Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие Страница 24

Мишаня между тем усмехнулся, хитро взглянул на Анну и добавил:

– Ну так и понятно, чего бы ему Арину-то не принять? Вторая в нашем роду женщина из купеческого рода, вторая из Турова, вторая с сильным характером. Все, как у тебя, матушка. От тебя роду много вреда было?

От такого поворота разговора Анна на какое-то время оторопела: сравнивать Арину с собой ей и в голову не пришло – она-то своя, лисовиновская, а эта пришлая…Но ведь и она сама когда-то была пришлой.

– А ведь уел, поганец, – Анна улыбнулась и заметно расслабилась. – Ох, и язык у тебя, Мишаня…

– Ну-у, я тебе еще и больше скажу, матушка, – сын улыбнулся ей в ответ. – Не вторая Арина, а третья. Ты бабку Аграфену-то вспомни. Видать, Лисовинам на роду написано ТАКИХ женщин в семью приводить.

– И верно, сынок. У этой – знак Лады, та княжьей дочерью была…

– У каждого свои недостатки, – тут же вставил Мишаня. Вот теперь Анна уже не смогла сдержать смеха.

– Болтун, ох и болтун! – мать потянулась через стол и потрепала за волосы рассмеявшегося вслед за ней сына. – И в кого ты только такой?

– В тебя, матушка-боярыня, в кого ж еще?

– Не-а! В деда – тот тоже на язык востер.

«Мишаня, конечно, молодец, ловко все на смех перевел, но, что бы там сотник со старостой ни решили, а жить-то Арине здесь придется. Значит, и решение окончательное за мной. Не ошибиться бы».

Некоторое время мать и сын, улыбаясь, молча смотрели друг на друга, а потом Мишаня продолжил:

– А я ведь не случайно Арину с тобой и бабкой Аграфеной сравнил. Помощь-то какая тебе от нее может получиться!

– Помощь? В чем?

– Не сердись, матушка, но зайду я издалека. Помнишь, как мы в Туров ездили и как прежние подружки тебя поначалу знать не хотели? А вот когда нас князь Вячеслав обласкал…

– Да уж… Такое забудешь! – В голосе Анны прорезались язвительные нотки. – У меня сразу столько «старых подружек» объявилось – я и половины из них вспомнить не могла.

– Угу, – Мишка опять покивал головой. – А еще ты мне тогда рассказывала, что княгиня Ольга боится с детьми вдовой остаться и из Турова куда-нибудь в глухомань отправленной быть.

– Помню, говорили о чем-то таком. К чему ты клонишь-то?

– Погоди, матушка, еще напомнить хочу. – Мишаня вдруг превратился в Михайлу: лицо серьезное, ни следа недавней веселости. – Весной сестер в Туров повезем, замуж выдавать, а может, и не только сестер. Не складывается все вместе?

– Ты про что?

– А про то, матушка, что вдовствующая княгиня Ольга может остаться на туровском столе, сохраняя его для наследников князя Вячеслава, только в том случае, если вокруг нее соберется сильная дружина сторонников. «Дружина» – не значит воины, вернее, не только воины. Друзья, наперсники, советники, верные и преданные люди, из боярства и купечества – сила града Турова и Туровских земель. И первая среди них – наперсница и советница княгини – сама выбирать сможет, каких подруг ей вспоминать, а каких и на порог не пускать.

– Я-то тут при чем? Где княгиня и где я…

– Золото и железо! – в голосе Мишки будто зазвенело то самое железо, которое он помянул. – Золото – твой брат дядька Никифор, друзья и знакомцы покойного мужа Арины, родители купеческих отроков, которых мы учим. Если суметь собрать их воедино, показать им единую цель, уверить в выгодности для них сего дела – купят все! Продадут, снова купят, снова продадут, но уже дороже. Купеческая община, купеческий суд, Туров – торговая столица Руси. Мы с дядькой Никифором об этом уже говорили, и разговор тот ему понравился и запомнился. А железо – боярство и воинство. Привезем в Туров полтора десятка девок, да таких, каких нигде не видывали. Это значит, что полтора десятка боярских семей нашей родней станут. А без князя, при вдовой княгине и малолетних наследниках, какую силу это содружество обрести может! Да еще при золоте купеческой общины. А если мы к тому времени выучим в Академии сотен пять воинов, кто в том сообществе главной силой станет?

Не знаю, кто из мужей все возглавит, не берусь загадывать. Но кто возглавит жен – а это тоже сила великая… Теперь понятно?

– Ты в своем уме? На что замахиваешься?

– Я в твердой памяти, матушка, а потому помню твои слова: «Возле князей – возле смерти». Но что на другой чаше весов? Здесь доживать? Да думать о том, как те самые подружки хихикают над дурой Анькой, похоронившей себя в глуши?

«Ах, поганец! Да откуда он?.. Ведь самую потаенную болячку ковырнул!»

