Время для жизни 2 (СИ) - taramans Страница 27

«Хотелось бы верить…».

Неделя ушла у батальона на расселение, приведение расположения в надлежащий вид и порядок, стирку, баню, перевести дух… Да и многим курсантам пришлось поваляться в санчасти. Простуды, мать их… Хорошо хоть ничем серьезным это не закончилось! В смысле — летальным…

Ага! Паркет!

Но… толи работоспособность у нынешнего поколения молодых курсантов повышенная, толи — прилежность в труде — не чета будущим, но… за три дня… точнее — вечера, паркет в ротных помещениях был приведен в соответствие! Косов даже… «прихерел» от такого трудового подвига.

«М-да… Если уж мы тогда… вроде бы не были белоручками, во второй половине восьмидесятых. Молчу уж про поколение «некст», или… «зет» — не помню, как там правильно этих «нулевых» называли… Получается — правильно говорили, что разучился народ работать, разбаловался под все эти бытовые удобства и прочие… предметы быта, облегчающие жизнь!».

Потом им выдали, как и было обещано, форму первого срока.

«В человеке все должно быть прекрасно: погоны, кокарда, исподнее… Иначе это не человек, а млекопитающее!».

«Не захочешь — а вспомнишь! Шикарный же фильм получился! И до чего — правдивый, прямо — философский, хоть и «стебный». Ну — тут понятно все, все правильно. В армии — без смеха нельзя. В армии без смеха — «кукухой» съедешь!».

Вечер был посвящен примеркам, и… утряскам… И вид парней преобразился. Присяга на носу! Не хухры-мухры. Для кого — пустой звук, но… не для курсанта. Чем отличается курсант от… пусть будет — военнослужащего срочной службы? Срочник… он, в большинстве своем — не стремился так уж попасть в дружные, сплоченные ряды. Если бы ему предоставилась такая возможность, без юридических и морально-нравственных издержек избежать «сжимания яростно штыка мозолистой рукой», он бы и избежал сей участи. С радостью, или — удовлетворением! Другое дело — «курки»! Эти — выбрали осознанно. То есть, есть где-то в глубине всех этих парней склонность к вот такой… перверсии.

Опять же… цитата…

«Не ты выбираешь присягу, а присяга — выбирает тебя!».

То есть — Мойры ли чего-то наплели, или Гекате так приспичило… Но эти пятьсот парней… ладно — чуть меньше! Оказались на этом плацу — не просто так.

Косов оглядывал стройные ряды рот и батальонов училища. Ага! Дедовщины тут вроде, как и нет, но! Вот внешний вид курсантов первого и второго курса — изрядно различался. Решением ли начальства, традициями ли… но — второй курс был — в сапогах. Весь! В юфтевых!

Косов чуть наклонил голову, осмотрел свой низ.

«М-да… видок — не тот! Это, похоже — такой цук выработан. И одобрен начальством!»

Ботинки, пусть и новые, начищенные, обмотки… Сильно проигрывали сапогам. Сильно! Кроме этого — ремни на второкурсниках были командирские, со звездой! И плечевым ремнем! В отличие от обычных красноармейских на «душках». И как вишенка на торте… На второкурсниках были — фуражки! А на курсантах их батальона — пилотки! Статус, мать его — виден сразу!

«Ничё-о-о… мы — тоже доживем!».

Погода, как будто издеваясь над руководством училища, после их отъезда из лагеря — установилась солнечная. И пусть по утрам — изрядно холодно, но потом — солнышко грело весело, давая погреться напоследок, перед длинной сибирской зимой! Бабье лето!

Иван, щурясь на солнышко, в ожидании начала торжества, даже замурлыкал чуть слышно:

— Клены выкрасили город

Колдовским каким-то светом.

Это скоро, это скоро

Бабье лето, бабье лето!

Это скоро, это скоро

Бабье лето, бабье лето!

— Ты чего? — удивившись, чуть слышно, одними губами, прошипел Ильичев, стоявший первым в шеренге.

— Я говорю — погода изумительная! Радуюсь… — так же шёпотом, улыбаясь, ответил ему Иван.

— А-а-а… понятно! Настроение хорошее? — опять «шип» сержанта.

