Александр Архиповец - Вальс Бостон Страница 26

Выходя из кабинета, забрал документы, права, мобильники, кожаное портмоне с деньгами. На руку одел "Romanson" с золотым браслетом, найденный в ящике стола. "Черт возьми, как приятно носить дорогие вещи".

Переоделся в итальянскую рубашку, добротный серый английский костюм и черные кожаные туфли. Спускаясь во двор, успел поразмыслить над тем, что довольствие служащего пятой категории весьма и весьма…

У ворот, словно черная, лоснящаяся шерстью готовая к прыжку пантера, красовалась новенькая "Audi".

Захватило дух: "Хороша! Слов нет!"

Услужливо склонившись, Константин отворил переднюю дверцу.

– Сяду сзади, – буркнул, неспешно обходя машину.

Восхищенно покачал головой. Да! Похоже и мой водитель не равнодушен.

– "Audi А7". Модель две тысячи девятого. Сам сажусь второй раз – ездил только на заправку. У Вас хороший вкус, шеф!

Честно говоря, не знаю при чем здесь мой вкус, однако важно надул губы. У Фарадея был "Меседес", а вот мне дали "Ауди".

Серый кожаный салон, автоматическая коробка передач, бортовой компьютер, фирменный серебряный знак на руле. Такое впечатление, что садишься не в автомобиль, а в кабину самолета. Тихонько заурчав, машина тронулась с места.

Момента выхода из Зоны не ощутил. Константин ведет машину неспешно. Аккуратно объезжает бесчисленные выбоины и ямы на дороге. Лес быстро остался позади. Сразу за ним – мост через Ворсклу, село Кротенки, подъем в гору.

Выехали на трассу. Осень, словно печальный художник, наносит на холст, мазок за мазком, красные и желтые цвета. Бабочки, ненароком угодившие под ее кисть, тоже обрели ярко-бордовые наряды, – они так похожи на сорванные ветром листочки дикого винограда. То кружат в воздухе, то садятся на поникшую траву. И лишь небу осень оставила голубые да бело-молочные тона.

Над полем парит коршун. Высматривает зазевавшегося в поисках колоска мышонка. У обочины небольшие холмики земли, насыпанные трудягами кротами.

Возле заправки – пост ГАИ с чисто украинским смысловым названием – ДАЙ. Вижу, в каких муках инспектору дается подвиг не поднять руку с полосатой палицей. Благоразумие или чутье на этот раз победили.

Дорога за прошедшие годы изменилась мало, разве что стала еще хуже. Похоже, властям до нее дела по-прежнему нет. Зато стало больше дорогих машин. Растет благосостояние "ограниченного контингента" украинского народа.

От поворота к музею Полтавской битвы до переезда асфальт немного лучше. Видать, обновили к трехсотлетию битвы со шведами. Старые деревья спилили, но пеньки кое-где торчат. Обычное дело – "фондов не хватило". Карманы бездонные, а средства – ограниченные. Вот до пней и не добрались.

– Константин, трехсотлетие Полтавской битвы отметили торжественно, шумно? Все-таки дата знаменательная… Гостей из России, со Швеции… много было?

Водитель-консультант непонимающе на меня посмотрел.

– Это то, что год назад?

– Да.

– Чего-то было… Вот только что?… Толком не помню. Ну, немного пошумели… Разве аборигенов поймешь? Кто за Мазепу, кто против… Кто памятник ставить, кто снимать… Им бы порядок в доме навести… а они друг друга за "чубы таскают".

"Да, в этом с консультантом сложно не согласиться. Не в бровь, а в глаз".

Переезд был закрыт.

– Давай по объездной!

– Так там дорога – мрак!

– Ничего, поехали.

Вновь недоуменный взгляд… Причина вскоре стала понятна. Сказать, что дорога плоха – не сказать ничего. Впечатление такое, что кто-то провел диверсию. Лучше бы подождали у переезда.

Зато центр Полтавы похорошел. Новые дома, чистые улицы.

Глядя вокруг, чувствовал, как теплеет на душе. Родные, знакомые с детства места. Вот уж не думал, что смогу их еще раз увидеть, пройтись, подышать воздухом. На обратном пути обязательно погуляю в центре. Может, встречу кого-то из старых знакомых…

"Конечно! Встрече с покойником безмерно будут рады!" – ухмыльнулся здравый смысл.

На кладбище тишина и покой. Прохладный ветерок приятно обдувал неожиданно покрасневшие щеки. "А я-то думал, что останусь совершенно равнодушен. Так нет! Даже немного вспотел".

Один ряд могил, другой… Поворот налево, еще один. Вот они – могилки отца и матери. Заброшенные, неухоженные. Без цветов, заросшие сорной травой. Мне вдруг стало до жути стыдно… Будто моя вина! Почему "будто"? Так и есть! Моя! Сколько раз здесь был – один, два?

Рядышком холмик без памятника.

– Где? – посмотрел на Константина, прекрасно понимая, какой услышу ответ.

– Вот эта, – он кивнул на кое-где просевший холмик.

