А. Дж. Риддл - Зов Атлантиды Страница 24

Та подходит, перемешивая что-то в большой чаше. Это «что-то» выглядит как снег, но почему-то окрашено в нежно-зелёный цвет и издаёт приятный, свежий запах. Снег для обёртывания. Прим аккуратно распределяет содержимое чаши по простыне. По-моему, я слышу, как шипит измочаленная кожа Гейла, соприкасаясь с тканью, пропитанной подтаявшей снежной массой. Его глаза в замешательстве распахиваются, и он издаёт вздох облегчения.

— Какое счастье, что снега у нас предостаточно, — усмехается мать.

Я раздумываю, каково это — залечивать раны после порки в середине лета, в жарищу, когда даже вода в кране нагревается.

— А что ты делала в тёплые месяцы?

Между бровей у матери появляется складка:

— Отгоняла мух, — хмуро говорит она, а у меня при мысли об этом желудок в узел скручивается.

Мать заворачивает немного снежной массы в носовой платок и даёт мне. Стоит только приложить холодный компресс к рубцу на щеке, как боль отступает. В первую очередь, конечно, рана немеет от холода, но и травяная настойка, добавленная матерью, тоже успокаивает воспаление.

— Ой, как хорошо. А почему ты вчера не положила на Гейла снег?

— Раны должны были немного затянуться, — отвечает мать.

Ну что ж, ей лучше знать. Моя мать — мастер своего дела. Я чувствую угрызения совести за вчерашнее, за то, что обзывала её всякими словами, когда Хеймитч и Пит вынуждены были волоком тащить меня с кухни.

— Прости. За то, что орала на тебя вчера.

— Я слышала и похлеще, — отвечает она. — Люди плохо переносят, когда кто-то, кого они любят, страдает.

Кто-то, кого они любят! От этих слов язык у меня отнимается, как будто его тоже завернули в снег. Конечно, я люблю Гейла. Но какую любовь имеет мать в виду? А что я сама имею в виду, говоря, что люблю Гейла? Не знаю... Вчера, когда меня переполняли чувства, я поцеловала его. Но он наверняка этого не помнит. Или помнит? Надеюсь, что нет, не то всё только ещё больше запутается. Какие могут быть поцелуи, когда все помыслы надо направить на восстание? Я слегка встряхиваю головой, чтобы прояснить мозги.

— А где Пит? — спрашиваю.

— Пошёл домой, когда мы услышали, что ты встала. Не хотел оставлять хозяйство без присмотра во время бури, — отвечает мать.

— Интересно, он нормально добрался? — Когда на дворе буря, можно в трёх соснах заблудиться.

— Почему бы тебе не позвонить ему и не спросить?

Я направляюсь в кабинет, в который после встречи с президентом Сноу предпочитаю заходить как можно реже. Набираю номер, и спустя несколько гудков Пит берёт трубку.

— Привет. Хотела только узнать, нормально ли ты добрался домой, — говорю я.

— Кэтнисс, я живу через три дома от тебя.

— Да-да, конечно, но погода дрянь и всё такое... — бормочу я.

— Со мной всё в порядке. Спасибо, что позвонила. — Долгая пауза. — Как Гейл?

— Ничего, помаленьку. Мама и Прим делают ему обёртывание снегом.

— А как твоё лицо? — спрашивает он.

— Мне тоже приложили компресс из снега, — говорю. — Ты Хеймитча сегодня ещё не видел?

— Видел. Вусмерть пьян. Но я затопил ему печку и оставил хлеба, — отвечает Пит.

— Мне нужно поговорить с... с вами обоими. — Сказать больше я не осмеливаюсь — все наши телефонные разговоры наверняка записываются на плёнку.

— Думаю, надо подождать, пока буря не уляжется, — возражает Пит. — Всё равно до того, как всё не успокоится, ничего особенного происходить не будет.

— Не будет, — соглашаюсь я.

Буря бушует ещё два дня, и, наконец, выдыхается. Сугробы намело такие, что я утопаю в них по самую макушку. Ещё один день уходит на то, чтобы расчистить дорожку, ведущую из Посёлка Победителей в город. Всё это время я ухаживаю за Гейлом, лечу свою щёку снегом, всё время прокручиваю в голове то, что помню о мятеже в Восьмом дистрикте — а вдруг пригодится для нашего дела. Опухоль на лице понемногу спадает, остаётся лишь чёрный «фонарь» под глазом, а след от удара начинает чесаться — значит, подживает. Но при первой же возможности я звоню Питу и зову его прогуляться в город.

Мы поднимаем Хеймитча и тащим его за собой. Он упирается и вопит, но не с таким рвением, как обычно. Мы все понимаем — нам надо обсудить происшедшее, а наши дома в Посёлке Победителей — пожалуй, самое опасное для подобной беседы место. Фактически, мы идём, не произнося ни слова, до тех пор, пока последние  строения Посёлка не остаются за спиной. Я придирчиво оглядываю трёхметровые стены снега по сторонам узенькой расчищенной дорожки, прикидывая, не обрушатся ли они на нас.

