2034: Роман о следующей мировой войне (ЛП) - Аккерман Эллиот Страница 24

Когда на следующее утро его дверь открылась и появился худощавый индеец, его разочарование было велико.

В административном центре Второй армии никто не знал наверняка, что произошло в Южно-Китайском море. Генеральный штаб Вооруженных сил издал общенациональный приказ о мобилизации; страна вступала в войну или, по крайней мере, была на грани войны, но никто не мог точно сказать, почему. Покидая дом своей семьи, Фаршад подумал о том, чтобы надеть свою форму, но передумал. Он больше не был бригадным генералом в Революционной гвардии, не говоря уже о бригадном генерале в элитных силах Кудс. Теперь он был гражданским лицом, и хотя прошло всего несколько недель, разрыв казался постоянным — не переломом, а ампутацией. Была ли эта ампутация обратимой, Фаршад вскоре выяснит. Он стоял в очереди, которая тянулась по коридору на третьем этаже этого огромного административного здания. Он был, как он догадался, самым старым человеком в очереди на несколько десятилетий. Он чувствовал, как остальные украдкой поглядывают на этого человека со всеми шрамами и тремя пальцами на правой руке.

Менее чем через час его вывели из очереди и повели вверх по лестнице в кабинет на четвертом этаже. — Теперь жди здесь, — сказал капрал, который разговаривал с Фаршадом так, как будто тот был выше его по званию. Капрал вошел в кабинет только для того, чтобы появиться мгновением позже и помахать Фаршаду, чтобы тот заходил.

Это был просторный угловой кабинет. За большим дубовым письменным столом висела пара скрещенных флагов: первый был флагом Исламской Республики, а второй — флагом армии. Человек в форме, полковник административной службы, подошел к Фаршаду с протянутой рукой. Ладонь у него была гладкая, а мундир столько раз накрахмаляли и гладили, что он сиял металлической патиной. Полковник попросил старого бригадира, героя Голанских высот, кавалера ордена Отца, присесть и выпить с ним чаю. Капрал поставил стаканы сначала перед Фаршадом, а затем перед полковником.

 — Для меня большая честь видеть вас здесь, — сказал полковник между глотками чая.

Фаршад пожал плечами. Подобострастный обмен любезностями не был целью его визита. Не желая показаться невежливым, он пробормотал: — У вас хороший офис.

 — Я уверен, что тебе понравилось больше.

 — Я был полевым командиром, — ответил Фаршад, качая головой. — Я не могу припомнить, чтобы у меня когда-нибудь действительно был офис. Затем он сделал еще один глоток чая, одним глотком допил свой стакан и громко поставил его на поднос, как бы показывая, что любезности закончились и Фаршад хочет перейти к делу.

Полковник достал из ящика стола конверт из плотной бумаги и подвинул его к столу. — Это прибыло вчера поздно вечером из Тегерана с курьером. Мне сказали, что если вы появитесь здесь, чтобы вручить его лично вам… Фаршад вскрыл конверт: в нем был единственный документ, напечатанный на толстом листе бумаги, испещренный каллиграфическими надписями, печатями и подписями.

 — Это назначение в качестве лейтенант-коммандера военно-морского флота?

 — Мне было поручено передать, что генерал-майор Багери, начальник Генерального штаба Вооруженных сил, сам попросил вас рассмотреть возможность принятия этого поручения.

 — Раньше я был бригадным генералом, — сказал Фаршад, бросая письмо о назначении на стол полковника.

На это у полковника не нашлось ответа.

 — Почему мы мобилизуемся? — спросил Фаршад.

 — Я не знаю, — ответил полковник. — Как и у вас, у меня нет полного объяснения, только мои приказы на данный момент. — Затем он взял со стола еще один конверт и протянул его Фаршаду. В нем содержался маршрут перелета в Дамаск с пересадкой на российской военно-морской базе в сирийском портовом городе Тартус, куда он должен был явиться для “выполнения обязанностей связного. Фаршад не мог сказать, было ли это назначение законным или задумано как оскорбление. Это замешательство, должно быть, отразилось на его лице: полковник начал объяснять, как с “административной точки зрения” было бы очень трудно повторно назначить офицера, получившего выговор, на соответствующее звание в том же роде войск. — Я случайно знаю, — продолжил полковник, “что старшие чины Революционной гвардии переподписаны. Ваша служба Исламской Республике необходима; это единственная вакансия, которая может быть вам предоставлена. — Полковник снова полез в ящик стола и достал пару погон, расшитых золотым кантом лейтенант-коммандера военно-морского флота. Он положил их на стол между собой и Фаршадом.

