Алексей Головлев - Воин Бездны Страница 27

– А почему их на борт не подняли?

– А нечего тебе на них глядеть, дурья голова! Сказали ж тебе, неугомонный, – чайки! Обычно-то они вдалеке держатся, вон… кружат, супостаты.

Гоэл с отвращением плюнул за борт.

– А ежели ты ранен или, к примеру, ослаб, да крыши над головой нет: ну, в шлюпке там или на плоту – тут они за тебя и возьмутся! Сначала глаза выклюют, а потом и до мозга доберутся – через виски. Паршивая смерть, я тебе скажу… А ты: акулы, акулы…

Гоэл медленно побрёл в кубрик. Эрван рассеянно сопровождал взглядом сутулую спину.

Нет, не сходилось… Ну чайки, ладно. Допустим. И что, из-за этого покойников на борт не поднимать? Чушь, в экипаже ведь не женщины, не дети малые… Наверно, многие и не такое видели. Тогда почему?

И ещё: кто-то должен был прикрыть тела ветошью, защитить от солнца, волн и тех же чаек? Где он теперь?

Эрван вздохнул: вряд ли он сможет найти разгадку сам – может, хоть доктор проболтается… Ну или Баст…

– Что встали, лоботрясы? Работы нет – я найду! – Громовой рык Бастиана разнёсся от кормы до утлегаря. – Свободная вахта – в кубрик! Остальные – по местам, приготовиться к повороту фордевинд! Быстро, быстро! Быстро!!!

«Горностай» пробирался на юг: за пять дней одолели едва сотню миль по прямой – мешал слабый встречный ветер. Под всеми парусами, силясь поймать малейшее движение воздуха, судно днем и ночью шло в лавировку. Из трёх вахт сделали две: после двенадцати часов изматывающей работы, кое-как впихнув в себя шмат солонины и пинту воды, люди без сил валились в гамаки и забывались нездоровым сном.

С каждым днем ветер слабел и наконец иссяк. Море превратилось в идеально ровное, пышущее жарой и влагой зеркало. Раскалённое добела солнце пекло так, что на палубу нельзя было ступить – от жара не спасали и дублёные подошвы матросских башмаков. Смола в стыках расплавилась, пошла липкими пузырями – в лазарете Лоэ появились первые жертвы ожогов. При малейшей возможности люди стремились укрыться в трюме – но и там не было спасения от печной духоты. К обожжённым добавились пострадавшие от теплового удара. Всего несколько дней раскалённого ада – и каждый десятый на судне вышел из строя.

Впервые с начала похода люди начали проявлять недовольство: лёгкое, сразу и не заметишь – может, чуть больше стало хмурых взглядов; может, немного чаще стали воротить носы от надоевшей солонины; может, чуть с большей ленцой исполняли приказы… Но с каждым днём, каждым часом оно росло. И усугублялось тем, что никто из рядовых матросов понятия не имел, куда и зачем движется «Горностай», а переносить лишения, не видя в них смысла и не понимая, когда это кончится, было труднее вдвойне.

На счастье офицеров, ветер потянул с запада, принося с собой прохладу открытого океана. Для экипажа это означало не только облегчение от жары – учёба возобновилась. Бастиан не желал терять и минуты, словно каждая была на счету: теперь, когда он обзавёлся помощником, никто из матросов не был освобождён от поединков – даже старики вроде Гоэла. Эрван поселился на палубе: спать удавалось урывками по три-четыре часа. Он то выступал в качестве напарника боцмана, в показательном бою демонстрируя старшим матросам тонкости клинкового боя; то работал с моряками помоложе, терпеливо стараясь привить им простейшие навыки фехтования. По старой памяти его напарниками становились то Конюх, то Аптекарь, то Свисток. Но они менялись, строго соблюдая очерёдность, а он – нет. И когда опять наступало время стариков, Эрван снова вставал в позицию, раз за разом атакуя, контратакуя, защищаясь… И так с утра до вечера. А потом – с вечера до утра. И ещё день. И ещё…

Лишь Яник, бессменный дозорный, был освобождён от постылой круговерти. После встречи с плотом он дневал и ночевал на верхушке грот-мачты, спускаясь, только чтобы на ходу перехватить кусок-другой…

– Парус!

Яник до половины вывесился из смотровой бочки и возбуждённо замахал руками: казалось, ещё пара дюймов – и лететь ему до палубы.

– Парус на три румба!

Вопль Яника остановил поединки. Без всякой команды пары распались. Моряки с тревогой уставились вверх; кое-кто бросился к борту и настороженно разглядывал океан.

– Уснули?! Парус!!!

Бастиан отступил на шаг и отсалютовал Эрвану: что бы ни творилось вокруг, боцман желал закончить поединок по всем правилам. Затем он оглядел возбуждённо галдящую толпу. Брезгливо скривился, но ничего не сказал. И лишь потом посмотрел вверх, на Яника.

