Георгий Зотов - Москау Страница 24

Роспись и мозаики в Метрополитене имени Бормана выполнены лучшими художниками Третьего рейха. На „Остермановской“ сохранилась редкая фреска, где фюрер изображен в момент въезда в Киев на белом коне, а украинские женщины подносят ему капустные котлеты и минеральную воду. Вестибюль „Триумфа воли“ уставлен бюстами арийских спортманнов, заработавших 33 золотые медали на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. У выхода со станции „Бауэрская“ (бывшая Руссландская „Сельскохозяйственная Выставка“) установлен памятник Гансу-Ульриху Руделю — в честь первого полёта человека в космос. Облачённый в скафандр, Ганс сидит в колеснице, держа в руках поводья Хримфакси, — согласно мифологии викингов, этот конь возит Луну. Улица Кирова (она же Мясницкая) сделалась Сосисочной, и теперь там расположены самые лучшие пивные Москау — „Бюргербройкеллер“ (копия зала, где фюрер начал „Пивной путч“ в августе 1923 года), „Арийская трапеза“ и „Принцесса Гессен-Дармштадская“. Последняя раньше называлась „Лев Толстой“, но её переименовали после скандальной статьи в „Фёлькишер Беобахтер“, где доказали, что Лев — суть семитское имя. Балтика (рейхскомиссариат Остланд) осталась единственным в РейхСоюзе местом, где фюрера чтут как святого великомученика, и даже установили его скульптуру на Доме черноголовых в Риге, в благодарность за освобождение от большевизма. А в Таллине, у башни Длинного Томаса, воздвигнута тридцатиметровая статуя фюрера — рейхсканцлер, подняв в одной руке факел Свободы, другой прижимает к себе эстонскую девочку, символизируя защиту от красных орд. Город Минск в 1971 году был переименован в Слейпнир, во славу восьминогого коня Одина. Обер-комендант города (он у власти уже 70 лет, пережил около полусотни нападений партизан, вследствие чего оглох и ослеп) строит конюшни, расширил ипподром, часто устраивает скачки на „Кубок Слейпнира“, привлекая туристов из Ниппон коку».

Резолюция: «Снять с печати, отправить в спецхранилище гестапо. Автора привлечь к ответственности по статьям „Богохульство“ и „Осквернение имён мучеников“.

Глава 8

Ожившая тьма

Ухмылка сползает с моего лица. Я перехватываю рукоять вальтера обеими руками.

— Я буду считать до трёх. Если ты не выйдешь, тогда…

— Любопытно, — осведомляется голос, тихий и вежливый. — И что же тогда вы сделаете?

Сухой треск со всех сторон. Журавли на заслонках взрываются бумажными лохмотьями. Комната наполняется японскими солдатами: их пять с одной стороны и пять с другой. Одинаковые в своих зелёных мундирах, как игрушечные крокодильчики, в руках — автоматические винтовки «Арисака». На моём лбу перекрещиваются точки инфракрасных прицелов. Чуть пригнувшись, в комнату заходит человек — в котелке и костюме-тройке.

Умилительно. Эти японцы так старомодны.

— Кладите вальтер, — на прекрасном руссландском приказывает японец. — Сейчас же.

Надо же, парень выговаривает букву «л».[44] Значит, работал в Руссланде, и долго.

Ольга завернулась в простыню, как в тунику. В свете фонарей её лицо кажется неестественно белым. Солдаты бесстрастны. Они не улыбаются, просто держат оружие: пластмассовые болванчики, этакие детские машинки, нажми кнопочку, они зашагают.

— Э-э-э… — робко выдавливаю я. — Вы случайно не попытаетесь исчезнуть?

— Вы думаете, сама не хочу? — злобно отвечает она. — Я же сказала, это происходит самопроизвольно, и я такие вещи не контролирую. Что-то вот не исчезается.

Прекрасно. И окна нет, чтобы выпрыгнуть: мы в закрытом пространстве. Я разжимаю ладонь, вальтер брякается вниз. Солдаты флегматично отводят дула винтовок.

— Мудрое решение, — одобряет японец в тройке. — Вы умный человек, господин жрец.

Он делает шаг вперёд, вежливо кланяется. Если меня попросят сделать его точное описание, я вряд ли справлюсь. Жителей Ниппона штампуют на фабрике клонов.

— По какому праву… — Фраза бесцельна, но надо что-то сказать.

— Господин жрец, о чём вы? — Японец расплывается в улыбке. — Какие права могут быть в тоталитарном государстве, тем более — для граждан другого тоталитарного государства? Вы же здесь, как я понимаю, нелегально… Но успокойтесь, никакой выдачи не будет. Разрешите представиться — майор Онода, сотрудник разведки его императорского величества. Я готов предоставить вам помощь и обеспечить защиту. Настоятельно прошу вас проехать в наш офис, это недалеко. Угостимся прекрасным зелёным чаем.

