Михаил Ахманов - Ассирийские танки у врат Мемфиса Страница 28

Между вечером и ночью есть время, когда жара спадает, холод еще не наступил, и от песков струится приятное тепло. Этот промежуток я отвел для сна и трапезы. Буря – тяжкое испытание, и люди нуждались в восстановлении сил. В конце концов, не так уж важно, доберемся ли мы в Темеху через день или два; главное – дойти живыми. Впрочем, не только живыми, но и готовыми к схватке – я помнил про ассиров и знал, что буря не убила всех. Возможно, не задела какие-то отряды – ведь их не меньше двадцати… Амон и так явил нам изрядную милость, требовать большего – нахальство, и лучше полагаться на самих себя.

Мы собрались в дорогу, когда ночная свежесть стала превращаться в холод. Мы были сыты и бодры, и в наших флягах плескалась вода. Мы шли на север под светом звезд и луны.

Глава 9

Гимиль-Нинурта

Мы двигались на север вдоль линии скал. Муссаваса не вернулся к нашему прежнему маршруту, сказав, что если боги привели нас в это место, значит, им виднее. Он давно здесь не охотился, но помнил, что севернее скалистая гряда понижается и переходит в невысокое плоскогорье, засыпанное щебнем и песком. Оно изгибалось, словно полумесяц, и его восточный край находился в половине сехена от Темеху. В древности у плоскогорья велись разработки, добывали камень или что-то еще, и эти шурфы служили продолжением естественных пещер, называвшихся у ливийцев Ифорас. В тот подземный лабиринт наш проводник не совался, ибо страусы в нем не водились, зато хватало скорпионов и ядовитых змей. Однако Ифорас служил ему ориентиром: пойдешь на восток, попадешь в Темеху, а если шагать на запад, то, перевалив плоскогорье, окажешься в низине с соленым озером и довольно обильной, по местным меркам, растительностью. Там водились пустынные газели и львы, и там Муссаваса свершил свои подвиги, прикончив копьем и стрелами трех грозных хищников. Было ли это правдой или пустым хвастовством, ведомо лишь Амону.

Мы удалились от скал на тысячу шагов, но не теряли из вида их вершины, озаренные лунным светом. Оказалось, что здесь идти полегче – почва плотнее, песок перемешан с камнями, и склоны барханов не круты, а пологи. Промчавшаяся буря слизнула след ассиров, если он тут был, и, сколько видел глаз, перед нами простиралась песчаная поверхность без всяких знаков чужого присутствия. Впрочем, осторожность не мешает, решил я и выслал патрули на запад и восток. Чувствуешь себя спокойнее, когда прикрыты фланги, особенно на марше ночью.

Военачальник обязан остерегаться. К боязни это не имеет отношения, предусмотрительность – не страх. Это я давно усвоил, еще лет шестнадцать назад, во время первой обороны Тира. Из всех городов Финикии Тир наиболее уязвим – север этой провинции прикрыт горами, юг – рекой Иордан, а к Тиру можно выйти в верхнем ее течении, где речной поток мелеет. И оттого неудивительно, что ассиры рвутся к этому городу, желая получить крепкую базу на побережье. Когда-то Тир стоял на острове, но еще в далеком прошлом, в эпоху македонского нашествия, пролив засыпали, чтобы подвезти стенобитные орудия. И хотя город тогда пал и был разграблен, в дальнейшем насыпной грунт явился для него залогом процветания. Островок крохотный, семьсот шагов в поперечнике, и в древнем Тире было тесно, как в кроличьей норе. Теперь площадь его удвоилась за счет перешейка, и в гаванях есть место для торговых кораблей и боевых трирем. Так что когда подошли ассирийцы, снабжение по морю не прервалось, а корабельные пушки калибром восемь теб[47] били прямиком по их позициям.

Но с суши нас крепко обложили, от речного устья почти до самой Экдипы.[48] Блокада была плотная, крыса не проскочит, и этот прибрежный участок в сводках Дома Войны упоминался как Малая Земля. Я служил тогда в чезете Гнев Амона; сидели мы в окопах на перешейке перед Тиром и видели большую землю лишь в дальнозорную трубу – и то за колючей проволокой да за ассирскими касками. В ту пору навещали нас высокие чины, дабы поднять боевой дух солдат и отметиться на фронте. Был среди них один генерал от инфантерии, как и Памфилий, из спартанцев, и имя носил знаменитое – Леонид. Отчаянной храбрости вояка! Высаживался с крейсера на берег в сотне шагов от ассирских позиций и шел к окопам в полный рост: на плечах – шитые золотом скарабеи, грудь сверкает бляхами, и среди них не только наши «Тутмосы» и «Рамсесы», но даже римские награды с золочеными орлами. Я, в ту пору знаменосец, его прикрывал со своей чередой, и били мы из пулеметов так, что ассиры валялись в своих траншеях кверху задом.