– Точно?

– По документам – да!

Я стоял и тупо глазел на свою могилу. Здесь, под двухметровой толщей земли покоится Калгин Алексей Владимирович, скончавшийся три года назад от сердечного приступа. "Хорошо… Тогда – кто я? Я… Неужто в самом деле служащий пятой категории Отдела Внутреннего Сыска Департамента Безопасности. Умник? Который и в церковь-то зайти не может".

Ощутил, как из глубины естества поднимается волна ярости. Еще мгновенье и захлестнет с головой! Пытаясь сдержаться, сильно сжал кулаки…

– Шеф! Шеф! Что с Вами?

Я увидел, что земля на могиле, куда вперил невидящий взгляд – горит! Вспучивается, бурлит, распространяя резкий запах гари и сизый дым.

"Похоже, моя работа! Только этого еще не хватало – воспламенять взглядом".

Впервые за долгое время захотелось курить.

– Константин, наведи здесь порядок, чтоб и оградка и памятники, и цветы… В общем все, как положено у людей… аборигенов.

Чувствую – покраснел. Хоть и стыдно, а сказал!

– Хорошо, шеф!

– А сейчас – в центр. Хочу пройтись по городу. Машину припаркуй там, где обычно оставлял Фарадей.

Пока ехали, немного пришел в себя. Попробовал думать о приятном: о Шарлотте, о Марго с ее неизменными сапфирами и ароматом персидской сирени. О том, что обязательно сегодня оставлю ее на ночь. Настроение немного улучшилось. Только тоска, глубоко засевшая в душе, никак не желала отпускать.

Выйдя из машины, поднял голову вверх и с удивлением понял, что не узнаю знакомое место. Передо мной четырехзвездный отель "Палаццо". Что было здесь раньше? Не вспомню. Ах да! Вареничная. Захаживали мы сюда, захаживали… Кушали на втором этаже общепитовские вареники. Но куда им до тех, что сегодня подавала Марго…

Кафе "Княжий келих", угловой гастроном – на своих местах. Кинотеатр "Колос", аллея, ведущая к памятнику Гоголю.

А это что за каменные истуканы вдоль дорожки? Неужели перетянули со двора краеведческого музея скифских баб? Кто же додумался? Нет! Это не наследие веков, а новые творения по мотивам произведений Гоголя. С трудом догадался, кто есть кто.

Ну аборигены, ну дают! Не думаю, что подобные "ваяния" порадовали бы Николая Васильевича. Не зря повернулся к ним спиной. Хотя… какой из меня искусствовед? Ценитель пре-красного… Далек… весьма далек… и к тому же дремуче глуп. Одним словом – Умник.

Неспешно прошелся по Октябрьской, спустился в сверкающий витринами и огнями подземный переход "Злато місто". Красиво. Помню, спорили – строить не строить. По гранитным ступенькам поднялся вверх. Увидел памятник Славы.

"Вот она, живая история, смотрит свысока, широко раскинув золотые крылья. Решетом времени просеяв зерна Истины от шелухи амбиций и политической конъюнктуры".

Пристально вглядываюсь в лица и глаза прохожих: молодых и не очень, веселых и грустных, счастливых и несчастных – читаю мысли, вижу желания, понимаю цели… "У каждого свой путь, своя судьба. Но всякий… всякий – несет в себе клеймо Мира-Паука и со временем ощутит его коготки, а то и жало. Не отпустит… никого! Не вырваться из липкой паутины…

В мире Мерли тоже не мед, но все равно – не так. У него есть будущее… Не то, что здесь! Как бы хотелось, чтобы я ошибся! Как бы хотелось!…"

Поймал гонимый легким ветерком желтый листочек. Разгладил на ладони, ощутил шероховатость, прохладу отмирающей зелени.

Осень – в небе жгут корабли,

Осень – мне бы прочь от земли…

Вновь накатила волна тоски, словно я не служащий пятой категории Умник, а простой смертный – Калгин Алексей Владимирович, 1963 года рождения, и предстоит мне барахтаться в липкой паутине Мира-Паука еще долгие годы. Пока он не высосет до конца все мои соки, не оставит пустую хитиновую оболочку…

На обратном пути сам сел за руль. Чтобы освоиться, хватило десяти минут. Машина отзывчива и послушна, словно старый добрый конь. Такого жаль гнать или без толку трепать по бездорожью. Вот и ехал, как Константин, не спеша, выбирая дорогу, объезжая бугры и ямы. Он же, съежившись, потупив взор, молча сидел рядом.

Миновав мост через Ворсклу, остановился, спустился вниз к воде, обмакнул руки: прозрачная, холодная, словно живая – гладит ладони. Зачерпнул в пригоршни. Умиротворенно смотрел, как она тонкими струйками стекает между пальцев. Неподалеку вынырнул зеленый лягушонок и уставился на меня выпученными глазами. Шутя, брызнул в него. Испугавшись, он нырнул и, быстро перебирая лапками, поплыл в глубину, не понимая, что именно там его поджидает опасность.