Город Звёзд - Мэри Хоффман Страница 27

— Это всё, верно, из-за музыки, — заметил Диего. — Но Овен и Дева вроде ведь не враждуют, разве не так?

Энрико фыркнул.

— Вот и видно, что ты живешь не в Реморе! Формально их враги — Рыбы и Весы, но Беллеция и Дева не ладят друг с другом, а те парни — из Беллеции. Курчавого я сам видел там — он, между прочим, в большой милости у новой герцогини.

— Ну, — сказал Диего, не желая оставить последнее слово за собеседником, — а те, которые из Девы, это же ди Кимичи — сыновья самого герцога.

Он почувствовал себя полностью вознагражденным, увидев, как вздрогнул Энрико.

— И вправду? — овладев собой, спросил Энрико. — Что за совпадение! Я ведь сам работаю на герцога. Которые это из принцев?

— Эти двое не совсем настоящие принцы, — ответил Диего. — Не владетельные принцы, во всяком случае. Это только почетные титулы. Гаэтано — ученый, наукой занимается в университете Джильи, а бедный малыш Фалько — ну, кто знает, кем он теперь будет? Два года назад он кем только заблагорассудится мог бы стать.

— Это тот паренек с костылями? — спросил Энрико. — А что с ним случилось? Слушай, а почему бы мне еще по стаканчику не заказать?

Одним из главных достоинств Энрико как шпиона было четкое ощущение, когда следует прекратить прямую слежку за намеченной жертвой и приступить к сбору дополнительной информации, которая сможет пригодиться впоследствии.

Если бы он мог видеть небольшое общество, собравшееся в таверне по соседству с городским с музеем, он еще раз удостоверился бы в правильности принятого им решения. Там все молчали. Лючиано и Гаэтано посоревновались уже, заказывая закуски и напитки, и теперь умолкли в ожидании, когда подадут на стол. Аурелио спокойно сидел между ними, его завернутая в мешковину арфа была прислонена к стене. Возникшего напряжения он, судя по всему, не замечал.

— Мне хотелось бы знать, кто меня угощает, — проговорил он, а затем добавил: — Не их положение в обществе. Просто имена.

Гаэтано почувствовал себя немного неловко.

— Разумеется, — сказал он. — Я Гаэтано ди Кимичи, и здесь со мной мой младший брат Фалько.

Аурелио повернул голову в ту сторону, где сидел мальчик.

— Вы искалечены, — проговорил он негромко.

— А я Лючиано Кринаморте, — вмешался юный беллецианец. — Я здесь со своими друзьями Чезаре и Джорджио. — На последнем имени он чуть запнулся, но сумел все же произнести его так, как должно звучать имя мальчика.

— Меня зовут Аурелио Вивоиде, — представился в свою очередь музыкант, — а это Рафаэлла. Мы мануши.

На всех лицах появилось недоуменное выражение, но объяснять Аурелио не стал. Он был, казалось, вполне удовлетворен тем, что сидит, ожидая, когда принесут заказанное. В этот момент, судя по всему, Гаэтано принял наконец решение. Повернувшись к Лючиано, он сказал:

— Вы ведь упомянули, если не ошибаюсь, что работали у сенатора Росси? Правда ли, что он страваганте?

Джорджия, которой надоело то, что никто не обращает на нее внимания, не сумела сдержаться.

— Если они вас так интересуют, вам незачем отправляться в Беллецию, — выпалила она, — Я тоже страваганте.

Глава 8

Мануши

— Джорджия! — вскрикнул Лючиано, который испытал такой ужас из-за её неосторожного заявления, что даже забыл о том, что она должна изображать собой мальчика.

— Этим словом не следует бросаться легковесно, — проговорил Аурелио. — И если уж произносить его, то только в кругу надежных друзей. Вы не знаете меня. Если то, что вы сказали, правда, я могу оказаться для вас серьезной опасностью. Так же, как и эти молодые люди.

Это было чистой правдой. Джорджия поняла уже, что поступила крайне легкомысленно. Кто знает, какую опасность навлекла она на Лючиано и его друзей? Чувствовала себя она отвратительно. Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.

— Не браните его, — сказал Гаэтано, не обративший, очевидно, внимания на обмолвку Лючиано. — Я знаю, что мое семейство враждует с… с теми, о ком вы упомянули. Меня это никак не трогает. Отец со мной на эту тему не разговаривал — для большой политики я слишком незначительная фигура. Единственная причина, по которой я хочу встретиться с… ну вы знаете, с кем… это желание выяснить, не могут ли они чем-то помочь моему брату.

У Лючиано мелькнула мысль, что Гаэтано, возможно, вполне порядочный парень, хоть и ди Кимичи. Он верил словам юного аристократа — очевидно было, что тот очень любит своего младшего брата. Фалько и впрямь был привлекательным мальчиком — умным, судя по внешности, и очень несчастным. Лючиано хорошо видел оборотную сторону жизни в шестнадцатом столетии. Даже столь богатое семейство, как ди Кимичи, ничем не могло помочь своему любимцу, если он был искалечен так, как это случилось с Фалько. А каково чувствовать себя неизлечимым, Лючиано было хорошо известно.

В этот момент появились слуги с обильно уставленными подносами. Все были голодны, так что разговоры свелись к просьбам передать какое-нибудь блюдо. И, как ни странно, к тому времени, когда голод был наконец удовлетворен, испарилась, похоже, и всякая враждебность. Лишь Джорджия всё еще ощущала неловкость из-за допущенного ею промаха.

— Расскажите мне о манушах, — обратилась она к Аурелио. — Вы ведь совершенно правы — я ничего не знаю о вас. Я вообще многого не знаю о Талии.

— Прежде всего, мы не тальянцы, — сказал Аурелио.

Рафаэлла кивнула. Она была очень похожа на арфиста. Высокая, с такими же длинными темными волосами — с той разницей, что у нее они были старательно заплетены в косу и перевязаны цветными лентами. Одежда на обоих свободными складками ниспадала до самой земли и, хотя на ней виднелись заплаты, была расшита яркими шелковыми нитями. Кромка платья и его рукава у Рафаэллы были даже изукрашены нашитыми на них крохотными зеркальцами. Кожа у обоих была чуть более смуглой, чем у Чезаре и ди Кимичи, а шарфы и покрытые вышивкой накидки придавали им несколько экзотический вид. Сначала Джорджия не обратила на это внимания, поскольку экзотичными ей представлялись все тальянцы, но все-таки в Аурелио и Рафаэлле было и нечто иное.

— Мы