August Flieger - Чужой 1917 год Страница 24

— Так точно, господин полковник!

Также в комнате присутствовали: начальник штаба подполковник Левицкий и адъютант полка поручик Шевяков — в качестве стенографистки.

— Объясните мне, барон, зачем вы ввязались в драку? Надо было дождаться прибытия жандармской команды. — Полковник вновь начал ходить по комнате из угла в угол.

— Опасался, что дойдет до смертоубийства, господин полковник!

— Хм? В такой обстановке вам следовало выстрелить в воздух. Обычно это помогает.

— Не думаю, чтобы это их образумило, господин полковник. Гренадеры были слишком пьяны, а казаки могли неадекватно среагировать.

— Ход ваших мыслей мне понятен, господин прапорщик. Обождите пока в коридоре.

— Слушаюсь!

— И пригласите сюда поручика Щеголева и прапорщика Софьина — они ожидают за дверью!

Выйдя из комнаты, я хмуро посмотрел на офицеров одиннадцатой роты и буркнул:

— Ваша очередь, господа!

* * *

Честно говоря, я ожидал худшего.

Слава Богу — обошлось! А вот Щеголеву и Софьину досталось по полной — Беренс под конец десятиминутной обструкции орал на них так, что звенели немногие уцелевшие в здании стекла.

Вслед за этим последовало продолжение банкета. В штабе появился командир 2-го Уральского казачьего полка полковник Паленов сотоварищи.

Арестованных драчунов отлили водой, дабы привести в чувство и прямо во дворе гостиницы учинили быстрое разбирательство.

Начали с казаков, как с наиболее трезвых.

— Ну, шалопаи, чего с гренадерами не поделили? А? — грозно хмуря густые брови, вопрошал Паленов.

— Пьяные были, господин полковник, — глядя в пол, буркнул приказный с забинтованной головой.

— Эх ты! Сказано же: 'До пьяна — не пей…'. Чего умолк? Дальше говори!

— В орлянку играли — кому последняя фляга достанется… Да пятак на ребро встал — между досок… Ну и…

— Вот те — раз! Ну ладно — солдаты, им и барабан — потеха! Но вы-то как?

— Виноватые, господин полковник! — хором загундосили казачки.

— Вы у меня взысканием не обойдетесь! Всем — строгие выговора! И по пяти нарядов каждому, дабы впредь головой думали!

Во, блин! 'Крутой Уокер. Правосудие по-казацки…'

С нашими орлами все было проще. Троим — по трое суток в карцере, с удержанием денежного довольствия. А рядовому Антошину, тому самому бугаю, который попер на меня с кулаками — семь суток 'темного' карцера с выговором и удержанием денежного довольствия, по совокупности. Считай повезло. Могли и в следующем бою и на бруствер выставить.

После, того, как справедливость восторжествовала, меня похвалили, а Софьина — пожурили, но без взысканий.

Казаки отбыли, забрав своих 'оглоедов', а адъютант казачьего полка подъесаул Брыкин звал заходить в гости, ибо у них есть 'что разыграть в орлянку'.

* * *

— Вы, барон, просто кладезь неожиданных талантов! — Казимирский сидел на стуле задом наперед, положив скрещенные руки на резную спинку. — Просто диву даешься!

— О большинстве этих талантов, господин поручик, я узнаю так же неожиданно, как и окружающие! Видимо суровая военная обстановка… (Чуть не сказал: 'экстремальная обстановка'. Черт!)

— Знаете что, барон, я, пожалуй, даже рад, что ко мне в роту попал молодой офицер со столь уникальными способностями, — ротный помахал в воздухе рукой с дымящейся папиросой. — И польза от вас немалая и скучно с вами не бывает!

— Весьма польщен… — я стоял посреди комнаты, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

Только что я доложил Казимирскому подробности моего вмешательства в драку и последующие события в штабе полка. Поручик выслушал меня с огромным интересом, время от времени комментируя мои реплики и то и дело иронично вскидывая левую бровь…

— К черту, барон! Плюнуть и забыть! По крайней мере, ваши действия верны по сути! А то, что это не совсем comme il faut, я как-нибудь переживу. Честно говоря, ожидая вашего прибытия в полк, я опасался, что мне назначат младшего офицера наподобие этой амебы Софьина или, тем паче, кого-нибудь вроде нашего Жоржа.

— Теперь, я чувствую себя переоцененным, — я был очень удивлен поведением этого гуляки и авантюриста, отчего-то решившегося на откровенный разговор.

— Ну, что вы! Я уверен, что воспитательная беседа с командиром полка не даст вам впасть в грех гордыни! — Казимирский щелчком выбросил окурок в окно, встал, одернул китель. — И поэтому, приглашаю вас в офицерское собрание. На ратушной площади привели в порядок тамошний кабак, так что намечается интересный вечер!

