Белла чао (1943) - Николай Соболев Страница 26

— Да зачем? — удивился Лека. — Тебе полчаса продержаться, а там мы собьем заслон, подойдет далматинская бригада…

— А то ты не знаешь, как все бывает! Бригада застрянет или новое задание получит или четников с Михайловичем окажется больше. А я людей класть не хочу.

— Война это стоять и помирать, где приказано, — двинул челюстью Четкович.

Ну да, кадровый офицер, странно ожидать от него других воззрений.

— Знаешь, когда Небош в Гиммлера стрелял, у меня сомнений не было, за такое умереть не жалко. Но вот за Михайловича — увольте. Пулеметы давай, а то вдруг он пробьется.

Но вытряс я лишнее только после согласования замысла засады. Есть там местечко, Оштри Кук, где дорога вьется в каньоне перед подъемом на седловину. Вот если встать на ней, то атаковать нас можно только в лоб, или карабкаться под огнем на крутые склоны. А мы туда еще и растяжек понаставим.

Набралось нас все-таки не пятнадцать, а полсотни, да еще Лука привязался — мы-то все воюем, а он картиночки в штабе рисует. Дело, безусловно, нужное, но для самоуважения не полезное, вот он и рвался в бой. Но я взял только потому, что уж очень за него Бранко просил, по-родственному.

До Недавича уже привычным манером докинули на грузовиках, а дальше двадцать километров по высоким и холодным горам, и ровно через тридцать часов после выхода будьте любезны замаскироваться и сидеть в засаде. И это еще хорошо — могли бы и от самого Коница ножками-ножками…

Забирали от Неретвы на север, в ненаселенку и мимо горы с неприятным названием Велики Зимомор, долиной реки идти стремно — там деревушки и катуны пастушьи на каждом шагу. Марш сам себя не пройдет и уже через час мы втянулись в ритм, ступая почти след в след ушедшему вперед охранению. Перед глазами покачивалась спина впереди идущего, на переходе командовал Бранко, можно отключить мозг на время — в нужное место выведут партизаны из местных уроженцев.

Но в голову лезло всякое — и как мой коллега по федерации рассказывал, что они на туристских байдарках писали «Умный в гору не пойдет», и что зря я гнал на Верховный штаб с организацией дивизий, вон как неплохо получилось, и что нам не страшна ночевка в горах, все тепло одеты, есть калорийная еда, сухой спирт, накидки и одеяла.

Но все равно ворочалась внутри тревожная мыслишка — мы же нихрена не альпинисты, чтобы зимой среди скал в снегу дрыхнуть. Да, горы не шибко высокие, пики максимум два километра, а мы идем сильно ниже, но это все равно горы, а пуховых спальников у нас нет.

До заката мы добрались только до старинного заброшенного кладбища в горах — укрытые снегом белые известняковые надгробья, каменные кресты с грубыми резными узорами, поди, пойми, кто тут лежит и чье оно, православное или католическое — до ближайшего селения километров восемь…

— Почти пришли, — доложил сменившийся проводник. — Остался час до Говзы и еще один до места. Заночуем здесь?

По-хорошему надо бы так, но неизвестно, как завтра повернется. Лучше дойти, устроить засаду…

— Идем дальше, нам все равно с рассвета четников дожидаться, вот и поспим.

Место, насколько я мог оценить в темноте, хорошее — перед нами голые склоны под снегом, пара каменюк, спрятаться особо негде. Разве что два полуразвалившихся сарая у дороги, но туда немедленно умчался приданный нам минер с подручными, я даже не успел его за полу ухватить — на мой взгляд, в первую очередь нужно ставить растяжки на склонах, чтоб в обход не совались.

Остальные под руководством Бранко, Глиши и Небоша обустраивали основные и запасные позиции для пулеметчиков и снайперов, а кое-где складывали из камней невысокие стеночки для прикрытия перемещений. Толку от них чуть, но если не дадут хоть одной пуле до человека долететь — уже хорошо. Мои «старики» наскоро объясняли как правильно юзать белые накидки, как маскироваться, но партизаны и так многое уже знали сами. Значит, в НОАЮ заработала система обучения — ай да Арсо, ай да молодец!

Подрывник прискакал только для того, чтобы схватить проволоку для растяжек и умчаться на склоны, мне даже не пришлось ему ставить дополнительную задачу. Эдакий фанатик подрывного дела, пироман-любитель, знаю я таких, им только дай что-нибудь поджечь или взорвать. Вот он и егозил всю ночь, помощников своих загонял, а с утра клевал носом на позиции. Засыпал незаметно для себя, сопел в две дырочки, потом всхрапывал, вздрагивал от этого звука и в панике просыпался: кто здесь??? Оглядывал хихикающих соседей мутным взором, успокаивался и снова задремывал.

Остальные же ночью менялись — половина спала, половина работала. Лука пытался сунуться в передовую цепь, но из него вояка так себе, да и как художник он для нас ценней — отрядил его в тыловое наблюдение. Он было возмутился, что его в бой не пускают, но я сделал значительное лицо и объяснил, что опасаюсь подхода итальянцев из Гацко и удара нам в спину. Недовольно ворча, Лука удалился устраивать себе наблюдательный пункт. Парень-то он хороший, но в бою сколько раз всякие фортели выкидывал? Пусть в сторонке посидит, мне спокойней будет.

Солнце поднялось над Зеленгорой и даже понемногу пригревало, время уверенно шло к назначенному часу. Мои ребята всех разбудили, вывели на позицию, без напоминаний заставили подрыгать руками и ногами, чтобы разогнать кровь, а то будет от колотуна оружие дрожать. Бойцы позевывали, не очень зная, чем себя занять до появления противника, а незабвенный Казимирас Гедеминович говорил, что солдат в обороне должен закапываться на максимально возможную глубину и каждую минуту свою позицию улучшать. Вот я и рявкнул тихонько, приказал сгребать ближайшие камни в бруствера, подстелить под пузо одеяла, подложить под винтовки рюкзаки и вообще, не ворон ловить, а готовится.

В этом шевелении прошло полчаса, но все затихло, когда Марко сообщил:

— Идут. И что-то их слишком много

— Сколько? — всегда меня раздражала неточность в докладах.

— Погоди, дай сосчитать.

Я облизнул обветренные губы, вглядываясь в