Олег Никитин - Корабельщик Страница 24

“Хоть картину пиши!” – подумал он. Все, кроме собственных жилистых ног, вполне ему нравилось. Гордый, в чем-то аристократический разворот плеч, гармоничные руки, нужные длина и толщина шеи, а также умеренный размах ушей – этот набор удачно довершался точными, уверенными чертами лица, словно нанесенными кистью художника-самоучки: все на месте и в то же время есть некая неправильность то ли в пропорциях, то ли в размерах, заставляющая вглядываться в это лицо в тщетной попытке понять, что же именно не так. За время учебы в столице Максим отрастил волосы, хоть и страдал при этом от излишнего расхода мыла и времени на расчесывание. Но зато теперь он выглядел сообразно навийской моде, что крайне важно при посещении столичных салонов. Если бедность здесь могли простить, то пренебрежение к собственной одежде – никогда.

В животе глухо заурчало, и он заторопился. Уже почти шесть часов, и Максим живо представил себе блестящие блюда в гостиной у Вассы, наполненные чем-нибудь вкусным и горячим. Нахлобучив бельковую шапку, присланную Дуклидой в ноябре, он накинул плащ, повернул в замке массивный ключ и в гулкой пустоте общежития поспешил вниз. На лестнице ему бросился в глаза плакат, не замеченный им раньше. Простые типографские буквы, ни одной картинки и текст, вызывающий смутное беспокойство: “Разогнать Народное Собрание! Викентию XIX Кукшину – королевские полномочия!” Кто-то успел пририсовать рядом с фамилией короля чернильный кукиш. Максим с трудом привыкал к тому, что в столице многие торговые и политические – в частности, военные – вопросы решаются не эдиктами монарха, а законодателями из Народного Собрания. Например, это “народники” объявили мобилизацию и дополнительный набор молодежи в Университет, а правительство лишь утвердило их решение. В провинциях же, где реальная власть в руках Приказов и муниципий, о “народниках” никто и не вспоминает.

Метель к этому времени заметно усилилась, и окружающие здания – лекторий, водонапорная башня, жилище студентов, скрипторий, бывшая мастерская – все выделялось в белой пелене снега, словно дешевые игрушки, забытые ребенком на снегу во дворе дома, среди старых досок и битого кирпича. Шумела мастерская, с началом войны переоборудованная под мануфактуру. Руководство Университета заключило договор с Военным ведомством и сдавало это здание промышленнику Петру Поликарпову. Подзаработав на строительстве броненосца “Викентий Великий”, этот ухватистый тип, по-провинциальному дикий и жесткий, открыл контору в Навии и сейчас уже не только латал боевые корабли, но и вовсю отливал мортиры и мастерил лафеты к ним. Из мерцающих светом расплавленного металла окон доносились лязг механизмов, шипение газа, скрежет лебедок и другие истинно фабричные звуки.

Кыска почти замерзла, в белой ленте реки лишь кое-где виднелись черные, кое-как замазанные пургой промоины. Так что местное Пароходство, оставив в навийском доке всего пару судов, целиком перешло на кабинетный режим работы.

Вскарабкавшись на пешеходный мост, Максим с прижатыми к горлу руками, чтобы встречный ветер не распахнул плащ, отправился на левый берег. “Хорошо, что ненастная погода”, – подумалось ему. Иначе вдоль всей железной дороги сидели бы нищие и сновали беспризорники, вымогая медяки. Отказывать им было не слишком приятно, потому что вслед, когда рядом не было гвардейца или чиновника с пистолетом, неслись ругань и проклятия. Зимой этого человеческого “мусора”, по словам навийцев, становилось на улицах гораздо больше. Они толпами прибывали из окрестных поселков и городишек – Упаты, Фредонии, Макино и прочих, чтобы занять пустующие подвалы, дворницкие и другие помещения.

Впереди загремело, заухало, сначала в отдалении, потом все ближе и ближе: из-за смутно темнеющих складов вынырнула приземистая, одноглазая туша паровоза. Словно завидев путника, она фыркнула и исторгла такой басовитый рев, что у Максима заложило уши. Он зачем-то прихлопнул шапку, будто это могло спасти его от шума или копоти, что бурно взметалась в белесо-черное небо из широкой трубы механического чудища. Пунктирный от снежинок луч света выхватил из мрака расклеенные в ряд агитки Народного Собрания, вспыхнувшие словно зубы под рожком лекаря. Пыхтя и нещадно сотрясая каркас моста, паровоз протащил за собой пять вагонов и вскоре затих, скрывшись в тупиковой ветви. Ее двадцать-тридцать саженей построил Поликарпов, чтобы быстрее и дешевле доставлять сырье и вывозить товар.