Анна отпрянула, как будто ей в лицо кипятком плеснули, глаза сузились, рука сама собой дернулась – пощечину дать. Мишаня даже не попытался отстраниться или закрыться рукой, как это делают дети, а, наоборот, подался вперед и ожег взглядом. Да таким, что рука у Анны сама собой опустилась. Перед ней сидел старик. Лицо – сына, тело – сына, глаза…

«Господи, Фрол… нет, Агей… Царица Небесная, спаси и сохрани!»

– Успокойся, матушка, мы же просто разговариваем.

И опять глаза стали Мишаниными – хитрыми, насмешливыми и еще бог знает какими.

«Господи, напугал-то как!»

Анна несколько раз перекрестилась, не глядя на сына. Задумалась, склонившись над столом.

«И он мне еще плетет, что не знает, кто над мужами стоять будет!»

Когда же Анна Павловна подняла голову, пришел Мишкин черед изумляться: матушки не было. Перед ним сидела боярыня, да что там боярыня – царица.

– Продолжай. Слушаю тебя.

– Гм… Кхе! Да-а… Это я удачно зашел… Так вот, матушка… Про Арину, значит… Ты ведь знак Лады на ее одежде наверняка увидела. Да не ворожила она, не ворожила, я бы заметил – отец Михаил с Нинеей хорошо учат. Я не о том. Понимаешь, матушка, она не знаю как, но примирила в себе обе веры: новую – греческую, и древнюю – славянскую.

– Примирила?

– На вороте у нее – знаки Лады и православные кресты, но не просто так: между ними знак Мировой Горы – высшей силы. Это что значит? А значит это, что и Иисус Христос, и Лада для нее одинаково важны, никого из них она над другим не возвышает, но и не принижает.

– Да? Значит, ты это ТАК прочел?

«Ну, насчет знаков этих я еще и сама посмотрю, и ее поспрашиваю… да и посоветуюсь кое с кем, кто не хуже тебя, сынок, в таких делах разбирается».

– Можно, конечно, и иначе прочесть, но мне так кажется правильнее всего. Я за ними в пути внимательно наблюдал: домового они с собой на новое место взяли, берегиням на стоянках подношения делали, другие древние обычаи блюли, однако же без молитвы православной не трапезничали и ко сну не отходили. И со священником у нее отношения особые были… Как бы это объяснить? – за отсутствием бороды Михаил просто потер рукой подбородок. – Понимаешь, матушка, нет в ней страха Божия. В Бога верует, а страха нет. Мне Нинея как-то объясняла разницу между рабами Божьими и внуками Божьими. Так вот, Арина – не раба! Со священником вежество блюдет, но по всему видно, что напугать ее карой Божьей или вечными муками пастырь их давно надежду оставил. А уж про «сосуд греха» и вовсе речи быть не может.

Ну, и еще одно, матушка. Припомни-ка, что делают бабы или девицы, когда Немой их своим взглядом хлестнет? Ты же такое видала, да не раз?

– Пугаются… ахают, охают… Кто-то и сомлеть может.

– Да не о том я, матушка. Не что чувствуют, а что делают?

– Как что? С перепугу-то? Крестятся, конечно!

– Вот! – Михаил, словно подражая деду Корнею, выставил вперед указательный палец. – Крестятся! А у Арины, когда Андрей на нее зыркнул, рука ко лбу даже не дернулась! Она ему взглядом на взгляд ответила! Но не грозным, не злым и не испуганным – она его ПОНЯЛА! Поняла и пожалела! Это я сам видел, не с чужих слов тебе передаю. И никакой ворожбы! Все женщины так умеют или почти все – понять и пожалеть.

– Господи, тебе-то откуда об этом знать?

– А что, я не прав?

– Да прав-то ты прав, только не так все просто, как со стороны кажется.

«Понять и пожалеть… Эх, сынок, если бы все так легко было. Иного мужа и понимать нечего: у него все на виду лежит. Глянешь и не отплюешься потом. К другому в душу, как в колодец глубокий ныряешь – пока еще до чего-то дотянешься. А самое жуткое, когда в душе и нет ничего: в глаза заглянешь, а там пусто. Пусто и темно. И не знаешь, жалеть такого или бежать от него сломя голову».

Мишка помолчал и снова вернулся к разговору о возможной помощи Арины.

– Я ж тебе не зря сказал, что учениц твоих в Туров привезем таких, каких нигде нет. Ведь старый мир рушится, новая вера его на свой лад переиначить желает. Но выросла-то эта вера на других корнях, в других землях, обыденная жизнь там совсем иная, а потому многие требования новой веры, если и не вредят, то уж пользы-то точно не приносят, ибо заставляют забывать старые обычаи, кои помогали выживать многим поколениям наших предков. Как сохранить обычаи, не входя в противоречие с требованиями христианства? Как сохранить многовековой опыт обыденной жизни? Ведь хранителями-то обыденной жизни являются женщины, это женский мир. А вот Арина, как я понимаю, это знает – приглядывался я к ней по дороге. Не сама, скорее всего, выдумала – научил ее кто-то, но она это знает и другим передать сможет – сестренкам своим уже передает. И если полтора десятка боярских жен окажутся в Турове с такими знаниями… Как ты думаешь, как к ним остальные разумные жены отнесутся? А, матушка?