Владимир Свержин - Время наступает Страница 25

– Чем больше сил, тем легче победить врага, – предположил Валтасар, не слишком настаивая, впрочем, на своей версии.

– Войско Кира несметно. Оно стоит вокруг стен Вавилона, как тучи вкруг заснеженных вершин Северных гор. Что великому Киру шайки повстанцев, пусть даже и собравшиеся вместе? Ему нет никакой нужды звать тебя с собою. Он и сам без труда разобьет лидийцев.

Более того, поскольку нынешняя дружба ваша не скреплена годами, как может он верить тебе? Как может знать он, что не вступишь ты в заговор против него, к примеру, с теми же лидийцами? Дорога в Лидию идет через горы, где мало еды и много камней. Неужто ты думаешь, царь, что Кир пожелает делиться мясом и вином с теми, в ком не испытывает нужды?

– Ты полагаешь, он заманит нас в какое-либо ущелье и перебьет?

– А ты бы, царь, поступил по-другому?

На губах Валтасара ядовитой змеею скользнула ухмылка.

– Значит, ты осуждаешь мир, заключенный мною с персами?

– Мир лучше войны. – Намму пожал плечами. – Всякий здравый человек знает о том. Да и не мое дело осуждать царей. Но поход в Лидию, который замыслил царь персов, ничего не принесет Вавилону, кроме слез и рабства.

– Тогда подскажи, – нахмурился Валтасар, – как мне быть. Ведь пока Кир здесь, город под угрозой.

– Когда разбойники ломятся в двери ваших домов, – вспоминая прошлое житье, начал царский советник, – они страшатся и доблести живущего в доме, и оружия его соседей. Ты как-то сказывал, о великий, что отец твой, Набонид, ныне собирает армию где-то на севере.

– Кто знает? – погрустнел Валтасар. – Набонид пропал после сражения, проигранного им. Я велел говорить, что он собирает войско, дабы Вавилон не охватила паника. Но вот уже несколько месяцев у меня нет никаких вестей от него. Те, кого я послал искать моего отца, доселе не вернулись. Могу точно сказать лишь одно: Набонида и многих, кто был с ним, не сыскали на поле боя среди мертвых.

– Вот и хорошо, – кивнул Намму. – Кир не может стоять под стенами Вавилона сколь-нибудь долго. Без золота Лидии ему не обойтись. Объяви ему, что готов выступить вместе с ним. Но в последний момент, когда его войско уже начнет сниматься с лагеря, пусть по секрету сообщат ему, что Набонид с новыми силами движется сюда, и если ты не сможешь его перехватить, твой отец, горя жаждой мщения, наверняка ударит по отступающим из Вавилона людям Кира. Вряд ли царь персов пожелает ждать, пока Набонид придет собственной персоной. Скорее всего он попробует разгромить лидийцев, не дожидаясь твоего прихода. Тебе же это даст возможность следовать за Киром на расстоянии одного-двух дневных переходов и принимать решения с божьей помощью и по зрелом размышлении.

– Совет твой мудр, Даниил, – неспешно подтвердил обрадованный Валтасар. – Что ж, будь по-твоему.

Армия Кира уходила из-под Вавилона. Никогда еще соратники не видели своего царя и полководца таким разъяренным.

Здесь, под стенами, повелитель огромной империи персов утратил славу непобедимого, потерял людей, огромные богатства и время. И все из-за какого-то мелкого ничтожного проходимца, какого-то эборея, утверждающего, что бог говорит с ним. Но что поделать? В словах Валтасара был резон. Сведения, доставленные Киру из дворца Верховного жреца Мардука, гласили, что некий торговец, прибывший в Вавилон, доставил царю адресованное тому послание Набонида. Царь зачитал его перед своим двором, повелев держать сведения в секрете. Письмо гласило, что Набонид, взяв в союзники царя хиндов, с несметным воинством спешит на помощь сыну. В его войске две тысячи колесниц, оснащенных косами, и две сотни слонов. Набонид просил своего отпрыска продержаться еще дней десять, чтобы зажать Кира между молотом и наковальней.

Сам Валтасар слона не видел никогда. Даниилу же случилось поглазеть на него лишь единожды, и то лишь мельком. На него это чудовище произвело такое впечатление, что он описал Валтасару гигантского зверя, подобного дракону. По словам советника, зверь этот был величиною с холм, ноги его были подобны стволам многолетних кедров, из пасти торчали рога, а во лбу красовалась лапа, коей чудовище вырывало из земли деревья или, схватив человека, легко перебрасывало его через голову.