— Есть такое дело! Если ты его сейчас не испортишь…

— Да чего я… Я и сам… радуюсь, — признался Ильичев, — И лагерь кончился… И стабильность какая-то. Учеба, служба… Привычно. Цыц! Все! Начинается…

Вышедший на середину плаца командир второго курса… то есть — батальона, пропел:

— По-о-о-лк! Слушай мою кома-а-нду! Становись! Р-р-равняйсь! Сми-и-и-р-р-но! Равнение — на средину!

«Полк? А чего? И правда — полк. Два батальона полных. Да еще рота прикомандированных, проходящих переподготовку краскомов. Да преподавательский и начальствующий состав. Примерно, полк и получается!».

Процедура была не быстрая. Но… атмосфера захватывала. Тем более — для половины присутствующих все было новым, интересным. Косов косился на своих братьев по оружию и видел неподдельное волнение — по плотно сжатым губам, желвакам на скулах, пятнам румянца на щеках. Даже Ильичев, которому присягу не принимать — он принял ее уже в войсках, на «срочке» — блестел глазами, и шевелил губами, повторяя слова присяги. И сам Косов — поддался этому чувству сопричастности, ушел в него с головой.

«…принимаю присягу и торжественно клянусь…

…до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине…

… защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью…

… всеобщая ненависть и презрение трудящихся!».

Потом был праздничный обед. Деликатесов не подавали, но — борщ был очень неплох! Даже со сметаной и небольшими кусочками мяса в нем! На второе — какая-то смесь… тушеная. И не картошка, и не капуста… а все вместе.

«Вот на азу татарское похоже! Может это оно и есть?».

Но — тоже с мясом. И — вкусно! А порции и в обычные дни были немаленькие. На третье — компот из сухофруктов и булочка! Для курсанта — пир живота! Пирдуха!

С обедом — не торопили! Но все-таки:

— Рота! Закончить прием пищи! Выходи строиться! Построение на плацу!

«Чего еще придумали отцы-командиры?».

А то, что придумали отцы-командиры было еще одной новеллой для Омского пехотного. Второй курс, кроме наряда и курсантов, заступающих в наряд — увольнение «до нулей»! Первый курс — все тоже самое, но — для пятидесяти процентов личного состава!

«Шок — это по-нашему!». Новая метла — по-новому метет? Ай да Груздев! Ай да с-с-с… суровый, но справедливый командир! Слуга царю, отец курсантам!".

— Командирам рот и взводов — составить списки курсантов, убывающих в увольнение; выписать увольнительные удостоверения!

«Остающимся — спортивный праздник! А чего — тоже неплохо…».

— Так… Ваня! Тебе сегодня — не судьба в город выйти! Выхожу я и Борисов. Вы с Амбарцумяном — остаетесь на взводе! Без обид? — посмотрел на него Ильичев.

— Да без обид, конечно! В следующий раз выйдем, — пожал плечами Косов, — а ты куда? В пельменную, подикась?

«То-то Степа — весь на взводе, весь в предвкушении!».

— Не… не в пельменную. Я тут улучил момент, заскакивал… У нее выходной сегодня, домой меня пригласила.

— Да ты что?! Ай, молодца сержант! Ты смотри там… не осрами!

Ильичев гоготнул жеребцом, пихнул Косова в плечо:

— Нормально все! Узнает, что такое — Особая Дальневосточная! Ты вот что… давай мне сейчас фамилии пятерых своих… кто в увольнение пойдет.

Косов повернулся, посмотрел на стоявших поодаль курсантов отделения:

— А чего там… Пиши — Алешин, Гиршиц, Капинус, Курбатов, и… и… Волчков.

На фамилию Гиршиц Ильичев хмыкнул, но ничего не сказал. Но Капинус — вызвал у него сомнения:

— А чего — Капинус? Чем он отличился? Давай — другого…

— Не, Степа… Пусть будет Капинус. Хочу посмотреть, что дальше получится.

— Ну-у… дело твое. Посмотреть он хочет… Педагог-новатор, мля… Макаренко!

После убытия курсантов в увольнение, оставшихся построили на плацу и довели программу праздника. Ну… все ожидаемо: спортгородок, турник, брусья, прохождения полосы препятствий на время, перетягивание каната.

«Хорошо побегали, позанимались. И выводы можно сделать — поднапрячься придется и плотненько позаниматься дополнительно!».

Далеко, далеко не первый! В гимнастике — ожидаемо лучшим стал Амбарцумян! Но и многие парни были очень даже неплохо подготовлены. А у нескольких курсантов на груди Косов увидел Золотой значок ГТО и значки «Ворошиловский стрелок 2 степени».