!

– И у меня есть для тебя подарок, милый… вот.

Айльф чувственно прикрыл глаза и восхищенно свистнул:

– Какая чудесная бритва! И какая острая. Да ею же запросто можно зарезать дюжину сарацин!

– Еще бы, мой милый! Она же сработана в мастерской известного на всю Империю кузнеца Адольфа Браве, кстати – старосты цеха изготовителей бритв и ножей! В этой мастерской на улице Святой Урсулы можно заказать многое и по вполне умеренным ценам.

– Прекрасная бритва, ах! А что это блестит у тебя в ушах, дорогая?

– Как? Ты еще спрашиваешь? Да разве сразу не видно, что это серьги самой искусной работы нашего знаменитого ювелира Генриха Штольца?! Его лавка у монастыря Святой Урсулы торгует и по воскресеньям!

– По воскресеньям!!!

– Именно так! С разрешения господина епископа. Слишком много покупателей, знаешь ли.

– Ай-яй-яй… Ай! А что это за бродяга спит у тебя вон там, на сундуке?

– Не на простом сундуке, милый, а на сундуке из мастерской мебельщика Хамстера Кунста! Прекрасные сундуки, лари, дорожные саквояжи, а также стулья, кресла, скамейки и прочая мебель, как на заказ, так и на продажу – бесплатная доставка по городу на больших и удобных телегах! Всегда трезвые грузчики! Обращаться в любое время по адресу…

Вот так все и проходило. Задуманная Вожниковым кампания принесла свои плоды очень быстро – доходы рекламодателей за неделю возросли в целых три раза, соответственно, увеличились и гонорары артистов. Иоганн с Айльфом даже завели себе самое изысканное платье с золотым и серебряным шитьем, пошитое в портняжной мастерской господина… тьфу! В общем, приоделись – то же касалось и Альмы, выглядевшей нынче не хуже настоящей принцессы.

– Вот он, шоу-бизнес-то! – издеваясь, хохотал по пьяни Егор. – Разбогатели! Зажрались!

Вообще-то носить подобную одежду простолюдинам не дозволялось – только всяким там князьям, баронам, герцогам и всем таким прочим, да и тем – каждому по своему статусу, однако ж Аугсбург недавно купил себе звание вольного имперского города и нынче плевать хотел на все законы. Вот кое-кто этим и пользовался.

Ужас! Простолюдина от владетельного сеньора не отличишь! Позор и слом всех нравственных устоев.

Некоторые было кинулись жаловаться, да местный епископ горой стал за жителей – именно в его карманы поспешно введенный налог на роскошь и шел, чего бы не заступиться-то? Кровное дело!

Труппа старика… нет – почтеннейшего господина Корнелиуса уже к осени нынешнего, тысяча четыреста тринадцатого года гремела на весь город, и уважаемые артисты давно не ночевали в кибитке, сменив ее на приличную корчму на тихой улочке Ратманов, невдалеке от ворот Святого Якоба. Айльф, Иоганн и все прочие уже не жонглировали, Альма не ходила по канату – все только играли пьесу – пока что одну – главную! – нынче приносящую нехилый доход. Однако же рано или поздно и сия гениальная постановка должна была приесться, и Вожников, предвидя такое, уже взялся за новый проект, не менее гениальный, задумав воплотить на кибиточной сцене целый сериал по мотивам знаменитой «Илиады». Постановка уже имела рабочее название, как принято было в Средние века, довольно громоздкое – «Троянская война, или Похождения знаменитого проказника Гектора в обществе веселых и приятных девиц». Альма должна была играть Елену, Айльф – Гектора, Иоганн – Ахиллеса, а по поводу «девиц» князь уже вел переговоры с городской баней – чтоб отпустили своих б… ммм… б-банщиц, да. Пьесу сию Егор называл «мыльной оперой» и задумал сдобрить постановку изрядным количество эротизма, для чего нужно было заручится согласием епископа… что никакой проблемы не представляло – двадцать процентов от будущих доходов, и хоть все пусть на площади голыми скачут! А что? Папе Иоанну не до того – интриг хватает, да и сам-то он – бывший кардинал Балтазар Косса – личность та еще: прелюбодей, разбойник и пират.

Да, с епископом Аугсбургским Альбрехтом можно было вести дела – сквалыжный, конечно, и жадный не меньше, чем доминиканский аббат, отец Йозеф, но, в отличие от последнего, умный и выгоду свою на десять шагов вперед просчитывающий. С умными людьми – пусть они и сволочи – уж куда приятней дела иметь, нежели с честным и порядочным дураком – тот уж если втемяшит себе что-то в башку, так никакой колотушкой не вышибешь!

Кстати, именно от епископа Альбрехта Вожников узнал о голландце Вандервельде, когда приходил к почтеннейшему прелату договариваться насчет банных девиц.

– Ты ведь с севера, Георг, да? – благословив преклонившего колено князя, негромко осведомился святой отец.

Вожников помотал головой:

– Нет, падре, я из Константинополя.

– Наверное, генуэзец? Или из Венеции?