Сойдя с моста, Максим тотчас очутился на Кукшиной улице, среди кабаков и гастрономов, учебных и культурных учреждений, высоких жилых домов и Королевских ведомств. В этой части города, впрочем, последних было еще немного. Кукшина улица тянулась вдоль Кыски на версту, три раза ответвляясь широкими мостами и раз десять – другими улицами Навии.

Сквозь снежную пелену мелькали фигуры пешеходов, а также зажженные фонари – как на стенах домов, так и на боках повозок. Одна из них оглушительно фыркнула под самым боком Максима, едва успевшего перебраться на тротуар, и притормозила.

– Куда подвезти, парень?

– Спасибо, мне рядом! – неопределенно отмахнулся тот. Хоть это и не было полной правдой, в такую теплую погоду лучше прогуляться пешком. И пусть живот урчит и беснуется от голода.

Позади оставались вывески лавок, рестораций и кабаков, через распахивающиеся двери которых путника окатывало парным духом пищи и дымом; оклики девиц; почтамт – потерять там хоть пять минут у стойки казалось невыносимым, – и наконец Максим свернул с Кукшиной на Архелаеву улицу и тотчас увидел пять-шесть мобилей и конных экипажей, столпившихся у высокого крыльца. Возницы и шоферы собрались рядом с одним из мобилей и курили, громко переговариваясь и размахивая руками.

Максим взбежал по ступеням и дернул за оледеневший шнур. В прихожей брякнул колокольчик.

– Добрый вечер, господин Рустиков! – улыбнулся Прокл, мальчик-слуга, открывший дверь. – Проходите скорее, Васса ждет вас.

– Много ли народу? – Максим стянул плащ и шапку и передал все это парнишке, который поспешил стряхнуть с них снег. Вслед за одеждой последовали сапоги, уступившие место на ногах мягким хозяйским туфлям, давно облюбованным Максимом.

– Как обычно, сударь. Есть один, который впервые…

Подстегиваемый голодом, Максим устремился на второй этаж, перепрыгивая ступени широкой каменной лестницы. Перед дверью гостиной он отдышался, оглядел себя со всех сторон, поправил платок на шее и пригладил рукой растрепавшиеся под шапкой волосы.

– Максим! – раздался нестройный многоголосый возглас. – Ты где пропадал?

– Небось над учебниками корпел, – ухмыльнулся Акакий.

Новый гость влился в компанию, которая успела к этому моменту переместиться от бурно полыхавшего камина на мягкие стулья, расставленные вокруг могучего овального стола. По стенам висело пять горящих рожков, а кроме того, в центре стола торчал гигантский подсвечник, сверкавший как новогодняя елка. Так что атмосфера царила светлая и теплая, не то что за окнами.

– Добрый вечер, господа и дамы. Прошу извинить меня, – наклонил он голову. – Действительно, в понедельник у нас на факультете коллоквиум по химии. Это мой нелюбимый предмет, и боюсь, мне придется несладко. Все эти кислоты и щелочи дружно разъедают мне мозги.

– Да есть ли у тебя любимый предмет, Макси? – спросила Варвара, сидевшая напротив него. Это была необыкновенно красивая, тонкая девушка пятнадцати лет, настолько быстрая и ловкая, что Максим не всегда успевал понять, что она собирается сотворить в следующее мгновение. Она никогда не выглядела одинаково, то и дело, порой даже в течение вечера меняя прическу или платье. Сейчас она красовалась в прозрачной батистовой блузке с воланами на рукавах и воротничке, в ее шею впилась бархотка с ярким камушком. – Если верить Акакию, ты целыми днями корпишь над формулами, которые он может запомнить за пять минут.

Максим не успел ничего придумать в ответ, ему на выручку пришла хозяйка, старшая сестра Варвары:

– Не смущай молодого человека, Варвара. Максиму химия совсем ни к чему, он будущий механик. – Васса, крупная двадцатилетняя женщина, мать троих живых детей, строго взглянула сперва на Варю, затем на Акакия, который с отстраненным видом поглядывал на прислугу. Та в лице полной девы с распаренными ладонями уже суетилась вокруг стола, расставляя на нем баранчик, компотницу, кокотницы и другие особые емкости с жидкими и твердыми яствами.

– Не механик, а кораблестроитель, сударыня, – счел нужным выступить Максим.

– Ах, не все ли равно! – воскликнула баронесса. Будто ей было жарко, она потеребила пухлыми пальцами длинный рукав. Это был ее излюбленный жест в те минуты, когда ей казалось, что кто-то затягивает разговор несущественными частностями. – Если наша страна уже много месяцев только и работает, что на борьбу с врагами. Я уже сообщила моим друзьям, что в среду получила весточку с фронта, от Киприана, и хочу прочитать это письмо после ужина. Опустив личные подробности, конечно… Вот и господин Элизбар Магнов тоже, он по самолетной части. Правда ведь, сударь?