– Чего орёшь как тюлень? Тут глухих нет. Один? – Голос Бастиана легко перекрыл тревожный гул матросов.

– Вроде да…

На взгляд Эрвана, ответу Яника недоставало уверенности.

– Вроде! – Боцман скривился. – Смотри в оба глаза. Надо за капитаном послать.

– Не надо.

Эрван не заметил, как Лоэ оказался рядом. Это походило на фокус: миг назад Бастиан стоял один, и вдруг – р-р-раз! Лекарь тут как тут, осторожно трогает боцмана за рукав.

– Салаун приказывает: идём на сближение.

– Ладно, – Бастиан кивнул. – Абордаж?

– Возможно.

Доктор сделал шаг назад… и словно растворился.

Эрван смотрел на него во все глаза, но не смог уловить, как это произошло. Беспокойство на время отступило, сменившись невольным восхищением: «Как он это делает? Его б в академию – вот был бы учитель! Куда уж мне… Да и Бастиану, если на то пошло… Да и…»

– Чего уставились, болваны?! – От рёва Бастиана, казалось, затрепетали паруса. – Боевая тревога! Приготовиться к абордажу!

Четвёрку кадетов Бастиан отправил на мостик – нечего, мол, под ногами путаться. Может, Эрван и обиделся бы, да не успел: на палубе завертелась такая карусель, что Эрвану пришлось согласиться – боцман проявил истинное здравомыслие.

Сначала работа экипажа показалась Эрвану беспорядочной вознёй, но, приглядевшись, он понял – это далеко не так. Напротив, каждый знал своё дело, каждый был на своём месте; одни выкатывали поближе к бортам пустые бочки, другие наполняли их морской водой на случай обстрела зажигательными снарядами, третьи натягивали сети над палубой, чтобы защитить команду от обломков рангоута. И все быстро, чётко, без лишних напоминаний – будто горные пчёлы за работой.

Эрван почувствовал, что краснеет.

Как же так… А привык считать их деревенскими увальнями – они ж не знают, с какой стороны у меча рукоять! Зато вон чего умеют – такому в академии не научат, всю жизнь в море провести надо!

– К-хм…

Свисток вздрогнул, Эрван нет – привык уже.

– И как вам зрелище, молодые люди? – осведомился доктор. – Впечатляет? А ведь это внешняя сторона… Так сказать, вершина айсберга.

– Как это? – машинально спросил Свисток, не отрывая глаз от палубы, уже наполовину затянутой сетями.

– А как вы полагаете, что такое абордаж? Борт в борт, а дальше чья возьмёт? – Лоэ с ехидцей усмехнулся. – Ничего подобного! Это целая наука: надо как можно раньше оценить маневренные качества противника, сопоставить взаимное расположение судов, скорость и направление, правильно рассчитать курс сближения, чтобы в нужный момент закрыть противнику ветер… И ещё множество вещей, о которых я, доктор, понятия не имею – что поделать, сухопутная крыса…

Доктор пожал плечами.

– Матросы на палубе заняты важным делом, не спорю. Но… Исход боя решается задолго до боя – в капитанской каюте. Вот так, молодые люди…

Теперь чужой корабль можно было увидеть и с палубы: белое пятнышко парусов на горизонте, маленькое, бесформенное и совсем нестрашное. Матросы – кто с палубы, кто сверху, цепляясь за ванты, – пытались разглядеть подробности.

– Вот теперь кое-что видно! – донёсся наконец торжествующий голос Яника. – Трёхмачтовый люггер, идёт на восток. Лёгкий крен на правый борт. Пока всё вроде…

– Трёхмачтовый, говоришь? – Бастиан взъерошил волосы широкой пятернёй. – Трёхмачтовый люггер, да ещё в этих местах… Провалиться мне, если это не пираты!

Эрван ожидал чего угодно, только не этого: по встревоженной толпе пронёсся вздох облегчения, тут и там послышались смешки. Матросы подталкивали друг друга локтями и перемигивались, словно предвкушая бесплатное представление.

Бастиан улыбнулся во весь рот – только зубы сверкнули.

– Отбой, негодяи! Воду за борт, бочки в трюм. Все эти неводы – снять! Рыбы не заметят – так птицы засмеют.

Он опёрся о планшир, громко и фальшиво насвистывая «Милую Гвенн».

Чужое судно, похоже, его больше не интересовало.

Ошарашенный Эрван оглянулся на однокашников: Свисток выпучил глаза так, что казалось, те вот-вот выскочат; густые брови Конюха полезли вверх, к самой чёлке; Аптекарь силился что-то сказать, но лишь недоуменно мотал головой. Они явно понимали не больше его самого.

Свисток первым обрёл дар речи:

– Эрван, а Эрван! Тебя боцман любит, иди спроси – что происходит-то?

– Что происходит, молодые люди? – Доктор с лёгкой усмешкой оглядел растерянных кадетов. – Собственно говоря – ничего. Всего лишь пираты.