Александр Прозоров - Паутина зла Страница 27

— Глеб, как и многие другие, добровольно служит чародейке уже давно, — сообщила Старая Мила, не дождавшись от ведуна ответа. — Все здесь хотели к ней на службу, наперебой… Но хозяйка выбирала лучших. Значит, и Глеб наконец удостоился чести.

— Значит, сами хотели… — усмехнулся Олег. — Славно придумано. И староста хотел?

— Ох, не знаю я ничего про ту деревню, откуда ты пришел, — сморщилась старуха. — А и что знала — забыла. Помню только главное, о том и поведала. Да понял ли ты? Нет никакого умруна-чародея — то ребенок шалит. Нет в нем зла. А что в его руках сила недетская, так ее направить надобно уметь. Ставр это понимал. Но устал Ставр столько лет не старея при волшебнице нянькой быть… И услышал свой зов. Кто теперича его заменит?

— Так я все про Глеба! — напомнил Олег и откашлялся в кулак. — Значит, сам добровольно он в лес ушел? И теперь староста его сапоги себе в сундук сложит, а потом…

— Сапоги его на тебе! — вдруг выкрикнула нахохлившаяся Старая Мила. — А раз на тебе, значит, ничто ему не мешает в деревню вернуться! И в этом ты виноват. Отчего меня не слушаешь, отчего перебиваешь?

— Да устал я от твоих сказок… — Ведун поднялся, сабля, рассекая воздух, нарисовала перед старухой восьмерку. — Пора и честь знать.

— Стой!

Старая Мила вскочила на ноги одним прыжком — порывистость движения никак не сочеталась с ее тощим, высушенным телом.

— А еще девочка-чародейка уж очень странно себя ведет, — продолжил Олег, чуть смещаясь вправо. — То ее лучший друг норовит меня убить, то летающие мечи стаей набрасываются…

— Она играет с тобой! — упрямо поджала губы старуха и как заправский боец тоже двинулась по кругу. — Маленькая она… В присмотре нуждается… Неужели ты не понимаешь, Олег? Вот Ставр понял. Очень людям помог. Разве ты не того хочешь, не добра людям? Подумай сам, сколько маленькая натерпелась, сколько бед по милости людей изведала. За что ей их любить? Нужно, чтобы кто-нибудь ее отвлек, подсказал, направил…

— Маленькая, говоришь? А выглядит старухой!

— Дурак! Неужто меня, старую, с ней спутал?!

Олег ударил, но Старая Мила легко отскочила назад, сразу на сажень. В следующий миг старуха вытянула вперед руки, на которых тут же отросли крепкие, загнутые книзу когти, нос превратился в клюв, лохмотья за спиной вздулись перепончатыми крыльями.

— Не годишься ты в друзья моей малышке! — каркнула отвратительная тварь, и новая волна смрада окатила ведуна. — Не с тем она играла!

Старая Мила взлетела в воздух, оказалась прямо над Олегом. Отпрыгивая в сторону, он увидел птичьи лапы с еще более устрашающими когтями и — вот потеха! — змеиный хвост, свисающий из-под юбки. После долгого напряженного ожидания этот бой показался ведуну радостным избавлением. Наконец-то!

Изобразив ложный замах, Олег нырнул прямо под старуху и отсек ей добрую половину хвоста, откуда немедленно брызнуло что-то, больше всего напоминающее гной. Протяжный мерзкий крик разнесся над лесом, а когда вернулся многоголосым эхом, Старая Мила бросилась на ведуна. Теперь она атаковала всерьез, не жалея себя. Мелькали со всех сторон когти, тварь то взлетала вверх, то стелилась по земле. Скорость, с которой она парировала удары сабли, искры, разлетающиеся в темноте каждый раз, как сталь встречалась с когтями, в другое время произвели бы на Середина впечатление. Но в бою думать нельзя.

Как ни проворна была тварь, но серединская сабля разила еще быстрее. Вскоре Старая Мила истекала гноем из множества ран, лишилась половины когтей на левой лапе и части клюва, но главным своим достижением ведун посчитал поврежденное крыло. Вынужденная теперь сражаться только на земле, старуха потеряла почти всю свою подвижность, и Олег воспользовался этим, в свою очередь закружившись вокруг нее.

Он ждал, что на помощь твари придут волки, призраки, лесная нечисть, деревенские оборотни — кто угодно, но никто так и не появился. Отрубив Старой Миле обе руки, Олег завершил бой, снеся ее голову с тонкой, ломкой шеи, и печально вздохнул. Кем бы ни был умрун, взрослым или ребенком, но перед Серединым был не он. Снова не он… Вонь висела в воздухе такая, что резало глаза, и ведун с облегчением отошел, не обращая больше внимания на труп.

— Вот такое ква, — доложил он сам себе. — Кресту и в самом деле нельзя больше верить — нигде. Электрическая сила.

