Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор Страница 26

Один из солдат двинул меня прикладом мушкета. От неожиданности я пропустил удар, угодивший прямиком в солнечное сплетение. Сила его была такова, что из меня едва не вышибло дух. Я скрючился и медленно опустился на палубу.

Супруга аристократа ахнула. Ее муж, за долгую жизнь насмотревшийся всякого, что-то успокаивающе произнес.

— Ну, держитесь, — с ненавистью выдохнул бывший «дядька».

И началось! Наконец-то пригодились занятия той варварской смесью из единоборств, на изучение которой я тратил время подчиненных. Мои парни не сплоховали. Карл сразу отправил поручика в глубокий нокаут и переключил внимание на ближайших таможенников. Чижиков, не тратя время на обдумывание поступков, оторвал от дощатой палубы тяжелую бочку и бросил ее в сгрудившихся солдат, те полетели в разные стороны, будто кегли. Михайлов схватил весло и стал им орудовать, прореживая противников, не ожидавших такого отпора.

Я отдышался и кинулся в гущу схватки. Пусть мне никогда не стать великим ниндзя, способным ударом правой пятки свалить буйвола, однако махать ногами я все же не разучился. Удар, и нелепо размахивающий руками молодчик в зеленом кафтане летит за борт. Надеюсь, он умеет плавать и не пойдет камнем ко дну. Пусть я злой, как тысяча индейцев, все равно не хочется брать грех на душу, убивая соотечественника, которому просто не повезло с командиром. Еще один удар, и второй солдатик теряет мушкет. Я перехватываю оружие до того, как оно брякнулось оземь. Ружье находится на боевом взводе, осталось лишь спустить курок. В голову приходит шальная мысль разрядить мушкет в воздух, но я отбрасываю ее за ненадобностью. Точно так же избавляюсь и от ружья.

—..! — вырвалось у меня из груди.

Кто-то двинул меня по уху, резкая боль обожгла висок. Я развернулся и, без выяснения обстоятельств, двинул первому подвернувшемуся под кулак. Нет, право слово, как хорошо выделяться над толпой. Благодаря ста девяноста сантиметрам роста и накачанным за время службы мышцам я, сильно не утруждаясь, раскидывал солдатиков, как Гулливер лилипутов. Их не могло спасти даже численное превосходство.

Не знаю, что думали остальные пассажиры, но, если верить ободряющим крикам, они поддерживали нас. Правда, на помощь приходить не спешили. Даже матросики, у которых таможенная братия давно сидела в печенках. Ладно, морячки, смотрите бесплатное представление.

Признаюсь, сейчас меня ни капельки не заботили последствия этой потасовки. Я с упоением отдался драке, начиная понимать чувства тех, кто традиционно сходился в кулачной схватке стенка на стенку. Не корысти ради, а токмо… Дальше началось самое интересное. К таможенникам прибыло подкрепление: далеко не все солдаты высадились на «Новый Почтальон», и теперь, привлеченные шумом драки, они бросились на подмогу товарищам. Скоро на палубе было не протолкнуться. Новоприбывшие облепили нас как муравьи, и после недолгого сопротивления повалили, не забыв добавить «горячих». Удары солдатских башмаков сыпались на меня градом. Я вертелся, будто уж на сковородке, но, уходя от одних пинков, попадал под другие. Избиение, казалось, тянулось бесконечно. Исступленные солдаты пускали в ход все, лишь бы причинить как можно больше увечий. Я свернулся калачиком, закрыл руками голову. Тело вздрагивало от каждого удара. От боли меня словно пронизывало током. Мышцы сводило. Не знаю, как мне удавалось удерживаться в сознании, хотя бы на самом краешке. Я понимал, что стоит хоть на секунду отключиться и все, крышка… Из нас вполне могли устроить кровавое месиво, не догадайся я выкрикнуть магическую фразу:

— Слово и дело государево!

О чудо, меня услышали! Фраза подействовала как заклинание. Никогда прежде я не видел такой мгновенной реакции. Так, наверное, люди бегут от прокаженного или чумного. Без команды солдаты, действуя как единый слаженный организм, расступились, образовав круг, в центре которого, пуская кровавые пузыри, лежал я. Губы мои невольно растянулись в улыбке. Даже не верилось, что драка закончилась и я буду жить.

Кто-то рывком поставил меня на ноги. Я увидел бешено вращающиеся глаза офицера в изодранной епанче и мятой треуголке, съехавшей набок. Похоже, ему тоже досталось на орехи.

— Что ты сказал? — четко, отделяя слово от слова, спросил он.