Да, мы словно стоим и беседуем на светском рауте, а не в комнате дешёвого борделя, в кольце штыков десятка солдат. Однако нас явно не собираются убивать… Если бы хотели, так уже бы успели. Вот почему у Ольги до сих пор не сработала система защиты.

Ох, ненадёжный она человек.

— И как вы нас нашли? — спрашиваю я.

Я в курсе, что говорю банальности, — но в такой ситуации это положено.

— Поверьте, было совсем нетрудно, — с изысканной любезностью кланяется Онода-сан. — Сначала вас тайным приказом Триумвирата объявили в розыск из Москау, а в аппарате гестапо достаточно наших информаторов. Потом вы воспользовались карточкой для съёма иен в гельдавтомате Урадзиосутоку. Я был вне себя от счастья, это же как выиграть миллион! Попросил полицейских включить ваши изображения в электронную базу. Стоило уличной камере запечатлеть вас в переулке Весеннего Благоденствия, возле риокана «Кюсю», она автоматически переслала эти данные в полицию. Далее, я согласовал вопрос по поводу солдат и рискнул нарушить ваше уважаемое рандеву.

В этот момент мне становится жалко, что я уронил вальтер. Нет, японца-то я пристрелю по-любому, за издевательскую вежливость. Но вторая пуля точно бы досталась Ольге. Ведь говорил же ей! Называется, работала в подполье, руководила боевой группой… и столь небрежна. Взяла да и подставилась с карточкой, в наш-то электронный век, словно школьница. Немудрено, что вся её группа погибла… С таким-то талантливым командиром.

— Может быть, выйдете из комнаты, Онода-сан? Девушке нужно одеться.

— О, вне всяких сомнений, — кланяется японец. — Но я умоляю вас прогуляться вместе с нами. Мы постоим за заслонкой, пока мадам облачится в своё кимоно. Мои солдаты прихватят вашу сумочку… страдаю сомнениями, что внутри — ещё один пистолет.

Ольга молчит. Она смотрит на японца, и я восхищаюсь её красотой… Хочется простить ей всё, даже раздолбайство. Хоть бы извинилась за свою оплошность… Но я не жду этого от шварцкопфа. «Лесные братья» всегда отказывались понимать, что могут ошибаться. У меня есть слабая надежда — пока мы ждём, она сбежит. Но, увы: бежать здесь некуда.

…Ольга накидывает кимоно. Мы выходим на улицу — мимо стойки хозяина «Кюсю», рассматривающего на просвет бумажку в тысячу иен. У трамвайной остановки стоит «лексус», явно для нас, и грузовичок-«ниссан» — там поедут солдаты. Темно, на лицах японцев красные блики: над нами качаются дутые, похожие на шары фонари с иероглифами. На загнутую крышу риокана, нахохлившись, садится чёрный голубь. В воздухе витает запах устричного соуса с гостиничной кухни, ветер колышет букетики цветов. Со стороны бухты, где группа самураев пьёт сакэ, слышится японская народная песня:

У Курского вокзалаааааааСтааааю я мааааааладоооой…Падаааааааайте Христааа радииииЧирвониц зааааааалатооооой.

Я глотаю тёплый воздух. Ночь так прекрасна, но в голове крепко засел вопрос…

— Может быть, сначала поведаете, для чего мы вам нужны?

— Это для вашей же безопасности. — Онода-сан больше не улыбается. — Поверьте, у вас большие проблемы. Я расскажу в деталях, что вам может грозить… я ваш друг. Давайте, садитесь в машину. Вы же понимаете — я могу просить, а могу и заставить.

Я красноречиво смотрю на Ольгу: увы, она не испаряется. Ну, что ж. В «Лебенсборне» у нас были отличные физические занятия, кандидатов в жрецы обучали ближнему бою. Японцев одиннадцать человек, и шансов даже вдвоём у нас немного. Но зато здесь улица, а не замкнутое пространство. Имеются укрытия. Я внимательно осматриваюсь, и…

Пронзительный свист.

Солдат, стоящий у «лексуса», с удивлением оборачивается. Он делает усилие, чтобы вытащить из шеи короткий метательный нож, — напрасно. Кровь льётся ручьём. Японец валится на камни мостовой, рядом, дребезжа, падает «Арисака». Снова свист — у второго солдата в груди сразу два ножа. Онода-сан с поразительной резвостью скрывается за «лексусом». «Крокодильчики» вскидывают винтовки, панически озираясь в темноте, но это бесполезно, ночь полнится жужжаньем стальных пчёл. Меньше чем за минуту охрана Оноды перестаёт существовать, тротуар устилают мёртвые тела. Последний японец, хлюпнув кровью в горле, затихает. Я спокоен. Я много видел за последние три дня.