Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович Страница 27

Ломаться Давыдов не стал. Денщик принес ему гитару. Надо же, с собой возит! Моя-то в полковом обозе на сохранении. Давыдов пробежался пальцами по струнам и запел. Слушали его с восторгом. Немудреные гусарские стихи под аккомпанемент гитарных струн в крестьянской избе посреди войны и смерти звучали проникновенно и заходили глубоко в душу. Офицеры аплодировали с восторгом.

– Теперь вы, Платон Сергеевич! – сказал Давыдов, закончив последнюю песню, и протянул мне гитару. – Порадуете чем-нибудь новеньким? Ваши прежние песни хорошо знаю, их списки по рукам ходят.

Я кивнул и взял инструмент. Что им спеть? Про войну не хочется – надоела. Про любовь? Не та аудитория. А что если? Я пробежался пальцами по струнам.

Как упоительны в России вечера, Любовь, шампанское, закаты, переулки. Ах, лето красное, забавы и прогулки, Как упоительны в России вечера. Балы, красавицы, мундиры, кивера, И звуки музыки, и хруст румяной булки… Любовь, шампанское, закаты, переулки. Как упоительны в России вечера…

Слова пришлось переделать на ходу. Нет в России еще юнкеров – учащихся военных заведений, только кадеты. Есть унтер-офицерский чин с приставкой «юнкер» для дворян, но их на балы не зовут. Вальсы Шуберт сочинит позже, ему сейчас 15 лет, и он не известен в России. Ну, а французскую булку упоминать не патриотично, мы и свои неплохо печем.

Аудитория внимала пению с широко открытыми глазами, а когда я смолк, разразилась аплодисментами.

– Удивляюсь я вам, Платон Сергеевич, – покачал головой Давыдов после того как хлопки смолкли. – Родились и выросли за границей, России, считай, не видели. А поете о ней так, что сердце щемит. Да, балы… – вздохнул он. – Уже не помню, когда в последний раз бывал. А вы, Платон Сергеевич?

– Вообще ни разу, – признался я и пояснил в ответ на его удивленный взгляд. – За границей на балы меня не звали, а в Петербурге не довелось – их не давали по причине войны.

– А что ж про балы поете?

– Почему б не помечтать?

Офицеры захохотали.

– Спойте, еще, Платон Сергеевич! – внезапно попросил Бедряга. – Про Россию. У вас душевно выходит.

Ну, если и этого проняло…

Я люблю тебя, Россия, Дорогая наша Русь, Нерастраченная сила, Неразгаданная грусть. Ты размахом необъятна, Нет ни в чем тебе конца, Ты веками непонятна Чужеземным мудрецам.[5]

А теперь жестко:

Много раз тебя пытали, Быть России иль не быть, Много раз в тебе пытались Душу русскую убить. Но нельзя тебя, я знаю, Ни сломить, ни запугать, Ты мне, Родина родная, Вольной волей дорога…

Разошлись мы за полночь. Гусары вышли нас провожать. Прощались тепло: после задушевного вечера их изначальное пренебрежение к пехоте растворилось без осадка. Во дворе Давыдов отвел меня в сторонку.

– Хочу предупредить, Платон Сергеевич, – сказал вполголоса. – Ко мне на днях офицер из Главного штаба приезжал. Сказывал, что в армию приехал Багратион – поправился после ранения у Бородино. Государь прислал его в распоряжение Кутузова, а тот Петру Ивановичу назначения не дает, дескать, нет вакансий. Князь зол и что свет костерит лекаря, который опоил его после ранения и тем самым невольно отрешил от командования армией. Вас это касается?

– Самым прямым образом, – вздохнул я.

– Тогда берегитесь. Петр Иванович горяч, в гневе не знает меры.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я поблагодарил Давыдова, и мы расстались. К своей избе я возвращался в мрачном настроении. Вмешался, называется, в историю, спас Багратиона. И что в итоге? Один из лучших полководцев России оказался не у дел, поскольку у него с Кутузовым контры, и светлейший не дает генералу командовать. Кстати, совершенно справедливо. Получи сейчас Багратион под начало армию, то немедленно бросит ее в бой – добивать французов. Зря положит тысячи людей. Лучше пусть французы дохнут от голода и морозов. Багратиону этого не объяснишь – не хватает князю стратегического мышления. Заодно и я под раздачу попал. Эх, жизнь моя, жестянка!..

[1] Так было и в реальной истории.

