От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов Страница 24

Май одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Мариинский дворец, где засело временное правительство как глубокая заноза вонзилась в подведомственную мне территорию, а с учетом того, что я мог поставить под ружье, максимум, восемьсот человек, половина из которых была абсолютно не обучена, я просто-напросто дал команду эвакуировать милицейские части, не находящиеся на территории Адмиралтейской части. Я дал команду убрать заставу от Троицкого моста, очистив Марсово поле, где у могил жертв Февральской революции, шли постоянные митинги. Дальше я удерживал мосты кагала Грибоедова, вынужденно отступив из кварталов, очерченных Гороховой улицей, Синим мостом и Вознесенским проспектом, оставив территорию вокруг резиденции правительства на откуп их охране — сменяющим друг друга школам прапорщиков, каких-то отдельных батальонов и рот юнкеров.

С помощью раздвижных заграждений, подобных тем, что ограждало по периметру великокняжеский дворец, только вырубаемых в мастерской из металла по упрощенной схеме, удалось, худо-бедно, удержать периметр. Выставленный метров за сто инвалид из группы внешнего наблюдения, увидев приближающуюся толпу солдат начинал, расхристанную, с гармошками, зачастую без ремней, но вооруженную, с красными бантами на шинелях и штыках винтовок, начинал усиленно утираться какой-нибудь яркой тряпкой, что служило сигналом для милицейской заставы на мосту, разворачивать инженерное заграждения, закрепляя его на мостовой, а публика начинала разбегаться из мгновенно ставшего опасным места.

Подойдя к заграждению, и обнаружив за ним засевших, за мешками с песком, милиционеров, весомость аргументов которых, зачастую, поддерживал станковый пулемет, выглядывающий из укрепленного гнезда, устроенного в ближайшем переулке, солдаты, конечно, высказывали свое возмущение, но, кроме мата и угроз, ничего более серьезного не происходило. Ломать заграждение и прорываться под огнем пулемета вглубь центральных кварталов, солдатам было откровенно лень, тем более, что большая часть беззащитного города пребывала в их полном распоряжении. Помитинговав у Мариинского дворца, требуя отставки особо ненавистных Милюкова и Гучкова, солдаты, зачастую, разбредались по городу. Какая-то часть их сбивалась в стаи, с целью проведения, так полюбившихся, еще в безумном феврале, обысков и реквизиций.

А Первого мая все как будто сорвались с привязи. Солдат на улицах стало в два раза больше, рабочие вышли на улицы, и подогреваемые воинственными лозунгами от Петросовета, огромными толпами перли к Мариинскому дворцу, требуя… А что же они требовали? Выкинуть сторонников войны «октябриста» Гучкова и «кадета» Милюкова из правительства, заменив их на сторонников войны от левых партий? Временное правительство, опасаясь, что возбужденные толпы вооруженных людей сметут их, вели кулуарный торг с социалистами из Петросовета, пытаясь сосватать им несколько малозначительных министерские постов, и на этом основании объявить о формировании правительства «народного доверия», в то время как социалисты, не желая нести политической ответственности за обстановку в стране, которая абсолютно не желала меняться в лучшую сторону, вяло отбивались, ведь критиковать всегда легче, чем что-то делать.

Я вошел в кабинет, с наслаждением скинул куртку и начал расстегивать ремни, крепящие кирасу, когда в оконное стекло прилетел небольшой камешек.

На дворе стояла глубокая ночь, мы только что вернулись с небольшой вылазки на Васильевский остров, где на Среднем проспекте загнали во дворы группу солдат Волынского полка, одного из самых «левых», что, руководствуясь классовым сознанием провели обыски и реквизиции в пользу революционных масс ценностей из двух квартир профессоров университета.

Очередь из пяти патронов показала, что их десяток винтовок против наших двух десятков автоматов «не пляшут», а ждать помощи в лабиринте проходных дворов глупо, поэтому, после получаса переговоров бойцы подняли руки, сдали оружие и патроны, а также «буржуйское» добро, уложенное в вещевые мешки, смиренно получили несколько затрещин и, пообещав устроить «ментам» веселую жизнь, гордо удалились в сторону своих казарм. Мы же, повозившись с возвращением потрясенным потерпевшим их столового серебра, шубы, бархатных штор, пары портсигаров и глобуса на бронзовой подставке, вернулись в свое расположение очень поздно, и сейчас я хотел только скинуть с себя все это железо и отправиться домой, к молодой жене и теткиным пирогам…

Пришлось выключать свет, и осторожно приоткрыв половинку рамы, выглядывать наружу.

Мой ряженый «морячок», спрятавшись за углом госпиталя, махал белым платком. Я вздохнул и начал натягивать куртку поверх, так и не снятой кирасы. Не то, чтобы я не доверял своему агенту, внедренному в рабочий отряд большевистского райкома в качестве инструктора боевой подготовки. Хотя, кого я обманываю — некоторым лицам с авантюрным складом характера, а мой агент был из таких, я не доверял. Вполне вероятно, что он решил сделать карьеру в организации своих подопечных, а что может быть лучшим вступительным взносом, чем моя голова, принесенная на блюде по старинному обычаю.

— Что случилось? — я подходил медленно, направив короткий ствол револьвера — «бульдога», не вынимая его из кармана куртки в сторону темного силуэта, стоящего в тени у здания госпиталя. Карман этот молодая супруга зашивала уже трижды, давно перестав ругаться и лишь горячо молясь по ночам на старую икону «Казанской Божьей матери», висящей в углу спальни, когда думала, что я сплю, умоляя Заступницу уберечь неуемного Павлушу.

— Анюта сегодня не пришла, а дело неотложное. — «моряк» достал папиросы, но передумал и сунул пачку «Пушки» назад в карман: — Очевидно, завтра будет дело.

По городу последние дни постреливали, как будто был не май, а февраль, после того, как я сократил зону милицейского контроля, тут же подняла голову юная поросль «рощинских» хулиганов, и с молодой девахой, одетой под «гулящую», могло случится все, что угодно.

— Говори.

— Верно, что завтра будет дело. — «моряк» все-таки отступил за угол и закурил свои дешевые папиросы — раньше он курил что-то более солидное.

— Какой план у твоих бойцов?

— У них во дворце есть человечек, истопник. Он им утром одно из окошек в Новом переулке откроет. Они хотят в зал, где заседание проходит правительства проходит, ворваться и гранатами всех забросать.

— Как ты узнал? Тебя звали?

— Нет, я им сразу сказал, что без приказа центрального комитета ни в каких играх участвовать не буду и им не советую. Они как-то сунулись е председателю райкома, мол, надо бы предателей рабочего дела и буржуев активней к ногтю прижать, но он им тоже сказал, что без приказа городского комитета никак нельзя, а кому что не по нраву —