Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич Страница 26

А вот крупный рогатый скот для пользования в хозяйствах пришлось начать закупать за границей, хотя и в небольшом количестве. Болотов уже давно занимался селекционной работой и разведением скота, но количество его пока было невелико. Уже после Кагульской победы он принялся за создание сети селекционных станций, что потребовало новых вложений и закупок племенного скота в Германии, Англии и Голландии. Успехи на этом поприще у Андрея Тимофеевича были значительные, причём и в части технологий кормов и ухода, но пока мы не успевали обеспечить всех переселенцев. Было даже принято решение — на первый год-два выделять коров не на семью, а на поселение — справятся.

С лошадьми тоже как-то продвигалось. Ещё в Варне, Алексей Орлов, бывший большим знатоком конного дела, с пеной у рта доказывал нам преступность передачи стад, захваченных в войне с турками, в крестьянские хозяйства или башкирам — вывозить исключительно внутрь страны на конные заводы, для разведения на племя. Именно у турок было множество породистых лошадей, которые представляли большую ценность и необходимы были для создания нашей кавалерии.

Григория Орлова я практически обязал заняться коннозаводством, и он сейчас строил целых три конных завода, хотя основное руководство организацией процесса осуществлял его брат Алексей, который был мало задействован в работе комиссии по делам воинским. Кирилл Разумовский, оказалось, тоже питал слабость к лошадям и с энтузиазмом занялся их разведением. Я просил их заниматься пока не кавалерийскими лошадьми, а именно тяжеловозами, которые были крайне востребованы в крестьянском хозяйстве на целинных землях, а также в артиллерии и обозном хозяйстве. Замечу, что вскоре разведение лошадей стало одним из излюбленных занятий знатных особ, выходящих в отставку с государевой службы.

Так, до следующего года у нас всё распланировано, осталось два нерешённых вопроса — уже сейчас имелось несколько сотен построенных домов в новозаложенных деревнях, которые можно и нужно было заселять. Однако заполнить их бывшими иноземцами будет ошибочно, почувствовав себя первопоселенцами, они могут отказаться потом принимать наши порядки. Правильнее было бы заселять их уже в как-то обжитые деревни. Значит, надо найти русских поселенцев уже сейчас, дать им пережить зиму в новых поселениях до следующей весны, ощутить себя аборигенами. Они же помогут новопоселенцам в следующем сезоне разобраться на месте.

Второй вопрос с армией. Если офицеры получали обещанные земли в наместничествах, причём чуть менее половины получили свои поместья в Заволжье, дабы как следует разбавить остзейцев с молдаванами, то солдаты ждали обещанного, а терпение их не бесконечно. К тому же из соображений экономии средств армию требовалось сократить хотя бы до предвоенных штатов.

Так что, не дожидаясь решения комиссии Орлова, в сентябре было принято решение об увольнении в отставку желающих солдат. Каждому солдату, который отслужил больше пяти лет, был предоставлен выбор: остаться служить, перейти в разряд посадских людей либо стать государственным крестьянином. Отставным солдатам, решившим снова примерить на себя судьбу земледельца, полагался надел в Таврической, Придунайской, Кубанской или Заволжской наместничествах. Причём солдат, отслуживший минимальный срок, получал обычный надел, отслуживший более десяти лет — уже двойной, так же как и капрал, а сержанты — тройной. Солдат, решивших пойти в посадские люди, наделяли пятьюдесятью рублями.

В результате выяснилось, что солдат, которые желали заняться крестьянским трудом не так уж много. Из всей, почти трёхсоттысячной российской армии, в крестьяне решили пойти только чуть более тридцати тысяч человек, причём это были преимущественно молодые солдаты, что ещё не забыли запаха вспаханной земли, а в посадские люди собрались податься ещё около пятидесяти тысяч, преимущественно ветеранов, срок службы которых давно перевалил через середину. Таким образом, армия уменьшилась меньше, чем на треть и ещё вполне сохраняла способность воевать.

