Наталья Павлищева - Колыбель времени Страница 25

— Ну не преувеличивай… испанцев трудно разорить, вон какие богатые!

— Богатые! Да Филипп скоро разорится только на содержании одних английских слуг!

Я честно раскрыла глаза:

— Каких слуг?

— Ну тех, кто его обслуживает здесь. Все хотят платы, но королева и не собирается платить за слуг мужа.

— Артем… это он за нее должен платить! К тому же казна Англии пуста. Мог бы и помочь твой король. За такое удовольствие нужно платить.

— Какое?

— Смотри. — Я кивнула в сторону окна, за которым была видна сладкая парочка: Мария с Филиппом, прогуливались по дорожке парка, — какая пара! Такая невеста… вечно будет верна! Чем не удовольствие? Никаких денег не жалко.

Он фыркнул и бросился прочь. Я даже обругала себя за то, что позволила такое ерничанье, мало ли что, вдруг придет в голову взять деньги у Елизаветы? А что? Отправят Елизавету не просто в Тауэр, а на плаху, а все, что Серега копил-собирал, загребут себе. Надо быть осторожнее.

Обошлось, не сообразил или не рискнул.

Следующая беседа у нас произошла в сентябре. Теперь завел ее уже Артур-Ренард:

— Зря радовалась, все устроилось благополучно.

— Что устроилось?

— Королева беременна.

Мне стало смешно, едва не расхохоталась в голос. Но несколько лет при дворе научили сдерживать эмоции, только губы дрогнули. Ничего, посмеюсь дома…

— Ну ты же знаешь, что это блеф и никакого ребенка не будет.

Его глаза сверкнули почти насмешливо:

— Ты уверена? А если все-таки будет?

Меня прошибло холодным потом — что они задумали?! Помогли опять-таки выдержка и еще не забытые студенческие привычки.

— Артур, неужели родит? Да ты что?!

Он снова лишь фыркнул, но на сей раз не зло, а весело.

Я смотрела на королевскую семейную пару и гадала, что же такое они придумали… Ладно, время есть, поживем — увидим.

Через несколько дней Лондон действительно облетела радостная весть: королева зачала ребенка!

Это подняло настроение многим испанцам, которых Филипп с радостью отпустил домой, чтобы не оплачивать их содержание в Лондоне, обрадовало сторонников Марии, но совсем не многих ее подданных. Большинству англичан было не до беременности королевы, Англию подкосил неурожай. Из-за бесконечных дождей поля гнили, не было заготовлено ни зерна, ни сена. Начался падеж скота и как следствие во многих местах голод. И это в августе, обычно самом изобильном месяце года. Над Англией вставал призрак голода…

Парри метался, пытаясь хоть как-то наладить хозяйство и уменьшить потери. А вот мне было не до проблем с хозяйством, я ломала голову, что же такое мог придумать Ренард, что вселяло в него уверенность в рождении ребенка. А еще радовалась, что Елизавета далеко в Вудстоке. Пусть лучше сидит там, чем мозолит глаза сестре в Лондоне. Здесь жить стало просто опасно.

Мария восприняла приезд Филиппа и свою свадьбу как подарок судьбы, а беременность — как божье благословение их брака. Филипп оберегал супругу как мог, и я понимала почему. Если она не доносит дитя, то придется ждать еще много месяцев и жить в Англии, чего ему явно и совершенно откровенно не хотелось.

Но Филипп католик до мозга костей, не признающий никаких сомнений в вере и уже вполне знакомый с отцовскими методами выкорчевывания ереси. То ли желая угодить супругу королевы, то ли по велению самой Марии паписты начали наступление на протестантов, в Англии запылали первые костры. Возможно, среди протестантов и были преступники, совершавшие злодеяния даже в церквях, и их следовало даже казнить, но не на костре же!

Зимой Англия содрогнулась от первых казней. Это не Испания, где король Карл отправлял на костер еретиков твердой рукой практически по расписанию — семьдесят человек в месяц (потом стало куда больше, при Филиппе сжигали уже десятками тысяч во время аутодафе за один раз!). Приехавший с Филиппом в Англию капеллан Альфонсо-и-Кастро требовал большего, считая, что искоренять ересь нужно твердой рукой и немедленно, не считаясь с тем, кого отправляют в пламя. Если ересь гнездится в душе младенца, значит, сожжению подлежит и младенец как вместилище ереси.

Почему не содрогнулась от таких речей Мария? Неужели она стала такой фанатичкой, что больше не видела ничего вокруг? Сначала я не могла этого понять, потом вдруг осознала, что ее старательно оберегают от любых волнений. Нет, она, конечно, знала о кострах, о недовольстве своих подданных, но для нее было куда важнее одобрение мужа и собственных епископов.

