Андрей Бондаренко - Страж государя Страница 25

Егор почувствовал на своём лбу сухие женские губы, выпрямившись, услышал прощальные слова:

– Благословляю тебя – на светлый Путь! Будь честен – всегда… Всё, прощай! Иди…

Глава восьмая

Стрела Купидона, все изменяющая

Через шесть дней после этого памятного разговора состоялись небольшие дружеские посиделки: один из братьев Бухвостовых Василий, проставлялся в честь крестин родившегося месяц назад сына Ивана. Сидели обычной компанией, во главе с грустным Петром, скромно выпивали, вели вполголоса всякие разные беседы – о заботах и потехах воинских, о видах на осенне-зимнюю охоту… Не до веселья было: все прекрасно понимали, что ни сегодня – так завтра Наталья Кирилловна, мать царская, преставится. Любили её все: за нрав кроткий, за беззлобие и полное отсутствие чванливости, за глаза необычные – красивые и печальные…

По мере выпитого, Пётр постепенно оттаивал, изредка мимолётно улыбался, да и весь разговор, постепенно оживляясь, неуклонно менял военную тему – на темы гораздо более весёлые и приятные. Когда речь зашла об обсуждении дел и новостей любовных, Егор тоже решил внести свою посильную лепту в общую застольную беседу. Весело и лукаво поглядывая на разрумянившегося от выпивки Бровкина, он радостно и громко поведал всей честной компании:

– Тут, господа мои, такое дело… У нашего друга, верного царского денщика Алёшки, красавица-сестра давно уж засиделась в девках. Не отдаёт её отец за всяких разных, нос воротит, на сватов цепных кобелей спускает. Мол, сынок-то наш – самому царю прислуживает, за одним столом сиживает с государем! Поэтому и дочери жених нужен знатный и серьёзный, лучше чтоб – из столбовых дворян, либо – из князей каких…

Пётр громко засмеялся, глядя на него, захихикали и другие, Василий Волков – тот и вообще затрясся от безудержного смеха, бокал с малиновой наливкой неловко опрокинул на белую льняную скатерть.

«Понятное дело – смешно паршивцу высокородному: Иван-то Бровкин, Алёшкин отец, всю жизнь у него проходил в крепостных, только совсем недавно на всю семью, включая дочь-невесту, вольную получил, – ударился в ехидные рассуждения внутренний голос. – А ведь, если верить роману Алексея Толстого, да и другим документам серьёзным, то именно наш Васенька и станет мужем той девицы – рода подлого… Вот тебе, братец, и „Ха-ха!“. Смейся, паяц, смейся… Кстати, а как зовут-то Алёшкину сестричку? Санькой, кажется…»

– Ну, это всё – правда? – отсмеявшись, строго уставился царь на Бровкина.

Алёшка застеснялся и, заметно побледнев, ответил глухо, явно неохотно:

– Всё истинная правда, государь-надёжа! Возгордился мой батяня – сверх всякой меры… Ничего, я поговорю потом с ним. Когда загляну в деревню на побывку, так сам и отыщу жениха сестрёнке любимой…

– Э-э, остановись, остановись, денщик верный! – по-доброму усмехнулся Пётр. – Сам он найдёт… А невеста-то и вправду красива? Не привирает мой охранитель? Небось, Данилыч, сам-то и не видел девки?

– Не видел, мин херц! – честно сознался Егор. – Это Бровкин мне нарассказывал сказок…

– Святой истинный крест – первая красавица! – совсем разволновался Алёшка. – На святом Писании присягнуть готов! А батя всё зверствует… Санька горько плачет, говорит, что если так и дальше всё будет, то уйдёт в монахини. Зачем такой красавице – в монастырь?

– Ладно, ладно! Верю, успокойся! – небрежно махнул рукой Пётр. – Зачем вот только, Алёшенька, самому искать жениха, время терять попусту? Сваты существуют для того! Доверишь лично мне жениха найти для сестрёнки? А?

– Конечно, государь, доверяю…

Царь по очереди обвёл строгим и вопрошающим взглядом своих собутыльников, которые тут же перестали смеяться и сделались серьёзными донельзя, остановился глазами на Егоре:

– Поручик Меньшиков, как по поводу – жениться? Домом своим обрасти? Хозяйством полноценным? Потомством? Не слышу ответа!

– Виноват, государь! – Егор вскочил с места, вытянулся в струнку, глазами многозначительно кося на Василия Волкова. – Молод я ещё, не готов к жизни семейной! Да и другие важные кандидаты есть на эту ответственную должность…

– Ага-ага! – тут же смекнул, что к чему, Пётр. – Есть среди нас, конечно же, и более достойные люди, более родовитые… Стольник Волков!

– Здесь я, Пётр Алексеевич! Здесь! – мгновенно вскочил со скамьи Василий.

– Приказываю: незамедлительно жениться на девице Бровкиной!