Иван Никитин твёрдо решил в крестьяне вернуться. Твёрдо! Пусть и сержантом стал в Астраханском полку, куда перевели его после расформирования преображенцев, а для себя всё решил.

Тогда следователи определили, что капрал Никитин в мятеже не замешан и одним из первых поддержал законную власть. Но после всего, что было, не мог Иван снова солдатом себя осознать. Появилось у него недоверие к офицерам, боялся он, что опять они затеют измену. Как при таких мыслях и страхах снова послушным стать? Мрачен он стал, спал плохо. Не мог никак себя перебороть и всё назад вернуть.

Бывший сержант Смолянин, ставший прапорщиком в том же Астраханском полку, вполне понимал проблемы Никитина, говорил с Иваном часто, пытался его успокоить. Но, как только пошли слухи, что солдатам будет разрешено выйти в отставку до срока и выбрать себе дальнейшую жизнь, Ивану началась сниться крестьянская жизнь.

Никитин, после того как ушёл в солдаты, забыл думать о возврате в крестьянское состояние, хотя тяга у него к растениям и животным осталась, и ещё в армии он замучил знающих людей расспросами. А теперь ему снилась то тёплая земля в ладонях, то запах свежескошенной травы, то щекотка от остей колосьев на лице. Ничего с собой он поделать не мог. А уж когда вышел указ о правилах выхода в отставку, по которым он мог получить огромный участок земли в богатых степных землях, лошадку и скарб, то вариантов дальнейшего будущего у него просто не осталось. Иван только и думал о том, как он придёт на свою земельку и прижмётся к ней щекой, втянет в себя её аромат.

О своём решении уйти и стать земледельцем он объявил своему поручику Соломатину. Тот сначала принялся уговаривать его остаться в полку, понимая, что без опытного сержанта служить будет трудновато. Но потом, поняв решимость Никитина, принялся уговаривать его подписать крестьянский договор именно с ним.

Однако Иван точно не хотел уйти под руку помещика — недоверие его к офицерам и дворянам никуда не исчезло, поэтому он готов был уйти только под казённое управление. Пусть Соломатин и предлагал ему большую отсрочку оброчных платежей — на казённых землях давалось два года освобождения от них, а он говорил о пяти, да и сам оброк должен был быть чуть меньше.

Как ещё помещики могли привлечь крестьян на свою землю, как, не пообещав им льготы? Если уж Правящие особы запретили принуждать крестьянина к заключению договора, а тот мог при необходимости жаловаться на такое деяние. Пусть наказание за такое преступление не было обозначено, но зная крутой характер Императрицы, можно было ожидать и высылки в Зауральские наместничества и даже на саму Камчатку. Зачем рисковать офицерам, которые и так получили за свою верную службу многое, а могли получить ещё?

Узнав о его желании уйти со службы, c ним побеседовал и прапорщик Смолянин. Он тоже покидал службу, его здоровье так и не смогло восстановиться — грудь болела, иногда он начинал даже харкать кровью, и армейские врачи дали ему абшид[22]. Прапорщик получил поместье на реке Саксагань в Таврическом наместничестве. Сначала он рассчитывал просто продать землю, и переехать в любимую Кострому, где прикупить домик, лавочку и заняться торговлей и ремонтом скобяных изделий, к которым он имел пристрастие и талант.

Однако на его землях нашли выходы угля, и Императорский приказ заинтересовался этим. Ведомство организовывало компанию для разработки копей. А вот когда сам Теплов, готовя документы, увидел имя помещика, что владел это землёй, то сразу вспомнил, сержанта, который за помощь генералу Вейсману в подавлении мятежа, получил офицерский чин. Так что вместо выкупа прапорщику предложили войти в эту компанию наделом и заняться добычей угля.

Распоряжаться землёю теперь свободно уже не позволялось. Продавать землю, равно как и крестьян, дворяне теперь не могли. Они имели право только передавать земли по наследству и то, пока род сохранял статус дворянского, закладывать её в Дворянском банке для дальнейшего кредитования крестьян и вносить в капитал предприятий.