Конторщица (СИ) - Фонд А. Страница 27

— Смотрю, ты неплохо устроилась, Лидия, — растянув в фальшивой улыбке губы, сказал Горшков, явно оценив мое новое платье и импортные лоферы (а я порадовалась, что не одела сегодня его рубашку).

— Спасибо, стараюсь, — вернула аналогичную улыбку я.

— Неужели не скучаешь?

— В смысле? — не поняла я.

— За мной, за нашей семьей… — укоризненно вздохнул Горшков. — Ты так легко и просто разрушила нашу семью, нашу жизнь, Лидия… и я хотел спросить, ты помнишь, как мы любили…

— Так, стоп! — прервала я.

Знаем, проходили, сейчас начнутся сопли-стенания, а мне банально неохота тратить время и нервы.

— Горшков, ты женился на деревенской малообразованной дурочке, точнее на моей квартире, разве из-за великой любви? Сам-то веришь? Ты заставил обслуживать себя, оплачивать твою одежду, продукты, жилье и тебе, и сестре. Опять все из-за любви? А когда дурочка вдруг взбрыкнула — сразу выгнал.

— Я не выгонял! — возмутился Горшков. — Ты сама ушла!

— Ну да, не выгонял, — усмехнулась я. — В комнате остался ты с мамочкой, в моей квартире — Ольга. А вот о том, куда пойду ночевать я, ты подумал? И о том, что я на полу в кухне спала, ты прекрасно знал, но тебе было пофиг. И где я жила эти дни, за какие шиши ела — тебе тоже глубоко плевать. Но внезапно, невзирая на все это, ты являешься с целью сообщить, что я разрушила семью и вспоминаешь о любви. Отсюда вопрос — тебе чего от меня надо, Горшков? Только правду говори.

— Но мать же предлагала тебе спать на раскладушку, а я на полу…

— Горшков! — я начала закипать, — не юли, ты на вопрос не ответил!

— Лидия… — замямлил он.

— Горшков! Что. Ты. Хочешь?

— Давай начнем все заново, Лидия? Мы же любили друг друга… нам было хорошо вместе, — он внезапно упал на колени и схватил мою руку своими потными ладошками.

— Горшков, к чему это все? Какое любили? Ты женился на мне, чтобы отжать квартиру. Лидия… то есть я… была у тебя служанкой. И ты о любви говоришь? Что, Валера, так прижало?

— Ну мы же взрослые люди, зачем ты утрируешь все, Лидия? — Горшков поднялся с колен и брезгливо стряхнул соринку с брюк. — Я же протягиваю тебе руку помощи. Сама подумай, быть замужней и быть разведенкой — две большие разницы. Люди тебя не поймут. И родителям твоим будет стыдно. Тебя же в гости перестанут приглашать, Лидия. Ты этого хочешь?

— Горшков, ты сейчас вот зачем сюда пришел? Потрепать мне нервы? На что ты рассчитываешь? Что я увижу тебя, забуду все обиды и с рыданиями счастья брошусь на твою грудь?

— Нет, Лидия, я просто думал… много думал… и понял, что был неправ по отношению к тебе…

— В общем, Горшков, иди-ка ты отсюда, — скривилась я, — и потерпи, осталось совсем немного и нас разведут. А пока не теряй времени, ищи себе другую дуру и гоняй ее крахмалить тебе каждый день рубашки. А я и так проживу. На свободе!

Горшков ничего не ответил, зло сверкнув глазами.

— И, кстати, с твоей стороны было бы любезно вернуть мне мою квартиру, — напомнила я.

— Вот значит, ты как… — мрачно процедила Горшков. — Ладно. Я всё понял. Но ты еще пожалеешь, Лидия. Обещаю!

Он круто развернулся и ушел, не оглядываясь…

Вот не ходите девки замуж. Иначе может случится какой-нибудь Горшков. Я вернулась в кабинет донельзя раздраженная. Плеснула остывшего чаю в кружку и задумалась. Видимо, что-то не складывается у Горшковых с моей квартирой, раз он решил помириться. Вполне может быть, что Иван Аркадьевич начал процесс возвращения квартиры мне, хотя вроде рановато еще. Скорей всего там что-то не срослось с документами. Значит, нужно сегодня-завтра сходить найти ЖЕК и проверить домовую книгу.

