Александр Трубников - Черный Гетман Страница 27

— А что, нельзя было просто забрать эту реликвию в свой Египет?

— Нет, — покачал головой Измаил. — Это кусок черного металла, один из упавших в незапамятные времена с небес на землю. Он не может быть перенесен дальше чем на три недели пути от места падения — тому кто это сделает, грозят неисчислимые беды. Сперва мы поручили заботу о камне здешним волхвам, с которыми поддерживали связь. Но с обращением здешних князей в христианство над капищем, стоявшим на этом холме, нависла угроза. Для греческих епископов, не посвященных в древние тайны, наша реликвия — простой языческий талисман. Ни один священник не позволил бы его держать в освященных церковных стенах. Вот и пришлось заключить союз с одним из княжеских родов, и под его покровительством построить особую церковь, которая с одной стороны стала бы надежным укрытием для реликвии, а с другой не оскорбляла христианского канона.

— И как же это вам удалось?

— Я уже говорил, что на строительство были присланы александрийские мастера. Чтобы не вызывать подозрений, они взяли с собой каменщиков из Болгарского царства. Правда, к тому времени князь Олег уже умер, и строительство церкви началось при его сыне Всеволоде, а завершилось и вовсе после его смерти. Реликвия хранилась здесь, — Измаил указал на нишу справа от алтаря, — но вне церковных стен, на специально пристроенной площадке.

Действительно, из стены, на высоте чуть выше человеческого роста, выдавался вперед небольшой балкончик, за которым чернела маленькая дверца.

— Княжеская молельня располагалась на хорах, — продолжил рассказ Измаил. — Если бы не обваленный свод, то мы могли бы подняться туда, и ты увидел бы то, что видели твои предки. Впереди за стеной — ковчежец с реликвией, справа внизу — мраморные саркофаги, в которых лежали усопшие представители рода. Слева же, на колонне был изображен сам князь Всеволод Ольгович, напоминавший своим потомкам о заключенном договоре.

Ольгерд повернул голову туда, куда указывал Измаил и чуть не охнул от изумления. С колонны на него смотрел человек в полном рыцарском снаряжении с круглым щитом, кавалерийским копьем и выглядывающим из-за спины мечом. По мелким деталям, мало понятным людям не военным, было хорошо видно, что неведомый художник либо изображал настоящего, позирующего ему рыцаря, либо сам отлично разбирался в тонкостях ношения доспехов. Но самым поразительным в этом воине, неведомым образом попавшего на стены храма, где положено было изображать одних лишь святых, было его лицо!

— Узнал? — усмехнулся Измаил.

— Не узнаешь тут, — огорошенно прошептал Ольгерд. Изображенный на фреске человек разительно напоминал убитого Душегубцем отца. — Теперь объясни мне, где теперь ваша реликвия, и при чем тут пропавшие саркофаги?

— Охотно, — кивнул Измаил. — Во время строительства церкви мы провели тайную церемонию. Замешали кровь князя Всеволода в расплавленный небесный металл выковали из него пернач.

— И что, никто не догадался за столько лет его перековать по-новой?

— Это невозможно. Переплавить небесный металл могут лишь наши мастера. Реликвия хранилась в ковчежце до прихода монголов. Хан Бату был благоразумным правителем. Он прислушался к совету нашего посланника и трогать пернач не стал. Внук Чингисхана оказался столь добр, что посоветовал, чтобы реликвию перепрятали понадежнее. Удержать суеверных нукеров от грабежей могли, да и то не всегда, лишь могилы, поэтому с тех пор и до недавнего времени реликвия сохранялась в одном саркофагов. Которые стояли здеь до недавних пор.

— Так кому же могло прийти в голову княжеские саркофаги из церкви увозить? — изумился Ольгерд. — Судя по отпечаткам, весу в каждом было по нескольку сот пудов. Не иголка. Да и кому они вообще могли понадобиться?

— Для того чтобы это выяснить, я и пришел сюда, — ответил Измаил.

Ольгерд было собрался продолжить расспросы, но к ним, шелестя одеждами, подошел один из церковных служек.

— Вы уж простите, ради Бога, уважаемые путники. Церковь, по закону христианскому, денно и нощно открыта для всех, кому нужна молитва и утешение, но мы ко всенощной готовимся, дабы молить господа нашего Иисуса Христа о спасении душ братьев наших невинно убиенных. Просит вас настоятель смиренно: либо присоединяйтесь к молебну, либо потерпите до завтрашнего дня, дабы делами суетными таинству не мешать. А с первыми лучами солнца возвращайтесь и оставайтесь здесь, сколько душе угодно…

Ольгерд с Измаилом спорить не стали. Бросив в стоящую рядом кружку несколько талеров, взяли по свечке, поставили их у иконы покровителя воинов, Георгия — Победоносца и покинули церковь. У коновязи, забрав лошадей, продолжили разговор.

