Роман Злотников - Царь Федор. Трилогия Страница 26

Впрочем, когда Тимофей и сам грецкую грамоту начал разуметь, он те свитки тоже прочитал. Со святой горы Афон они были. Там, в надежном месте сохраненные, переписанные и патриарху русскому по его просьбе патриархом вселенским, Константинопольским, коий самым старым среди всех православных патриархов был, переданные. Хотя то уже не в первый год обучения произошло… И вот ведь какое чудо случилось. Ранее Тимофей едва-едва одни русские буквицы разумел, а не прошло и полгода, как не только по-русски уже вполне бегло Псалтырь, молитвослов и Деяния апостолов читать стал, а и на других языках, к своему удивлению, понимать кое-что начал. Вечером, после ужина, опять же время ото всего свободное дано было, теперь уже всем, невзирая на то, кто какое прилежание высказывал. Хотя многие, коим учеба тяжело давалась, тако же в сие время повторяли чего не поняли. Вылететь из царской школы за небрежение никому не хотелось, ибо все отроки были вдовьи дети, и возвращаться в нищее прозябание никто не желал. Однако многим учение все равно давалось с трудом, и тем, кто все одно до конца недели не успевал все свои огрехи исправить либо в слишком большом озорстве замечен был, в субботу, до бани, надлежало явиться на конюшню и на собственной спине розгами свое небрежение почувствовать. Тимофей-то там только пару раз оказался, ну не давалась ему поначалу латынь, хоть ты тресни! Совсем чужим язык казался, ну как по-кошачьи разговаривать… А вот его приятель Аникей там частенько гостил. Уж больно неуемный у него характер оказался. Так и тянуло на всякие шалости. Ну а в воскресенье, после обедни, они все были совсем свободны и часто бегали на торг, или, когда уже пал снег, в Скородом, да на Заячью гору, кататься со снежных горок, либо на Москву-реку, к Лубяному торгу, в снежки ратиться.

Но больше всего Тимофея поразил царевич. Вот уж не ожидал, что человек может столько знать! Царевич ни к какому десятку приписан не был и потому часто сиживал на занятиях с разными десятками. И все время первым руку тянул, когда учитель что спрашивал. И ведь что самое странное, иногда самого учителя в удивление вводил. Некоторые, правда, как тот же надутый индюк Расмуссон, все время старались царевича оборвать и грозились наказать за то, что, мол, он не то, что ему задано, учит, а совсем другое, но большинство только удивлялись да радовались. Да всем остальным в пример ставили. И вот что интересно. Даже Гаврша, что из вятских, ну которые бывшие новгородские, детей боярских, ко всем прочим обычно шибко ревнивый, когда ему в пример царевича ставили, усмехался и ответствовал:

— Так то ж царевич!

На Крещение их всем скопом повели на Москву-реку, в иордань. И тут уж тем, кто утренней порой пытался от снежной бани увильнуть, эдак мазануть себе снежком по пузу тихонько да сбежать в горницу, пришлось ой как несладко. Но, благодарение господу, никто не заболел. Потому как прямо на берегу, у иордани, поставили сруб с черной баней. И всех, кто окунулся в иордань, бегом погнали в жарко натопленную баню. Откуда потом многие выскакивали и опять в иордань ныряли. Ну как в обычную прорубь. Но это уже позже, когда отец Макарий с монахами Чудова монастыря с Москвы-реки ушли.

А сразу после Сретения Господня Тимофея ждала нечаянная радость. На занятии по воинскому умению им всем выдали по знакомой Тимохе пистоли, и тут он славно отличился, в конце занятия первее всех ловко снарядив пистолю и изготовив ее к бою. Причем не только первее всех в своем десятке, а вообще первее всех во всей школе. И потому в субботу царевич вручил ему красную шапку с куньей оторочкой, которая полагалась тому, кто за прошедшую неделю всех в школе своими успехами удивил, и серебряную копейку. Так-то им на сласти и иные всякие развлечения к каждому из двунадесятых праздников также вручалось по серебряной копейке, а так лишь ему одному, да еще при всех. Вручил и еще и похвалил прилюдно:

— Молодец, Тимофей, всех удивил…

Тимофей потом целую неделю эту шапку носил, даже утром, когда снегом обтираться выбегали, и то в ней выскакивал. Только через неделю ее пришлось отдать Никодиму из третьего десятка. Он своим скорочтением всех превзойти сумел. За то время, что клепсидра, ну часы такие водяные специальные, у отца Макария четверть часа отмерила, аж двадцать осьм молитв из молитвослова оттарабанил. Но Тимофей на него не в обиде был. Он и сам сию шапку от Дамиана-псковитянина получил. Тот всех успехами в цифири удивить сумел. Так ловко научился цифирь вычитать и складывать да делить и помножать, что никто во всей школе быстрее его сие делать не умел.