На радостях Валтасар хотел сообщить в письме о наличии в армии тысячи слонов, однако Даниил резонно заметил, что такое огромное количество этих огромных страшилищ вряд ли можно сыскать даже в стране Хинд. Вообще-то об этой стране, находящейся за Эламом, Парфией и Бактрией, ходили разные легенды, но все же разумного полководца чувство реальности не должно было покидать. Особенно если ставилась задача ввести в заблуждение противника. Или союзника.

Сообщение, составленное Киру Гауматой, в прах развеивало замысел царя персов, но делать было нечего. Каждый день вынужденной задержки усиливал лидийских мятежников. Благо еще, что легковерный Валтасар не прознал об уготованной ему Киром западне. Стоило лишь вавилонянам покинуть неприступные стены и отойти подальше в сторону лидийских гор – им предстояло на себе узнать, что у непобедимого владыки персов могут быть лишь слуги и рабы, но уж никак не союзники!

Оставив царя Вавилона самого разбираться с отцом и велев Гаумате во что бы то ни стало расправиться с мерзким эбореем, Кир приказал сворачивать лагерь. Поход на Вавилон незаживающей язвой бередил его сердце.

Субботний день прошел тихо. Купцы спешили получить барыш, продавая уходящей армии персов продовольствие, фураж, коней и все, что нужно для нелегкого похода через пустыни и горы. Эбореи взирали на это со смешанным чувством радости, ибо Господь даровал им субботу, и скорби, ибо среди торговцев, получивших на этом немалую прибыль, не было их имен. Но среди торгующих и зевак, вышедших провожать армию, в этот день обнаруживалось неожиданно большое количество молодых жрецов и служек храма Мардука. Впрочем, и всех прочих вавилонских богов также. У человека наблюдательного этот факт мог вызвать удивление, возможно, даже насторожил бы всякого, держащего глаза открытыми. А уж если бы тот мог слышать разговоры, которые велись этим днем на улицах, в лавках, на базарах и в домах за закрытыми дверьми, он бы понял, что дело тут вовсе не в чудесном спасении города от персов. Вавилон гудел, точно клок бури, упрятанный в пустой горшок.

«Эбореи навлекли беды на великий город, – твердили жрецы. – Они призвали персов и открыли ворота. Их бог выжег урожаи в позапрошлом году. Они посягают на величие Мардука. Их хваленый пророк прибрал к рукам царя и вертит им, будто тряпичной куклой!»

Жрецов можно было понять. Семь седмин назад, когда плененный грозным Навуходоносором народ эбору понуро брел с берегов теплого Закатного моря в Междуречье, уже было ясно, что любой из них скорее безропотно даст себя убить, чем склонится перед «идолом Мардука». Сначала это забавляло местных жителей, и немало сотен эбореев сложило голову, отказавшись кланяться истукану. Но потом кто-то смекнул, что куда полезнее для храма будет взимать с общины ежемесячную дань. Как полагали эбору, они платят, чтобы не возносить славу Мардуку. Как утверждали жрецы, золото шло на дополнительные жертвы от лица «этих кичливых жестоковыйных чужестранцев».

В пятницу, когда Валтасар прилюдно объявил о том, что эбору могут без помех молиться своему богу, устоявшееся положение рухнуло в один миг. Эбореи не желали более расставаться с золотом и презрительно глядели на храмовых служек, глумливо напоминая, что их бог оказался сильнее Мардука. Об этом судачили весь субботний день, и не только об этом. Еще и о том, что ныне всякий житель Вавилона обязан отдавать одну монету из заработанных двадцати на приношение богам, а эбору – нет. То, что ныне чужестранный народ вольно тратился на жертвы для своего бога, не интересовало никого. Они и раньше это делали, но тайно. Теперь же всякий житель столицы, от богатого торговца до последнего нищего, почувствовал, что у него коварно из-за пазухи похитили едва ли не последнюю монету.

Народ заволновался и возроптал. А вскоре после этого по городу пополз новый слух: в храме Мардука дракон, покоящийся у ног великого Бога, открыл глаза и требует кровавой жертвы. Это известие было горящей соломинкой, воспламенившей целый воз.

Взбудораженный народ, кто с кинжалом, кто с палкой, кто просто с каменьями, вывалил на улицы, спеша ворваться в дома эбореев и пролить требуемую зубастым служителем Мардука кровь.

Любому мальцу в Вавилоне было ведомо, что Мардук повелел охранять Врата Бога своему ручному дракону Мушхушу, порожденному когда-то злобной Тиамат, но пощаженному милостивым победителем чудовищ. Когда город жил спокойной размеренной жизнью, грозный Мушхуш дремал в пещере неподалеку от Вавилона, просыпаясь лишь для того, чтобы вкусить принесенные жрецами яства. Но если городу, а уж тем паче храму Мардука угрожала опасность, дракон спешил продемонстрировать свирепый нрав и сокрушить любого врага.