Наконец, Хеймитч нарушает молчание.

— Ну что, значит, мы все собираемся пуститься в даль неведомую? — спрашивает он.

— Нет, — говорю, — больше нет.

— Неужто ты осознала все недостатки этого предприятия, солнышко? — спрашивает он. — И что, есть новые блестящие идеи?

— Я хочу поднять мятеж — брякаю я.

Хеймитч хохочет. Причём смех даже и не издевательский, а так, просто ржач. Это ещё хуже — значит, он не принимает меня всерьёз.

— Так, ладно, мне нужно выпить. Потом придёшь, расскажешь, как оно всё устроилось, — кривляется он.

— А у тебя есть план получше? — огрызаюсь я.

— Мой план — это проследить, чтобы всё было готово к твоей свадьбе, — рычит он. — Я позвонил и перенёс фотосессию, не сильно вдаваясь в подробности.

— Да у тебя и телефона-то нет!

— Его уже снова установили, Эффи подсобила, — хмыкает он. — Ты знаешь, она спрашивала меня, не хочу ли я быть твоим посажёным отцом. Сказал, что мечтаю, и чем скорее, тем лучше.

— Хеймитч! — В моём голосе слышны нотки мольбы.

— Кэтнисс! — передразнивает он меня. — Твоя идея — бред!

Мы замолкаем — навстречу нам проходит группа мужчин с совковыми лопатами, направляясь в сторону Посёлка Победителей. Может, они что-нибудь сделают с этими трёхметровыми снежными стенами. А когда мужчины, наконец, больше не могут услышать нас, площадь уже слишком близко. Мы выходим на неё и, не сговариваясь, застываем на месте.

«До того, как буря не уляжется, ничего особенного происходить не будет»,— так решили мы с Питом. Как же мы ошиблись! Площадь преобразилась. С крыши Дома правосудия свисает огромное полотнище с гербом Панема. Миротворцы в незапятнанно белых униформах вышагивают по чисто выметенной брусчатке. А так же дежурят на крышах, по большей части в устроенных там пулемётных гнёздах. Но самое отвратительное — это ряд новых сооружений в центре площади: помост для порки, несколько колодок, виселица.

— Шустрый этот Тред, времени зря не теряет, — молвит Хеймитч.

Через несколько улиц от площади в небо вдруг вздымается столб пламени. Ни одному из нас не надо спрашивать, что это такое. И так ясно — это взлетел на воздух Котёл. В моей голове проносятся лица Сальной Сэй, Оторвы, всех моих знакомых и приятелей, которые зарабатывали там себе на жизнь.

— Хеймитч, как ты думаешь, неужели все они... — Горло перехватывает, и я замолкаю.

— Не-е... Думаю, они вовремя сообразили, что к чему. Ты бы тоже сообразила, крутись ты там побольше, — говорит он. — Ладно, пойду-ка я узнаю, сколько спирту отпустит мне аптекарь. Мне необходимо растирание...

Он плетётся через площадь. Я взглядываю на Пита:

— Растирание? Зачем ему растираться? — Вдруг до меня доходит. — Нет! Нельзя, чтобы он это пил! Этот спирт может убить его, или, покрайней мере, ослепить! У меня дома есть самогонка на такой случай.

— У меня тоже. Может, ему этого хватит, пока Оторва не вернётся обратно в бизнес, — говорит Пит. — Мне нужно навестить своих.

— А мне нужно увидеться с Хазелл. — Я обеспокоена. Я думала, что как только буря стихнет, она тут же появится на нашем пороге. Но её ни слуху ни духу.

— Пойдем вместе. А в пекарню заскочу по дороге домой, — говорит он.

— Спасибо. — Внезапно я пугаюсь того, что могу найти в доме Гейла.

Улицы почти пустынны, что не так уж странно в это время суток, когда народ в шахтах, а дети в школе. Но в том-то и дело, что это не так. Я всё время ловлю взгляды, направленные на нас из приотворённых дверей или сквозь неплотно прикрытые ставни.

«Восстание... — размышляю я. — Какая же я дура...» У нашего плана врождённый порок, которого ни я, ни Гейл не сподобились увидеть. Восстание подразумевает нарушение законов, противодействие властям. Мы с ним занимались этим всю свою сознательную жизнь — или наши семьи, если уж на то пошло: браконьерство, торговля на чёрном рынке, оскорбительные высказывания в адрес Капитолия. Но для большинства жителей Дистрикта 12 поход в Котёл за покупками — слишком рискованное мероприятие. А я-то вообразила, что они соберутся на площади с булыжниками и факелами! Для них даже одного вида нас с Питом на улице достаточно, чтобы отогнать детишек от окна и поплотнее задёрнуть занавески...