Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ] Страница 24

Несмотря на то, что она никогда не была на Альфе Центавре. Где теперь правая, наверное, никто уже не знает. Ко то ли из-за испуга, то ли от того, что сильно ударился о судейский стол пополз по нему, но как-то всё-таки догадался, что это не то место, где можно ползать, и почапал на карачках в зрительный зал.

— Вот вам и Штурм Зимнего, — сказал ему вслед опять тот же, пока не определившийся нудист, — он даже не знает, где сей находится.

— Проиграл! — схватилась за сердце Щепка, и отложив своё вязание — в том смысле, что большученный том Копьенетрясова — смотри выше разъяснение почему — встала. — Но не как Давид перед Голиафом, а даже не как благородный Одиссей с Гигантом, а как просто:

— Лист перед Травой. — Она направилась к рингу, а по пути спросила у чапающего Ко, приостановив его на некоторое время:

— Где наша лошадь?

— Дак, а я знаю? — только и ответил Колчак, и пошел дальше.

Печальное это было, я вам скажу, зрелище. Сравнимое, пожалуй, только с Апостолом Павлом, когда его выбросили За Город, и оставили, посчитав мертвым. И действительно:

— В городе человек бы постеснялся ползать по улице, у всех на виду на четырех лапах. — Впрочем из неопределенного будущего известно, что такие были, правда делали это в более усовершенствованном по сравнению с прошлым виде, а именно:

— С использованием шарикоподшипников. — Но скорее всего, это были инвалиды, без ног, как минимум, точнее, они настолько были уверены, что у них нет ног, что не могли даже себе представить обратного, и потрудились заказать подшипники под себя. Это вместо ног-то. И оказалось… нет, хуже, хуже. Ноги бог придумал человеку не зря.

— Эх, как побежал! — крикнул кто-то, а скорее всего всё тот же нудист, увидев, что Колчак узнал то место, где сидел до боя, с… теперь он уж не помнил с кем именно. Как Менелай — царь Спарты очень обрадовался, что спит рядом с Еленой Прекрасной, это после похода-то на Трою, где его грохнул Парис на поединке, а точнее, его брат Гектор — по предсказанию Голливуда — аналог древних Мойр. Не зря же Аль Пачино сказал:

— Дайте мне Роль Дурака, и я переверну мир, — наверное это ошибка, скорее всего он сказал просто:

— Получу Оскара, — но в принципе это одно и то же. Удивляет здесь только то обстоятельство, что Мойр было три, а Голливуд в будущем почему-то только один. Почему не удается размножить? Вопрос. Щепка подняла, брошенное ее будущим мужем Знамя Победы, в том смысле, что правую перчатку, и двинулась дальше, к сияющему, как солнце рингу на сцене. Далее Кинг Джордж, конь Колчака ее не слушается, не хочет выходить из потустороннего пространства. Тогда она выходит во двор и берет этого коня там, соблазнив, как обычно:

— Яблоком. — В том смысле, что пообещала взять его с собой в Нью-Йорк. Это не совсем верно, было по-другому. Во-первых, пресловутый нудист составил ей конкуренцию, но так как ни за что не хотел говорить судейской коллегии своё настоящее имя, запрос его был оставлен без внимания.

— Зовите меня Мяу. — Зал покатывался со смеху, но парень был вполне серьезен, можно было даже подумать, что он вообще лишен улыбки, как древний демон.

— Говорят, бывает и у демонов улыбка, — сказал Амер-Нази своим смеющимся друзьям-партнерам по бизнесу. Имеется в виду, Агафье и Оди. Почему? Была надежда, что после турнира будут премии. А для судей, само собой разумеется:

— Больше, чем у других. — Как фигурально выразился Оди:

— Участников кордебалета. Итак, ЩеКа сразу бросила ненадеванную перчатку прямо в лицо Нике Ович, и ударила в падении по пяткам. Как выразился нудист Мяу, оставшийся стоять рядом с секундантшей Белого угла Сонькой Золотой Ручкой, и пискнувшей после падения Ники:

— Не встанет:

— Культурологический шок.

— Думаешь? — спросила Сонька.

— Дак естественно, она думала.

— Думала о чем? Что Щепка будет ее сначала приветствовать, прежде чем бить?

— Нет, в последний — перед ударом — моментум Ника Ович увидела будущее, этот Дэмет — удар ее ногой по своим пяткам, и очень удивилась:

— Борьба и Бокс — это я знаю, разрешено, но каратэ — нет. — Тем более это запрещено на нашей территории, да и вообще неизвестно многим.

— Вы Эйнштейн? — спросила Сонька Золотая Ручка.

— Нет, — просто ответил нудист, и по настоятельному требования Агафьи, которая даже привстала из-за стола, сел на свое место в партере. Ника встала, но Щепка опять ее обманула, бросила в шатающуюся противницу боксерскую перчатку, доставшуюся ей в наследство от будущего мужа, провела Переднюю Подсечку, и перешла на удержание, сказав, между прочим:

— Небось, небось, я тебя отпущу, но только для того, чтобы провести тебе мой любимый прием — Болевой из Стойки.