[2] Реальный факт.

[3] Таки да, платили. И серебро это у них охотно принимали.

[4] Реальный факт из истории Отечественной войны. Калмыки любили так пугать французов. Те воспринимали их как дикарей-людоедов, и приходили в ужас.

[5] Стихи Михаила Ножкина.

Глава 8

Судьба повернулась к Сержу афедроном, проще говоря – задницей. Еще вчера блестящий офицер Свиты императора, майор гвардии, принятый в лучших домах Санкт-Петербурга, завсегдатай балов, званых вечеров и Английского «клоба», он в один миг превратился в рядового солдата, коим и прежде-то не бывал, поскольку покойный батюшка записал его в гвардейский полк трех лет от роду. При матушке Екатерине такое происходило сплошь и рядом, разумеется, не для всех. Однако старый князь Болхов некогда помог императрице взойти на престол, вследствие чего из поручиков скакнул сразу в генералы и получал в дар богатое поместье с тысячами крепостных. Служить более князь не пожелал и, выйдя в отставку, поселился в имении, где вел рассеянную жизнь, устраивая пышные охоты, лукулловы пиры, и теша похоть с дворовыми девками, коих содержал гарем. Благодетельницу он благоразумно не забывал, периодически наезжая в Петербург с богатыми дарами. Екатерина принимала его охотно: подарки она любила, как и самого князя. Генерал Болхов слыл приятным собеседником: не скупился на комплименты, умел поддержать разговор шуткой и составить любезную компанию за карточным столом. Излишне говорить, что после партии в «макао» из-за него князь вставал с несколько похудевшим кошельком, а императрица – наоборот. Отказать такому человеку в незначительной услуге – записать единственного наследника в гвардию? Смешно.

Государь Павел Петрович, сменив на престоле Екатерину, определять детей в полки запретил, более того, повелел вышедшим в отставку офицерам вернуться в службу. Строг был, а это не понравилось многим, в том числе Болхову. Князь не только примкнул к заговору против императора, но и принял в нем деятельное участие. Павел Петрович скончался от «апоплексического удара», а пришедший ему на смену Александр вернул прежние порядки. Молодой государь благоволил к сподвижникам бабушки. Старый князь вернулся к своим охотам и пирам, а его сын-отрок стал расти в чинах. К двадцати трем годам Серж, не участвовавший ни в одной из многочисленных войн, которые вела Россия, стал майором гвардии и занял место в Свите императора. К тому времени отец умер – рассеянная жизнь с бурными излишествами долголетию не способствует. Мать Серж потерял еще в детстве. Освободившись от отцовской опеки и унаследовав огромное состояние, Серж с наслаждением окунулся в забавы высшего света. От отца он перенял умение сходиться людьми, знал к кому и как подойти, успешно очаровывал дам, не скупясь на комплименты. «Легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно. Чего ж вам больше? Свет решил, что он умен и очень мил».[1]

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но, если старый князь Болхов находил отдохновение в охоте, вине и женщинах, то наследник полюбил карты. Для отца они были способом дать взятку нужному человеку, для сына стали главной и всепоглощающей страстью. Играл Серж много и несчастливо. В короткое время он спустил накопления Болхова-старшего, имения оказались в залоге, а сам Серж – в долгах. Поправить дела могла удачная женитьба, и князь быстро отыскал подходящую партию. Графиня Орлова-Чесменская была старше его годами и далеко не красавицей, зато обладала миллионным состоянием, которое оставил ей отец – знаменитый сподвижник императрицы Екатерины Алексеевны. Серж повел осаду по всем правилам и был близок к успеху, когда рядом с графиней появился счастливый соперник. И был бы тот из высшего света – князь или граф, на худой конец – генерал или придворный, так нет. Орлову угораздило влюбиться в затрепанного подпоручика из егерей, коего она подобрала по пути в Петербург. Ждать, пока графине надоест тешиться с мизераблем[2], Серж не мог и велел камердинеру устранить помеху с помощью наемных убийц. Не вышло. Мизерабль оказался ловок, без труда уложил посланных по его душу каторжников, при этом у одного, тяжко раненого, сумел выведать имя нанимателя – камердинера Болхова. Но на беду Сержа свидетелем откровений неудачливого убийцы стал лейб-медик государя Виллие, тот и поднял шум. Самого подпоручика и слушать бы не стали. Кто он? Мошка по сравнению с князем Болховым.