Я распрямился во весь рост, грязной манжетой вытер разбитое лицо и гордо отчеканил:

— Слово и дело!

Глава 12

К чести таможенников, заковывать нас в железо не стали. Обыскали, отобрали шпаги и под конвоем доставили на берег. Потом началось обычное препирательство между армейским и морским ведомствами: ни то ни другое не хотело связываться с хлопотными персонами и желало переложить ответственность на чужие плечи. Нас таскали из штаба в штаб. Мы, наверное, раз восемь обогнули Кронштадт по периметру. Победили моряки, они сбагрили нашу пятерку пехотному полку, который вел в гавани и крепости земельные работы, а заодно охранял арестантов. Злющий как собака армейский майор обматерил нас по первое число и посадил в холодный каземат. Там и начался традиционный российский тянитолкай.

С одной стороны, нас, как заявивших «слово и дело», полагалось доставить в Тайную канцелярию, с другой — военные боялись притащить Ушакову кота в мешке. Я прекрасно понимал их опасения. Штаты у великого инквизитора не резиновые. Если горстку и без того вкалывавших как папа Карло канцеляристов начать заваливать всякой ерундой, Тайная канцелярия просто захлебнется. Характер у генерал-аншефа крутой, с Ушакова вполне станется заслать перестраховщиков туда, куда Макар телят не гонял. Например, в Вологду. А это — по здешним меркам — редкая глухомань.

Ситуация перед вершителями нашей судьбы сложилась непростая. Однозначных инструкций нет, зато противоречивых хоть отбавляй. Сложно выполнить один приказ, не нарушив другой. Так повелось еще со времен Великого Петра, у которого полет мысли не всегда успевал получить четкую огранку. Скажет: «Быть по сему», а о деталях упомянуть забудет. К царю за разъяснениями обращаться далеко и опасно, выкручивайся насколько хватит фантазии. Самое смешное начинается, если через какое-то время поступает диаметрально противоположное указание. Тут кого хочешь кондратий хватит, не только чиновника. Наверное, уже тогда стал вырабатываться классический способ исполнения туманных или слишком заумных распоряжений, получивший в более позднюю эпоху звучную аббревиатуру ПВО («Подожди Выполнять — Отменят»).

Военные и гражданские чиновники чуть ли не на кофейной гуще гадают, чтобы хоть как-то разобраться, чего, собственно, наверху от них требуют. Анна Иоанновна вроде и пытается навести порядок, но до всего руки не доходят. И работы по горло («караул» кричи — не знаешь, за что хвататься), и любителей ловить рыбку в мутной воде выше крыши. Некоторым высокопоставленным особам исконный российский бардак только на руку: помогает ворочать делишками, за которые в нормальной обстановке по головке не погладят. Да что там на «осьмнадцатый» век кивать — вспомним хотя бы лихие девяностые: пока обыватель соображал, что к чему, мудрые люди быстренько прихватизировали народное достояние. А мы потом стоим, глазами хлопаем и удивляемся: как же так, стратегически важное предприятие, приносящее миллиардную прибыль, строили когда-то всем миром, вбухивали огромные деньги, плохо ели, мало спали, скудно жили, а оно за два ваучера и бутылку коньяка вдруг оказалось в собственности у олигарха дяди Коли, который выстроил в Лондоне хоромы и теперь ходит, пузо себе гладит? И ведь не придерешься, все по закону, а то, что законы под конкретного дядю Колю писались, это уж звиняйте, хлопцы, поздно пить боржоми. Не то что почки отвалились, вся страна чуть было медным тазом не накрылась, а «авторы» этого скотства по сию пору посмеиваются над нами, лохами ушастыми.

В крепости нас не трогали целую неделю. Кормили, поили, один раз сводили помыться в солдатскую баню. Условия оказались вполне человеческими, других арестантов содержали не в пример хуже. Потом ситуация резко переменилась. Похоже, штабные чины почесали посыпанные пудрой парики и на свой страх и риск повели дознание, чтобы в будущем сориентироваться по обстановке.

Расследование шло по стандартному сценарию. Доморощенные следаки в тонкости психологии не вдавались, об уликах не думали, процедуру взятия показаний начинали с зуботычин. Я пытался объяснить чересчур ретивым, что они ведут себя «слегка» некорректно по отношению к дворянину и военнослужащему российской армии, но мои увещевания были никому не интересны. В одно ухо влетало, в другое вылетало. Что оставалось на бумаге — одному Богу ведомо.

Предлагал навести о нас справки, перечислил ораву знакомых, которые могли удостоверить наши личности. Ответ стандартный:

— Врешь, собака!

И по зубам — хрясь!