При любой возможности я пристально наблюдала за королевой, пытаясь понять, действительно ли она в положении. Да, Мария носила все увеличивающийся живот с гордостью, цвет лица у нее заметно улучшился, но этому помогали присутствие мужа и довольно частые прогулки вместе с ним на свежем воздухе. Теперь она не столько времени проводила на коленях в часовне, просто потому что берегла плод, на чем настаивали врачи и ее духовник.

Все сходилось, получалось, что королева на удивление легко и счастливо переносит беременность. Что ж, такое тоже бывает. Но я уже вспомнила, что нам в институте Марию упоминали как пример водянки яичников — ложной беременности, то есть все было — живот, грудь, даже схватки, только ребенка не было! Не было у них с Филиппом детей! Тогда что? Неужели родила уродца? У Филиппа сын Карлос горбун с тяжелой патологией, Марии тридцать девять, нервы ни к черту, масса болячек вплоть до диабета… Неужели «родила царица в ночь не то сына, не то дочь…»?

Но почему тогда так уверен Ренард? Меня вдруг осенило: неужели у них есть запасной вариант?! А что, Филипп мог обрюхатить не одну Марию, но и еще кого-то. Тогда эта кто-то рядом, совсем рядом, они не отпустили бы столь ценную особу далеко от себя. Теперь я внимательнейшим образом приглядывалась к каждой женщине, оказавшейся по соседству с королевой.

Парри мотался по всей Англии, налаживая жизнь в имениях Елизаветы, сама Рыжая маялась в Вудстоке, а я билась над загадкой, заданной Ренардом.

Где-то там в Лондоне жизнь шла своим чередом…

В Англию прибыл жених королевы Марии инфант Филипп. Состоялась их богатейшая свадьба.

Елизавета пыталась понять, завидует или нет, и вдруг осознала, что нет. Слишком дорогую цену платит Мария за счастье быть замужем. Филипп не из тех, кого можно просто держать у трона под рукой, если он не станет королем, то не будет и мужем. А за Филиппом стоит его отец — король Испании Карл. От нечего делать она принялась думать о том, как поступила бы в таком случае сама. Отказалась от брака? Но Марии почти сорок, еще немного, и вообще никто не возьмет! И так ведь не брали. Но как справиться с тем, от кого должна родить наследника?

Сам того не желая, Бедингфилд однажды сказал, что Филипп будет в Лондоне, только пока королева Мария не зачнет наследника. Елизавета усмехнулась:

— А если наследницу или если не зачнет?

— Вам не следует так неуместно шутить, леди! — Глаза Бедингфилда недобро блеснули. Но он тут же усмехнулся: — В таком случае вы будете жить в Вудстоке вечно.

— Вместе с вами, сэр? — не удержалась от возможности пнуть его Елизавета.

Того передернуло, сидеть в этой глуши и Бедингфилду становилось невыносимо.

— Просто никто не может ни на что рассчитывать. Все во власти Божьей, я это прекрасно знаю по себе. Потому и королева не может быть ни в чем уверенной… — Елизавета поняла, что зря дразнит Бедингфилда.

— Спешу вас разочаровать, леди Елизавета, королева уже понесла! И все предсказания твердят, что это наследник.

Елизавета подумала, что по ее собственному поводу тоже много что предсказывали, но вслух ничего говорить не стала, только широко перекрестилась:

— Слава богу! Я искренне рада за сестру.

И мысленно добавила: может, тогда меня оставят в покое?

Вечером, размышляя над тем, сколь капризны Фортуна и судьба, она вдруг принялась писать прямо на стене:

Фортуна, жестоких ударов тьма,Отчаяньем полнит разум.И снова мой страшный удел — тюрьма,Миллион обвинений сразу.Кто казнь заслужил, тот ее не боится,Беззлобный в оковах страдает в темнице.Невинный в опале, преступник на воле,У нас переменчивость ныне в фаворе.Бог даст, и враги на себе испытают,Все то, что сейчас для меня замышляют!

Сполна вкусив прелести заключения сначала в Тауэре, потом в Вудстоке, Елизавета мечтала только об одном: чтобы ей позволили вернуться в свое любимое имение в Хэтфилде и оставили в покое. И еще она поняла, что совсем не желает замуж. На свете был только один человек, которого она могла представить своим мужем, — Роберт Дадли. Но Елизавета даже не знала, где он теперь. Она боялась спрашивать у Бедингфилда, не желая навредить Роберту даже нечаянно. Опальная сестра королевы была опасна для прежних друзей и родственников. Недаром никто не вспоминал о Елизавете.