— Ну ладно, с твоими делами все худо-бедно понятно, — произнес Ольгерд, проверяя подковы. — Да только в толк взять не могу, при чем тут разбойники? Где и как они в этих делах мог свой куш углядеть?

— Я уже подумал об этом, — отозвался Измаил, сноровисто проверяя доставшуюся ему фузею. — Я вижу только один ответ. Тот, кого ты назвал Душегубцем, каким-то образом проник в тайну реликвии и тоже хочет ей завладеть.

— Так, похоже, оно и есть. И что ты предлагаешь делать?

— Прежде всего — объединиться в поисках. Душегубец знает что-то, чего пока не знаем мы. Найдем реликвию — обнаружим и Душегубца. Отыщем Душегубца — узнаем, куда пропал Черный Гетман.

В голове у Ольгерда промелькнула вспышка воспоминаний. Из серого тумана выплыла вдруг любецкая поляна в тот день, когда они с Ольгой оказались вдвоем в лесу. Встали пред взором сечевики, сгрудившиеся вокруг походного ковра и зазвучали в ушах слова, произнесенные батуринским полковником: "На черную раду нужен бы Черный Гетман"…

В горле у него пересохло.

— Черный Гетман, ты сказал? — спросил он осипшим голосом.

— Ну да. Этот пернач в здешних местах именно так называют. Толком о нем никто ничего не знает, но легенды передаются с давних времен. Так что, по рукам, литвин? Враг моего врага — мой друг…

Раздумывать было не над чем.

— Мне тоже на крови что ли клясться? — спросил у нового боевого товарища.

— В этом нет необходимости, — ответил тот. — Договор скреплен кровью твоего рода.

— Ладно. Тогда давай на ходу решать, что будем делать дальше? Закат вон уже…

— Прежде всего нужно разузнать, кто и когда похитил саркофаги.

— Резонно. В монастыре были еще ваши были?

— Нет. Только убитый кастелян.

— У монахов надо бы порасспрашивать. Эдакие тяжести незаметно не вывезти.

— Без свидетелей, конечно, не обошлось. Но обитателей монастыря сегодня лучше не тревожить. Они напуганы убийствами и вряд ли что расскажут, к тому же Душегубец мог оставить здесь собственных соглядатаев. Даже и не знаю, с какого конца разматывать этот клубок.

— Зато я знаю, — сказал Ольгерд. — Едем на Куреневку.

Новый монастырский привратник, заслышав церковный колокол начал, уже закрывать ворота, как мимо него, отбросив прилаженную створку, пронеслось двое всадников: до зубов вооруженный казак, а за ним подозрительно ладный в седле богомолец с ружьем поперек луки и с заводной лошадью на поводу. Привратник, памятуя о судьбе своего предшественника, проворно отскочил в сторону, и из укрытия наблюдал за скрывающимися меж дерев фигурами. Пусть себе ищут неприятностей на ночь глядя…

Сердитый народ

Куреневские казаки справляли поминки по убитому разбойниками Остапу. В глубине обширной усадьбы в саду под вишнями стоял длинный, укрытый белыми скатертями стол, сплошь уставленный бутылями и богатой снедью. За столом кучно сидел слободской народ. Застолье перевалило за высшую точку — большая часть горилки, вслед за кутьей, гречишными поросятами и вареной в казане телятиной перетекла уже в бездонные казацкие животы. На подворье, ожидая объедков, перебрехивались собаки. Над садом, выворачивая душу, неслась песня, длинная и тягучая, как степная дорога:

Ой на… Ой на горi та й женьцi жнуть

Ой на… Ой на горi та й женьцi жнуть

А по-пiд горою, по-пiд зеленою

Казаки йдуть

Ге-ей! Долю-долю, гей!

Ши-ро-ко-о-о…

Казаки йдуть!

— Ох и добре спели, хлопцы! — промочив пересохшее горло, произнес кошевой. — Эту самую песню батько мой дуже любил. Рассказывал, что когда с Сагайдачным ходил на турок, пели они ее во всех походах…

Ольгерд, Сарабун и Измаил сидели как почетные гости, по правую руку от хозяина. На Куреневку они вернулись три дна назад. Раненый ошевой, у которого гнев и доброта ходили рука об руку, приказал разместить их в доме, поставил на довольствие и предоставил на время самим себе. Измаила Ольгерд отрекомендовал как спасенного из разбойничьих лап богомольца, а Сарабун к их прибытию ни в каких рекомендациях не нуждался, эскулап-недоучка взял кошевого в столь плотный лекарский оборот, что тот давно позабыл о прошлых обидах, орал на весь двор, что здоров и вообще, предпринимал титанические усилия, чтобы избавиться от опеки и вернуться к своим старшинским обязанностям.