Реализация - Дмитрий Николаевич Дашко Страница 27

– Дяденька. Не убивай, дяденька! – из-за печки выглянуло чьё-то насмерть перепуганное лицо.

Я присмотрелся – судя по распущенным длинным волосам, это была девушка.

И почти сразу в поле внимания попал направленный ей в висок револьвер.

– Только дёрнись, сука легавая. Башку девке отстрелю! – предупредил невидимый голос. – Мамай? – предположил я.

– Тебе какая разница? – Собеседник вместе с заложницей вышел из укрытия. – Допустим, Мамай. А ты кто такой будешь?

Он оказался ладно скроенным брюнетом с довольно породистой физиономией – всё-таки белая кость, голубая кровь.

– Начальник милиции Быстров.

– Ну, будем знакомы, Быстров. Век бы тебя не видел…

За его спиной стояло ещё четверо крепких ребят.

– Шпалер брось. Неужто пристрелишь девчонку? – сказал я. – Это ведь не так просто…

Он презрительно хмыкнул.

– Да ладно! Эту шалаву? Будь спок, дядя: шлёпну и глазом не моргну. Ты лучше сам шпалер на пол бросай – если не хочешь потом её мозги соскребать.

– Ну ты и ушлёпок, – покачал я головой.

– Не тебе меня судить, легавый. Отпусти нас, дай уйти и больше никто не пострадает.

– Из-за тебя уже пострадали. Поезд сошёл с рельсов, погибли девять человек.

– Туда им и дорога, – зло бросил он.

– То есть ты признаёшь, что эта диверсия – твоих рук дело? – уставился я на него.

– А ты что – надписи на шпалах не видел? Конечно, моих, – с гордостью заявил Мамай. – Убедились, что ЦКШ – это сила? А если ты нас не отпустишь, скоро будет и десятый труп. Давай, мусор, решайся!

Ситуация складывалась откровенно патовая. Выпускать этих гопников на улицу – себе дороже. Где я их потом разыщу? Мамай уже успел войти во вкус крови, таких бед наворотит, что крушение состава покажется цветочками…

Но и девку, какой бы она шалавой ни была, тоже жалко. Моральное разложение – моральным разложением, однако человеком-то она осталась, пусть и непутёвым.

Выбора нет.

Я – ни хрена не снайпер, в глаз белки со ста шагов не попадаю. Однако бывают такие обстоятельства, в которых – хочешь или не хочешь, всё равно придётся стать «ворошиловским стрелком».

– Твоя взяла, – покорно объявил я и тут же вскинул руку и выстрелил Мамаю в лоб.

Всё это произошло так быстро, что главарь этой шайки даже среагировать не успел. Его, мёртвого, откинуло на спину, револьвер вывалился из рук и покатился по полу.

Девушка пронзительно завизжала, от её визга заложило уши.

– Всё позади, успокойся, – сказал я, поморщившись. – Мамай на том свете и больше тебе ничего не сделает.

Честно говоря, я ожидал любого исхода событий, в том числе и того, что она накинется на меня – бывали в моём богатом прошлом и такие вещи, когда вместо слов благодарности мне царапали лицо.

Однако это явно не тот случай. Истерика у заложницы закончилась столь же стремительно, как и началась.

Четвёрка гопников попробовала дёрнуться, но я угрожающе повёл стволом «нагана».

– Не советую!

– Слушай, милиционер, чего тебе от нас надо? – проскулил один из них – жёлтый на лицо и худощавый. – Поезд – это не наша затея. И даже не Мамая.

Он бросил затравленный взгляд на труп бывшего главаря.

– Так-так, а чья же? – заинтересовался я.

Мой револьвер по-прежнему был направлен в их сторону.

– Нам заплатили, причём хорошо.

– Кто?

– Мужик какой-то.

– Имя его знаешь?

– Нет. Он нам не представлялся. Мамай его хорошо знал в прошлом. Вроде как приятель его папашки, бывшего жандарма. Может, и сам в прошлом жандарм. Он деньги дал и надоумил, как можно поезд под откос пустить.

– И вы на это пошли…

– Мамай сказал, что будет весело.

– Надписи на шпалах тоже тот мужик сказал сделать?

– Это уже сам Мамай велел. Мужик ему ничего такого не говорил. Он вроде вообще хотел, чтобы всё по секрету было. Мы поначалу так и хотели, а потом Мамай сказал, что надо о себе заявить как положено, и велел шпалы подписать. Дескать, пусть знают наших и боятся.

– Ну вы и придурки! – ругнулся Леонов.

– Не спеши, Пантелей. Этого они ещё в суде наслушаются: от родственников тех, кто в том поезде погиб, – сказал я.

– Суд… Какой суд? – испугался жёлтый.

– Наш, советский. Ты что думал – тебя по головке за диверсию погладят? У вас есть только одна возможность облегчить свою участь – рассказать всё как было.

– А мы молчать не собираемся. Мамаю уже всё равно, а никому из нас за решёткой гнить не хочется, – грустно произнёс жёлтый. – Только я вроде всё, что знаю, рассказал.

– Мужика, который вам платил, описать можешь?

– А чего его описывать? – повеселел гопник.

– Издеваешься? – нахмурился я.

– Ни в коем разе. Просто в доме карточка от старого хозяина дома осталась… Ну, офицера-беляка. Так на этой карточке этот мужик есть. – Показывай! – потребовал я.

– Сейчас. Только не стреляйте – мне к комоду надо подойти, там карточка была.

– Не буду. Только делай всё медленно и печально, чтобы у меня плохих мыслей не возникло.

Жёлтый с великой осторожностью подошёл к комоду, выдвинул огромный ящик и, покопавшись, вытащил пожелтевшую от времени фотографию в рамочке.

– Вот. Здесь он. Усатый и в папахе, который…

– Дай, посмотрю.

Я взял фотографию, сделанную в какой-то студии. На фоне фанерных декораций, изображавших стены римского Колизея, стояли трое: двое взрослых мужчин в офицерской форме и мальчик в тужурке гимназиста.

На одном была фуражка, на втором – папаха.

– Точно он? – Я показал снимок жёлтому.

– Он это, не сомневайтесь!

Я снова посмотрел на карточку.

– Верю.

Странное чувство охватило меня, только я не мог понять, чем оно вызвано.

На обратной стороне находилась полустёртая карандашная надпись. Пришлось порядком напрячь зрение, чтобы прочитать.

– «Я, Котя и Руслан. 1915 год»… Хм, Котя – это наверное, мальчик-гимназист, сокращённое от Константина, – проговорил я.

Меня вдруг пронзила догадка. Неужели…

Я снова перевернул снимок, всмотрелся в лицо мальчишки. На фотографии ему лет четырнадцать-пятнадцать, накину семь лет, прошедших с той поры. Выходит, он мой ровесник, если быть точнее – ровесник настоящего Георгия Быстрова.

Сомнений не осталось: я знал этого Котю-Костю как человека, которого когда-то считал своим другом – агента губрозыска Михаила Баштанова.

Потом лже-Михаил показал свою настоящую вражью сущность, стрелял в меня, пытался убить. Смушко хотел выяснить, кем же он был на самом деле, но не смог.

Зато я совершенно случайно оказался на пороге открытия.

– Ну вот, Котя… Теперь я знаю, как тебя по-настоящему зовут, – вздохнул я. – Осталось только выяснить твою фамилию.