Василий Звягинцев - Бремя живых Страница 28

– Тогда я еще раз повторю свою мысль, уже как единомышленнику. Перед Россией стоит исторический вызов. В своем нынешнем состоянии и качестве ответить на него она не готова. Должным образом ответить, я имею в виду.

Более полутора веков назад Чаадаев писал: «Чрез исторические события должна нитью проходить мысль или принцип, стремясь осуществиться. Именно этой истории мы и не имеем. Настоящая история нашего народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется идеей, которая ему доверена и которую он призван осуществить. Россия призвана решить в этом мире большую часть проблем социального порядка, ей предназначено быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества».

Я думаю примерно так же. До тех пор, пока мы вовлечены в исторический процесс на общих, так сказать, основаниях, мы не имеем никаких преимуществ перед нашими «друзьями», которых от того, чтобы вонзить нам кинжал в спину, удерживает пока что лишь относительная мощь нашей армии и флота. И их собственные шкурные интересы. Через десять-двадцать лет все может радикальным образом измениться. Но уже категорически не в нашу пользу. Именно этого развития событий я и надеюсь не допустить.

Вы поняли – через десятьдвадцать лет. А не в пределах вашего избирательного срока.

Каверзнев, слегка задумавшись, возразил, что при всем уважении к позиции Олега Константиновича нет никаких оснований к приписыванию себе, то есть себе как нации, каких-то особых нравственных свойств, мессианских черт и права выступать в качестве общечеловеческого арбитра. В том числе не стоило бы вспоминать и о так называемом «естественном верховенстве России в «славянском мире».

– Следующие слова Чаадаева из цитируемого вами «Письма» были ведь именно такими, если я не ошибаюсь?

«Умен, шельма, и начитан, в чем я и не сомневался», – подумал князь.

– И все же я буду настаивать, что единственный выход для России в исторической перспективе – сосредоточиться исключительно на собственных интересах. Просвещенный изоляционизм. Тем более что именно сейчас у нас появилась великолепная возможность поиграть с отличными шансами на противоречиях между Союзом и «Черным интернационалом». Ибо кое-какие мысли его лидеров использовать в своих, и только своих целях можно и должно. Сколь бы они ни были лично мне отвратительны.

В конце концов, за истекшие 80 лет «цивилизованный мир» некоторым образом выдохся и даже начал вырождаться. Не может быть единственной целью цивилизации лишь сохранение статус-кво и приумножение тех материальных богатств, что были достигнуты не нами и в совершенно другую эпоху. Даже в чисто военном смысле – самая надежная и прочная оборона непременно будет прорвана, если предоставить врагу полную свободу действий за пределами крепостных стен. Но опять же подробно на эти темы мы сможем говорить только тогда, когда придем к соглашению в главном.

Пауза снова была длинной. Но теперь – вполне оправданной.

Человек делал выбор. Не только за себя. На самом деле – за всю многовековую историю российской, европейски ориентированной «демократии». Берущей начало еще от пресловутого князя Курбского через Радищева, декабристов, Герцена с Огаревым, Бакунина, Плеханова, Милюкова и т. д. И заканчивающуюся, получается, на нем, Владимире Дмитриевиче Каверзневе. Премьер-министре последнего правительства парламентского большинства, лидере партии социалистов-революционеров (правых), сохранявшей это потерявшее всякий реальный смысл название как знак своего исторического предназначения.

Князь понимал его чувства. И не хотел бы оказаться на его месте.

Генералу Корнилову было куда легче. Пусть он и менял пост Верховного Главнокомандующего Российской армией, сопряженный, даже и в большевистской России, с квартирой, пайком и теплым кабинетом, на тяжелую солдатскую винтовку, заплечный мешок с сухарями и пятисотверстный пеший поход через зимнюю кубанскую степь.

В сорок восемь лет это тяжело. Если отсутствует идея, по сравнению с которой личное благополучие, а также и существование – ничто.

– Так на что могу рассчитывать лично я? – осведомился Каверзнев и тут же, выждав немного, но не увидев на лице собеседника ожидаемого выражения, уточнил: – Естественно, имеются в виду права и возможности самостоятельно и творчески осуществлять ту часть нашего общего проекта, реализация которой будет возложена на меня.

– Наконец-то начинается мужской разговор. Не потребовать ли по этому случаю шампанского? – Князь понял, что победил. Детали – это всегда детали.