Я открыла паспорт и посмотрела — место прописки у Лидочки было: ул. 40 лет Октября, дом 3. Очевидно, это и есть то общежитие строймаша, о котором говорила лидочкина свекровь. Но вот что странно, серпасто-молоткастый паспорт был совсем новый, выдан 19 декабря 1979 года. А где тогда старый? Потеряла? Или подменили? Эх, хорошо тем попаданцам, у которых сохраняется память предыдущего хозяина! А некоторым так везет, что еще и магию какую-нибудь дают или нейросеть. Вот бы было хорошо метнуть феербол Горшкову прямо в лоб. И его мамочке. Но, к сожалению, не могу. Поэтому приходится с нуля распутывать эту мутную историю.

Я вздохнула и вернулась к холодному чаю. Сделала глоток: а ведь неплохо. Хоть и остывший, он был крепким и терпко-ароматным. В наше время даже дорогие сорта чая не такие. И вообще, вся еда здесь обалденно вкусная. Вот хотя бы ради такой еды и стоило попасть обратно в СССР.

Я хмыкнула: вторые сутки на диете и уже все мысли исключительно о еде. Через неделю сожру свой стол.

Я опять вернулась к планированию, и опять не вышло: в дверь заглянула Аллочка и велела идти к Ивану Аркадьевичу, срочно. Гадая, что понадобилось большому человеку с самого утра, ведь вчера мы все детально обсудили, я пошла в полуподвальчик.

Иван Аркадьевич был не в духе:

— Ознакомьтесь, — раздраженно махнул рукой на мое приветствие и придвинул машинописный лист ко мне.

Я вчиталась:

Жалоба.

Сообщаем о фактах вопиющего безобразия и циничного мошенничества со стороны служащей депо "Монорельс" Горшковой Лидии Степановны и просим принять соответствующие меры по недопущению подобных ситуаций в будущем.

Лидия Степановна Горшкова, 1950 года рождения, прописанная по ул. Ворошилова, 14/21, постоянно проживающая в пер. Механизаторов, 8/2, обманным путем завладела квартирой на ул. Ворошилова, 14/21.

В данной квартире проживает гражданка Горшкова О.Ю. с малолетним ребенком на руках, которую Горшкова Л.С. из корыстных побуждений, угрожая расправой, выгоняет на улицу с целью завладеть ее имуществом. Просим разобраться, иначе придется в судебном порядке выписывать Горшкову Л.С. из квартиры, что негативно скажется на репутации депо "Монорельс" и его руководства.

Горшкова Л.Г. является склочным и лживым человеком, что плохо влияет на рабочие отношения в коллективе. Кроме махинаций с жильем, Горшкова Л.С. в рабочее время занимается спекуляциями импортных товаров, а также пропагандирует антисоветские и лженаучные призывы через стенгазету, что дискредитирует образ советского работника.

Просим принять соответствующие меры.

Подпись: неравнодушные граждане.

— Что скажете, Лидия Степановна? — поинтересовался Иван Аркадьевич, когда я дочитала.

Я аж подзависла.

В моем времени мы давно отвыкли от такого. Подставы у нас стали тоньше и замысловатее. Пришлось напомнить себе, что я теперь живу в СССР и здесь так бывает.

— А что тут сказать? — пожала плечами я, — у меня один ответ, но здесь, в этом кабинете, нецензурные слова вряд ли уместны.

Иван Аркадьевич хмыкнул и забарабанил пальцами по столу:

— Ну и как мне на это реагировать? Сообщить в органы? Уволить вас? Начать расследования и товарищеский суд? — он все больше и больше закипал, и не заметил, как машинально перешел на "ты". — Ты же понимаешь, что по головке нас за это не погладят в любом случае! Тем более засветили тебя перед комиссией!

Я промолчала, давая время спустить пар.

— И как мне потом объяснять там, — слово "там" Иван Аркадьевич выделил, — почему внезапно наш подающий надежды молодой рационализатор оказался по уши в говнище?! Махинации с квартирами, скандал с матерью-одиночкой, спекуляции на работе! Как нам объяснять, почему мы не уследили, не провели работу, а?

Иван Аркадьевич так шарахнул кулаком по столу, что крышечка на графине с водой испуганно дзенькнула.

— Да ты хоть понимаешь, что теперь начнется, твою мать?! — Иван Аркадьевич поднял налитые кровью глаза. — Что молчишь?!

— А я ничего не помню, Иван Аркадьевич, — ответила я. — У меня вся моя прошлая жизнь как в тумане. Только последняя неделя ясно. Не знаю, почему так: то ли опоили они меня, то ли амнезия какая. Понимаете, я совсем ничего не помню — ни как я замуж за этого придурка Горшкова вышла, ни кто я такая и откуда.