Фаршад презрительно посмотрел на это звание, которое означало для него троекратное понижение в должности. Неужели дело дошло до этого? Если бы он хотел принять участие в надвигающемся конфликте, должен ли он был бы пасть ниц таким образом, и даже не для выполнения задания на передовой, а для какой-то вспомогательной работы в качестве связного с русскими? А стать моряком? Он даже не любил лодки. Сулеймани никогда не приходилось терпеть такого унижения, как и его отцу. Фаршад встал и повернулся лицом к полковнику, сжав челюсти и сжав руки в кулаки. Он не знал, что ему следует делать, но он знал, что сказали бы ему его отец и Сулеймани.

Фаршад жестом попросил полковника дать ему ручку, чтобы он мог подписать принятие его поручения. Затем он собрал свои приказы и маршрут следования в Тартус и повернулся, чтобы уйти. — Лейтенант-коммандер, — сказал полковник, когда Фаршад направился к двери. — Что-то забыл? — Он поднял наплечники. Фаршад взял их и снова направился к двери.

– Вы не забыли еще кое о чем, лейтенант-коммандер?

Фаршад непонимающе оглянулся.

Затем он понял. Он изо всех сил пытался сдержать знакомую ярость, поднимающуюся из глубины его живота, ту, которая в других случаях побуждала его к насилию. Этот дурак в своей чересчур накрахмаленной униформе, со своим угловым кабинетом, который он никогда не покидал. Этот дурак, который, без сомнения, переходил с одного удобного задания на другое, все время изображая из себя настоящего солдата, как будто он знал, что такое сражаться и убивать. Фаршаду хотелось задушить его, сдавить за шею, пока его губы не посинеют, а голова не повиснет на обрубке шеи.

Но он этого не сделал. Он похоронил это желание в таком месте, где позже мог бы его восстановить. Вместо этого он выпрямился, вытянувшись по стойке "смирно". Своей трехпалой правой рукой лейтенант-коммандер Кассем Фаршад отдал честь административному полковнику.

Линь Бао мог видеть ранний свет на воде. Прошло так много времени с тех пор, как он в последний раз был в море. Так давно он не командовал.

Однако прошло не так много времени с тех пор, как они одержали великую победу в этих водах, или с тех пор, как его правительство сообщило миру новость о своей победе над американцами — тридцать семь потопленных кораблей Седьмого флота, включая авианосцы "Форд" и "Миллер", — и тот же ошеломленный мир проснулся к новой реальности — баланс сил на океане сместился. И не так давно он получил приказ от самого министра Чана принять командование Zheng He авианосной боевой группой "Чжэн Хэ". Он оставил свою жену и дочь в Пекине три дня назад и прибыл в штаб флота Южного моря в Чжаньцзяне со своими приказами на руках.

Линь Бао думал о Ма Цяне, когда тот вылетал навстречу тому, что теперь стало его кораблем. Два молодых пилота его двухвинтового транспортного самолета пригласили его сесть в третье откидное кресло в кабине. Они были веселы и гордились своим заданием доставить своего нового командира из Чжаньцзяна на его авианосец, заверив его в плавном полете и идеальной посадке, — … что является удачей для нового командира, — сказал один из них с зубастой ухмылкой, когда они закончили предполетную подготовку. Наблюдая за морем из кабины пилота, Линь Бао задавался вопросом, находится ли тело Ма Цяна где-то под ним. Предсмертным желанием его старого одноклассника были похороны в море. Линь Бао знал, что все это было частью легенды, которую Ма Цян создавал на протяжении всей своей жизни, вплоть до своей смерти, которая удачно совпала с моментом его величайшей победы. Подобно герою военно-морского флота адмиралу Горацио Нельсону при Трафальгаре, Ма Цян безрассудно повел свой флагманский корабль близко к месту боя, навлекая на себя опасность, которая обеспечила бы ему славу. Когда один американский самолет, старая модель F/A-18 Hornet, проскользнул сквозь защиту Чжэн Хэ , пилот сделал что-то явно неамериканское. Пилот превратился в камикадзе на Zheng He полетной палубе "Чжэн Хэ", прямо под мостиком.