— Не думаю, что это хорошая идея, господин поручик. — Я замялся. — Придется встретиться там со Щеголевым и Софьиным…

— Вздор! — Ротный пренебрежительно махнул рукой. — Во-первых, любые претензии к вам будут просто смешны. Во-вторых, им назначили три дня дисциплинарных занятий с личным составом, без права оставления роты. Так что жду вас нынче вечером, сразу после смены караулов.

— Слушаюсь!

— Ну, вот и замечательно!

Проверив караулы, я привел себя в порядок и, оставив роту на Лиходеева, отправился в собрание.

Искомый кабак находился в полуподвале, а посему не сильно пострадал от боевых действий. Кроме того, погреба заведения каким-то образом избежали погрома и разграбления.

Когда я зашел, застолье было в разгаре — только что подали жаркое в исполнении нашего полкового 'шефа'. Казимирский сидел за одним столом со штабс-капитаном Ильиным и Генрихом Литусом. Увидев меня, он замахал рукой:

— Проходите-проходите, барон! Мы вас заждались!

— Прошу прощения! — Бросив свою фуражку приказчику офицерского собрания, я направился к ним.

— Вы пьете, барон? — Поинтересовался Ильин, едва я только уселся за стол.

Пью ли я? Самому интересно! Вот если бы меня спросили об этом в мою прошлую жизнь… Не то чтобы я был любителем выпить — свою норму я знал и норма эта, надо сказать была немалой. Если, конечно, не смешивать. Ну, а если смешивать, то в зависимости от обстоятельств.

А что говорить теперь? Откуда я знаю, какое количество спиртного я могу употребить, оставаясь при этом в здравом уме и доброй памяти?

До моего заселения в это тело, Александр фон Аш пробовал крепкие напитки трижды: в юности — исследуя содержимое буфета, и дважды во время обучения в военном училище — на дне рождении сокурсника и на выпускном. Вроде бы без печальных последствий, но стоит проявить осторожность. Авось, сойдет за скромность!

— Немного вина, пожалуй!

* * *

В целом вечер протекал весьма приятно. Отужинав, офицеры разбились на группы по интересам. Болтали о женщинах, о лошадях, о политике и, конечно же, о войне.

Несколько человек высказались по поводу утреннего инцидента — в целом, отношение было благожелательное. И, Слава Богу!

Старшие офицеры, во главе с командиром полка, сидели в дальнем углу, почти не обращая внимания на остальных, и что-то спокойно обсуждали.

Наконец, поручик Шевяков объявил тост 'За Победу!'. Выпили стоя, отметив события троекратным 'Ура!'.

— Интересно, что же будет дальше? — шепнул я Генриху. — В первый раз вижу наших офицеров в столь неофициальной обстановке.

— Не будем загадывать! — ответил он, весело сверкнув глазами. — Но, кажется, веселье только начинается!

Судя по всему, моему другу было уже 'хорошо', так как в обычной обстановке столь легкомысленный ответ скромному и задумчивому Литутсу был не характерен.

Действительно, веселье только начиналось: поручик Павлов извлек откуда-то гитару с большим белым бантом и с цыганским перебором спел 'Очи черные', порвав на заключительных аккордах последнюю струну.

Его выступление вызвало целую бурю эмоций: и восторг от выступления и печаль от порчи инструмента.

Потом к стоящему в углу пианино сел поручик Леонов из первого батальона и приятным тенором исполнил романс 'Белой акации гроздья душистые':

Белой акации гроздья душистыеВновь аромата полны,Вновь разливается песнь соловьинаяВ тихом сиянии чудной луны!

Со всех сторон послышались крики 'Браво!' и требования спеть чего-нибудь еще. Чем-нибудь еще стал 'Ямщик, не гони лошадей…' Тут уже подпевали хором и размахивали бокалами.

Уже когда звучали последние строки романса, в зале появились гости: 'на огонек' заглянули офицеры Уральского казачьего, принеся в качестве гостинцев две корзины с бутылками.

Последующий тост 'За воинское содружество!' пришелся как нельзя кстати.

Оттеснив от пианино Леонова, за инструмент сел уже знакомый мне подъесаул Брыкин и под его аккомпанемент казаки хором исполнили свою полковую песню:

В степи широкой по ИканомНас окружил Кокандец злой,И трое суток с басурманомУ нас кипел кровавый бой.Мы залегли… Свистели пули,И ядра рвали все в куски,Но мы и глазом не моргнули —Стояли мы — мы казаки!

Во время исполнения этого замечательного произведения, я решительно встал из-за стола и юркнув в угол, завладел вышедшей из строя гитарой.