На Прощеное воскресенье ходили на Москву-реку дивиться на кулачных бойцов, кои один на один сходились, а потом наблюдали потеху, когда православный люд стенка на стенку биться выходил. И тут-то выяснилось, что те ухватки, коим их казак Кирьша и татарин индский Раматка в «подлой схватке» обучали, оченно бы в такой потасовке выручить могли. Не все, конечно, поскольку на то она и «подлая схватка», что некоторые ухватки в честной драке использовать никак не возможно, но кое-какие вполне… Пацаны, распаляясь, так и орали:

— На «орла» его, на «орла» бери! — Или: — «Рукосуй» ему, «рукосуй»!

Но их почти никто из бойцов не понимал. Да и среди зрителей таковых также не нашлось.

Через три недели после Пасхи они покинули уже ставшее родным подворье и отправились конным ходом к Ярославлю, по пути обихаживая коней, кашеваря и собирая с учителем-лекарем разные лекарственные травы да коренья. Еще каждому было задание рисовать свою карту тех мест, через которые проходила дорога. А учителя конного воинского устроения, коих ажно трое было — поляк, пан Пшемаковский, бахвалившийся тем, что у себя, в Речи Посполитой, был гусарским [28]ротмистром, вятский боярин Бязин прозвищем Грива, над поляком вволю потешавшийся, но незлобиво, эдак по-доброму, и татарин Ахметка, особливо сильный в коновальском деле, — при сем путешествии гоняли их в хвост и в гриву. Так что у Тимофея, несмотря на то что он, как, впрочем, и все остальные, сызмальства к коню приучен был, первые две недели так ноги болели, что спать временами неможно было. И не от потертостей, нет, а оттого что их тут же начали приучать ко всяким разным конным премудростям. То стремена отстегнут, то узду велят не трогать… В Ярославле погрузились на струги и спустились до Нижнего Новгорода. А уж оттуда опять же верхами вернулись в Москву. По возвращении каждый дорисовал карту, сдал ее господину Расмуссону, получил от него по первое число за небрежение, разобрал собранные травы да коренья и повесил их сушиться и… отправился домой.

До Рязани они с Аникеем доехали вместе, с купеческим караваном. Серко за зиму на отборном овсе и добром сене отъелся, округлил бока, а Тимофей бережно собрал аж девять серебряных копеек. Хватит, чтобы по осени при добром урожае купить аж полтора пуда пшеницы, а уж ржи и того более… Все, что выдавали, не скопил, на леденцы, сбитень и квас потратился, не удержался. Аникей за год тоже удосужился и лишнюю серебряную копейку, и почетную шапку заработать. За успехи в подлой схватке. Вот уж где его шустрость и увертливость куда как к месту пришлась. В Рязани они расстались, уговорившись встретиться за четыре дни до «Первого дня во Году», чтобы потом вместе добираться до Москвы.

До родимого дома Тимофей добрался на следующий день к вечеру, по пути устроив себе вполне удобную лесную ночевку, каковую ему после летнего путешествия обустроить было раз плюнуть. Выехав на пригорок, с которого открывался вид на такой знакомый затон, заросший ивняком, Тимоха почувствовал, как у него защемило сердце. Он слез с Серко, стянул с головы шапку и шмыгнул носом. Он — дома!

7

Царская школа оказалась просто находкой. В принципе я рассчитывал, что у меня выйдет нечто подобное помеси суворовского училища с английской частной школой. Англичане, тут стоит отдать им должное, обошли весь мир в одном чрезвычайно важном параметре. Они создали отличную социальную машину по воспроизводству качественной элиты. Она включала в себя два главных, ключевых элемента. Во-первых, предельно формализованный и всем понятный образец, то есть знаменитого английского джентльменас классическим гуманитарным образованием и так называемой «жесткой верхней губой». И, во-вторых, эффективные социальные фабрикипо его производству, то есть классические английские частные школытипа Итона с крайне жестким, практически казарменным режимом, в которых это образование получалось и та самая жесткая верхняя губа вырабатывалась.

Я планировал со временем создать здесь такую же систему и через нее прогонять все дворянство. Уж важность подбора, подготовки и расстановки кадров мне объяснять было не нужно. Я считал, что в первую очередь вследствие своего серьезного отношения к этому вопросу и обошел многих из тех, с кем начинал в девяностые и кто до сих пор мыкался с одним-парой несчастных миллионов. Я же никогда не жалел денег на переподготовку сотрудников, на подбор коуч-тренеров, на курсы английского и времени на их обучение за свой счет, скажем, по программе МВА [29]в Стокгольмской школе бизнеса, где у меня, как у постоянного клиента, были солидные скидки. Так что у меня всегда под рукой была отлично подготовленная, слаженная, профессиональная команда. Нечто подобное я собирался заиметь и здесь.