— Со старухой бился, а кровью облился! — Середин вздрогнул, когда увидел в десятке шагов перед собой, в тени ели, темноволосую девушку в белом платье. Ту самую, из сна! Или одну из тех самых… Она залилась хохотом, показывая множество мелких белых зубов. — Знать, владелец доброй силы — победитель Старой Милы!

— Ты! — с неожиданной уверенностью выкрикнул Середин. — Это ты!

— Я, — согласилась девушка, посерьезнев. — Нравлюсь?

Темные, почти черные волосы, большие глаза, высокая шея, стройная фигурка… «Славная девушка, хотя красавицей не назвать, — отметил про себя Середин — Просто хорошенькая. И это странно, чародейка могла бы явиться и в более прельстительном облике. Неужели настоящий образ, не личина?»

— На маленькую девочку ты не похожа, — сказал он вслух.

— Разве не могло мне надоесть быть маленькой девочкой? — улыбнулась чародейка. — И что мне мешает быть такой, какой захочу? Старушка ведь тебе все рассказала… Ох, и надоела она мне. Умирать не хотела, представь. Отчего, чем старше человек, тем меньше умирать хочет? Глупо это. Да почти все люди глупы. Ты со мной согласен?

— Нет.

— Отчего же? — Брови девушки изумленно, без всякой злобы взлетели вверх. — Это же видно!

— А я с нежитью всегда не согласен, что бы она ни говорила.

— Вот оно что… — Чародейка понурила голову, распущенные волосы скрыли лицо. — Да ведь я не виновата, что нежитью стала. Все из-за людей да из-за отца. Зачем меня извести хочешь?

— А зачем зло творишь? — Олег знал, что это смешно, но сделал длинный скользящий шаг вперед.

— Не зло, а справедливость… — Не поднимая головы, не пошевелившись, чародейка мгновенно перелетела к следующей ели. — Справедливость — не зло, хотя выглядит часто так же. Для справедливости нет ни добра, ни зла, ни правды, ни кривды. Убил — умри, украл — отдай, заставил — отработай. Пришел меня со свету сжить — попробуй, не сумеешь — служи. Я свое беру, Олег-ведун, не творю зла. Зло только от людей.

Середин остановился, не зная, что предпринять. Вот чему его не научил Ливон Ратмирович — так это летать, надо будет попенять при случае. Обычно ведун или подстраивал ловушки особо шустрой нежити, или…

— А может, справедливо было как раз поджарить тебя, пока маленькая? — как можно небрежнее поинтересовался Середин. — Пока в большую змеюку не выросла, а? Может, ошибка мужиков из Глинок в том, что не зашибли тебя каменюкой, прежде чем пошли папашу убивать?

— Да ты злой! — Чародейка уставилась на Олега широко раскрытыми глазами.

— Нет, я не злой. Я только кажусь злым для тех, кто правду с кривдой смешать старается. Для тех, кто меня за нос водит, в морок кутает. Особенно сержусь, когда вижу, что делает это сопливая девчонка, ума небольшого, да и лицом больше на гусыню смахивает.

— Почему — на гусыню?! — искренне удивилась девушка.

— Потому что, — отрезал ведун. Не объяснять же, что это первое, что пришло в голову? — Не уродилась ты, видать, и родители красотой не блистали. Да боюсь, что и умом — а то с чего бы ты была так глупа?

— Не тронь мою семью! — Чародейка в гневе топнула ногой. К ужасу Олега, окружавшие их деревья сотряслись, закачали ветвями.

— Да их уже без меня тронули, слава Перуну, — как можно гнуснее ухмыльнулся ведун. — А если ты еще по земле гуляешь — значит, никто всерьез не польстился. Да и то — что с тебя вреда? Людей только пугать, с таким-то личиком.

— Врешь ты все! — Она отвернулась, взметнув подолом платья, обхватила себя руками. — Хочешь, чтобы я напала. Или просто ты злой дурак, вот и все. А я-то подумала, что интересный человек… Вон откуда явился, из чужого мира…

— Откуда ты знаешь? — Олег сделал длинный бесшумный шаг. — Неужели веришь всему, что у меня во снах нашла? — Еще шаг. — Ты снова приходи, я во сне шустрый. Коли быстро разденешься — сладим. Со спины-то ты еще ничего, в темноте-то… — Еще шаг, осталось совсем немного, Середин замахнулся…

— Ну, бей! — Не чародейка, только ее голова повернулась на плечах.

Середин ударил, хотя любой другой на его месте, наверное, с криком бы отскочил подальше. Вместо миловидной девушки на него уставилась сине-багровая, изъеденная язвами харя. Сабля с хрустом вошла в перекрученную шею и разрубила ее ровно до середины. Голова откинулась, будто на петлях, из обрубка выскочила новая, совсем младенческая, пухлая — и сразу начала реветь.

Рубить голову новорожденному — такого Олегу еще не доводилось. Однако он знал твердо: ничего доброго, хорошего, ничего, достойного жалости, во всем этом лесу нет. Сабля снова свистнула, рассекая воздух, плач оборвался.