– Еще минуточку, если позволите. Я жду вашего ответа.

– Ради бога. Думаю, о том, что мне положено занять престол, спора не возникнет, поскольку из нас двоих только я – Романов. Так было задумано еще Учредительным собранием «на всякий случай». Считаю, этот случай настал.

Вы же станете… – Князь с улыбкой, но теперь уже – явного превосходства, развел руками. – Да кем хотите. Великим визирем или лордом-протектором, председателем Боярской Думы, Всероссийского Собора! Не суть важно. Придумайте себе любую должность и ее наименование, и я словом своим, честью своей поручусь, что так оно и будет. Никакого умаления своих интересов и прав вы не понесете, а возможности самореализации возрастут несравненно!

И наследственные уделы вы получите, и потомки ваши будут носить достойные титулы, и до века сидеть на почетном месте по правую руку от царей и императоров всероссийских…

Изо всех сил князь старался, чтобы слова его звучали значительно и серьезно, чтобы, не дай бог, не прорвалась хоть ноткой таящаяся в глубине души издевка.

– Есть же разница – избранный волею охлоса премьер, который сегодня есть, а завтра на выборах не задалось, и снова в присяжные поверенные подавайся, или же – первый помощник и ближний боярин кого?

«Божьей поспешествующей милостью, Императора и Самодержца Всероссийского, Московского, Киевского, Владимирского, Новгородского; Царя Казанского, Царя Астраханского, Царя Польского, Царя Сибирского, Царя Херсонеса Таврического, Царя Грузинского; Государя Псковского и Великого Князя Смоленского, Литовского, Волынского, Подольского и Финляндского; Князя Эстляндского, Лифляндского, Курляндского и Семигальского, Самогитского, Белостокского, Корельского, Тверского, Югорского, Пермского, Вятского, Болгарского и иных; Государя и Великого Князя Новгорода низовские земли, Черниговского, Рязанского, Полоцкого, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Удорского, Обдорского, Кондийского, Витебского, Мстиславского; и всея Северные страны Повелителя; и Государя Иверского, Карталинского и Кабардинской земли и области Армейской; Черкесских и Горских Князей и иных Наследного Государя и Обладателя, и прочая, и прочая, и прочая».[48]

Князь одним духом выговорил это титулование, ни разу не сбившись и не запнувшись, и Каверзнев, еще минуту назад скептически крививший губы, вдруг осознал, что так ведь оно и есть.

Вот сидит перед ним человек, обыкновенный, казалось бы, ну, умный, воспитанный, с располагающей внешностью, однако правом, обычаем и собственной волей достойный возродить и унаследовать этот титул. И он его все равно возьмет и на себя возложит. Как бы там ни сопротивлялись некоторые свободомыслящие граждане, с таким поворотом событий не согласные.

А чем сопротивляться? Силой? Вооруженной или идейной? Ну, пусть кто-нибудь предложит, где взять эту силу и эту идею! Ему же, премьер-министру одной из сильнейших мировых держав, противопоставить силе, только что о себе заявившей, нечего.

А если прийти к доброму между ними согласию, тогда он, Владимир Каверзнев, получит все, что Олег Константинович пообещал, пусть и с прорывающейся моментами иронией. Но не в его личный адрес, а, похоже, ситуации как таковой. Уж это он уловить сумел.

Так что толку биться лбом в стену, делая при этом значительное лицо? Мы, конечно, гордые, а все равно бедные.

– Хорошо, ваше высочество. А каким образом наше «сердечное соглашение» может быть юридически оформлено? Чтобы завтра или через десять лет не случилось так, как уже многократно случалось в истории?

Ответ у Олега Константиновича был готов.

– Единственно – Поместным Собором. Соберется он с согласия и под контролем Думы и при моих гарантиях. Там все и утвердим. В том числе и Жалованную Грамоту. Я в ней изложу все, о чем мы с вами договорились, касательно статуса вас и ваших потомков на весь период правления Династии. Естественно, минуя некоторые штрихи и детали, но всему остальному будут приданы гарантии конституционного уровня. Мы же с вами цивилизованные люди, люди чести. Двадцать первый век на дворе. Утвердим, подпишем, Государственный Совет своим рескриптом гарантирует, Конституционный суд предусмотрит санкции за нарушение условий, о чем еще речь?