— В Дзюдо запрещены болевые из стойки, — провякала Ника, но даже не пыталась вырваться из удушающего захвата.

— Умерла! — крикнул, даже поднявшись со своего ложа Одиссей, — кричите: Брэйк.

— Щас! — выразилась Агафья. — Это должен кричать бобик на ринге.

— Где он, кстати? — спросил главный судья. — Опять в буфете?

— Да спит на раскладушке с той стороны ринга, — сказал услышавший их разговор Фрай — секундант…

— А чей, действительно он секундант? — спросил со своего места нудист. И добавил: — Слишком просто все устроено: кто бы ни дрался, а секундант всегда один и тот же. Может он мне нарочно клофелина подольет на полотенце, и я засну как раз в тот моментум, когда девушка придет ко мне в душ благодарить за победу.

— Для того, чтобы, — сказал парень рядом с ним, — надо сначала выпить.

— У тебя есть?

— Да. Будешь?

— Здесь можно? Вроде спорт.

— Можно, ибо это не спорт, а смертельный спорт.

— У тебя что, как обычно: Хеннесси?

— Ты меня с кем-то спутал, друг, я не пью Хени, и знаешь почему?

Дорого.

— Тебе дать денег?

— Сейчас, за глоток Хеннесси?

— Я по глотку не пью, за бутылку на двоих.

— Без закуски? Я без закуски даже пиво не пью, — сказал Пархоменко, — а это он сидел рядом… рядом с Котовским, который замаскировался на этом собрании благородных непьющих спортсменов нудистом. — Зачем ты это сделал? — спросил после второго глотка Пархоменко.

— А что заметно?

— Наоборот, нет, хорошо, я бы тебя ни за что не узнал, если ты сам не сказал, что нудист.

— Я ничего такого не говорил.

— Ты сказал Мяу.

— Я? Нет. Если, кто и сказал Мяу, то это только ты Парик.

— Хорошо, хорошо, ты хочешь записаться на следующий бой?

— Да.

— Запишись, грохнешь ее — я выйду.

— Как ты выйдешь, ты уже сейчас заговариваешься, тебе нельзя пить, а ты носишь в кармане целую бутылку Хени. Дай ее мне.

— Нет.

— Почему? Не могу, понимаешь.

— Почему?

— Ты сам заговариваешься.

— Мы уже договорились, чтобы я тебя грохнул во втором раунде? Ты должен, должен продержаться до второго раунда, ты понял?

— Зачем? Ибо… ибо я уложу тебя в первом, скажи только:

— В начале, в конце, или в середине раунда?

— Нет, это ты мне скажи в каком углу тебя положить, в Сонькином, или у этого Фрайера?

— Я агент Фрайера, — признался Пар.

— Нет, точно, или ты просто так думаешь? — спросил Катовский.

— Нет, просто уверен.

— Ну, откуда?!

— Знаю и всё. А откуда не знаю. Ну, ты видел, что сейчас он мне подмигнул?

— Сомневаюсь, с такого расстояния это может быть просто аберрация точки зрения. Цвета глаз даже не различить? Он кто вообще?

— А я помню? Тайный агент вроде из Хермании.

— Что говорит?

— Говорит, что всё в его огромных лапах. Ты видел, какие у него лапастые лапы?

— Он, что пингвин?

— Почему? Он как раз наоборот: пишет книги, а на ринге не дерется.

— Тогда думаю, как раз это ему и придется делать, — сказал Кат.

— Почему? — спросил Пар.

— Так, а здесь всё делается через жопу.

— Это да, но может обойдется. У меня же ж здесь больше абсолютно нет покровителей, отнимут ведь всё, что было нажито непосильным трудом, — он заплакал, уронив лицо своё на опустившиеся руки.

— Выпей еще, — сказал Кат-Мяу, и протянул другу, задержавшуюся в его лапах бутыль Хени. — И да: много у тебя было? Завод, фабрика, али может ты был кулаком на деревне у дедушки? Признавайся, фермер, что ли? — и он заржал, как лошадь, которую к счастью сегодня не повели на мясокомбинат. Впрочем, чему тут радоваться, до завтра всё равно не убежать. Дали бы хоть побольше времени на адаптацию к переходу в мир иной:

— Авось Там действительно лучче.

— Да — нет, че-то неохота, страшно, муторно даже как-то. Так бы и жили здеся, если бы побольше везло.

— Это ошибка: нам везет, — сказал Котовский. — Вот сам подумай, что бы было, если бы не сидел здесь, со мной, не рассказывал сказки про золото и бриллианты — лучше друзья тех, кто их умеет хранить, а валялся на ринге в нокауте? Голова — болит, руки-ноги — парализованы, и за всё это не предполагается никаких премий, нет даже выходного пособия.