– Повинуюсь, государь…

– Приказываю! – громко объявил царь. – Сейчас мы все дружно поднимаемся на ноги, рассаживаемся по возкам… А, чуть не забыл! Надо же туда и вин загрузить разных, закусок достойных! Короче, через час выезжаем… Бровкин, как называется твоя деревня?

– Волковка, государь! – свистящим шёпотом доложил Алёшка, испуганно косясь на Василия Волкова.

– Вот, в деревню Волковку все и выезжаем – свадьбу ладить…

– Гонец к царю! Гонец к царю… Где Пётр Алексеевич? – раздались с улицы взволнованные голоса.

Через минуту дверь широко распахнулась, и в избу ввалился запыхавшийся парнишка в семёновском светло-лазоревом кафтане, повалился перед царём на колени, нерешительно протянул небольшой зелёноватый конверт, запечатанный тёмно-красным сургучом.

– От кого весточка? – напряжённо спросил Пётр, вскрывая конверт трясущимися руками и не отрывая испуганных глаз от гонца.

– От князя Льва Кирилловича!

Царь сразу побледнел, очень медленно прочёл письмо, вскинул голову, обвёл присутствующих невидящим, помертвевшим взглядом.

– Что там, государь? – очень тихо спросил фон Зоммер.

– Матушка… Матушка – преставилась… – Пётр грузно опустился на скамью, уткнулся головой в дубовую столешницу и громко, чуть подвывая, зарыдал…

– Всем вон! – зашипел весенней гадюкой Фёдор Ромодановский. – Какая ещё свадьба, к гадам свинячим? Отменяется свадьба! Потом всё сладим, потом…

«Чего стоишь-то столбом? – нетерпеливо зашелестел внутренний голос. – К Лефорту беги, дурик! Теперь же всё изменится! Теперь Петру надо самому – вершить все дела государственные, послов принимать, думать о пополнении казны государевой. Надо и весь Большой двор незамедлительно переселять в Преображенское…»

– Алёшка, Василий! – позвал Егор. – От царя не отходить ни на шаг! Охрану удвойте, лучше – утройте! Кто у нас за еду и напитки отвечает нынче? Серёжа Бухвостов? Пусть в эти дни будет ещё внимательней! Холопам даёт всё на пробу, нечего только на собак-нюхачей надеяться…

Похоронили царицу. Пётр, не встретив со стороны жены Евдокии должного понимания и сочувствия, тут же наплевал на все условности и ночевать теперь ездил сугубо на Кукуй, к любезной его сердцу Анхен. В одной из комнат домика Монсов для него даже установили отдельную кровать – двуспальную, понятное дело…

Егор очень хорошо рассмотрел царские глаза, когда тот выбегал (навсегда!) из супружеской спальни. Рассмотрел и понял, что именно в этот момент и началась тяжкая дорога несчастной и глупой Евдокии – под чёрный клобук монастырский…

А ещё через два месяца из Вены в Москву прибыл полномочный цезарский посол Иоганн Курций. Встретили посла с пышностью великой, ублажали – как могли, предлагали забавы разные – плотские в основном. Но строгих правил оказался тот посол, уперся, мол: «Желаю с царём Петром лично увидеться!» Объяснили Курцию, что горе нынче у царя – матушка его умерла. Но не унимался противный иноземец, мол: «Тогда буду говорить с Думой боярской!»

Пришлось собирать экстренное заседание думское. Вышел Курций перед боярами, поглядывая вокруг себя гневно и неприязненно, достал старые договора (с Венецией, Римской Империей и Польшей), подписанные ещё прежними российскими Правителями, да и напомнил обязательства русские по договорам тем.

Следовало из этих важнецких бумаг, что если Турция начнёт враждебные действия против вышеозначенных государств (Венеции, Римской Империи и Польши), то Россия обязана учинить ответные воинские действия – против Османской Империи.

Бояре, старательно посовещавшись, начали резонно возражать, мол: «Два раза уже, договора те выполняя, ходили на Крым, воевали его честно. Так что – снимайте ваши претензии необоснованные…»

Непреклонен был посол венский, мол: «Что было ранее – оно и было! А то, что происходит сейчас, – оно и есть предмет для рассмотрения!» После этого Курций подробно рассказал и о событиях прошедшего лета, документы важные – с разноцветными печатями – показал.

Из тех пропечатанных бумаг однозначно следовало, что флот османский, без зазрения всякой совести, нагло захватывает венецианские торговые корабли, янычары турецкие вовсю разоряют венгерские города и сёла, а крымские татары – подданные турецкого султана – очень уж досаждают польским обозам и степным поселениям…

Умело говорил красноречивый Курций: убеждал, стыдил, уговаривал, просил, требовал, умолял… Не выдержали толстомордые бояре, сдались: торжественно подтвердили все старые русские обязательства. А потом хором, предварительно поцеловав кресты нательные, твёрдо пообещали: «Войне – быть!»…