К чему я это вспомнил, шагая по пустыне?.. А к тому, что брал я боеприпасы в двойном комплекте и пять запасных пулеметов. Если заклинит ствол, замена всегда под руками! Так что предусмотрительность – вещь нелишняя, третье качество у полководца. Правда, первые два важнее – твердость духа и стратегическое чутье…

Чутье! И хоть брели мы в пустынной местности после бури, убивавшей все живое на своем пути, что-то подсказывало мне: не за этим барханом, так за тем наткнемся мы на ассирский лагерь. Скалы близко, могли они в них укрыться и самум пересидеть… Опять же, человек живуч, а Собаки Саргона – особенно…

Ближе к рассвету западный патруль наткнулся на следы ассиров. В распадке между дюн – перевернутая машина и мертвый водитель. Машина явно из тех, что привезли по воздуху: небольшая, но с широкими колесами, чтобы не вязла в песке. Водитель взбирался на бархан, но до гребня не доехал – что-то случилось, транспорт сбросило вниз, и он придавил ассира. Похоже, был сломан позвоночник, так как крови я не заметил – правда, труп занесло песком, и откапывать его мы не стали.

Я вызвал Рени, нашего главного умельца по транспортной технике. Ножами мы вскрыли кожух над двигателем, Рени покопался среди проводов и трубок, шепча загадочные слова: «Нет искры… аккумулятор сел… должно быть, цилиндры забиты песком… инжектор… где тут инжектор, прокляни его Сет!.. так, вот эта штука… подача топлива отсутствует…» Затем он выпрямился и сказал, что дело дохлое. Все в песке; видимо, мотор заглох на крутом подъеме, и сильный ветер опрокинул машину. Это произошло в тот миг, когда буря еще не вошла в полную силу, но времени перед ее ударом оставалось совсем чуть-чуть. Считаные мгновения! Хватит, чтобы выпить кружку вина и закусить фиником…

Я бросил взгляд на скалы. Успели ассиры добежать туда? Или ветер разметал их, а смерч схоронил в песчаной могиле?..

Люди глядели на меня, ожидая приказа.

– Боевая готовность. Развернуться цепью и залечь. Здесь! – Я повел рукой от южных дюн к северным. – Пулеметы – на фланги. Животных оставить у того холма. Муссаваса, приглядишь за ними. Двигаться по моему сигналу. Порядок команд в цепи: Мерира, Рени, Левкипп, Пианхи.

Затем я отправил Хоремджета с Давидом и Иапетом на разведку. Солнце еще не взошло. Три человеческие фигурки растворились в тенях бархана, потом, освещенные луной, возникли у его вершины – ползли, извиваясь точно змеи. Ливиец заглянул вниз, махнул рукой, разведчики поднялись и пропали за гребнем – видимо, не обнаружив врага.

– Вперед, – сказал я. – Держать дистанцию в три шага. Тутанхамон, останься с Муссавасой.

Наш лекарь недовольно заворчал, но вышел из шеренги. Растянувшись по склонам трех песчаных холмов, мы зашагали наверх – сотня с лишним бойцов, четыре пулеметчика на флангах, я – в середине цепи, с двумя своими ординарцами. Тени внезапно начали светлеть, потом исчезли, и, оглянувшись, я увидел краешек ладьи Ра, всплывающей над восточным горизонтом. Первые солнечные лучи щекотали затылок.

Не нарушив строя, отряд перевалил в низину. Здесь было сумрачно и прохладно; солнечный бог еще не добрался сюда. Перед нами маячили новые холмы – невысокие, в три-четыре человеческих роста. Дальше вздымался скалистый барьер, десятки источенных ветрами пиков, сиявших охрой, умброй, киноварью. Небо над ними было подобно розовым лепесткам.

Иудей и ливиец распростерлись на вершине дюны, шагах в семидесяти от меня. Хоремджет спустился вниз; лицо его было суровым и благородными чертами напоминало льва. Этот человек, еще молодой, но одаренный силой и светлым разумом, к моим годам сумел бы достичь многого, стать генералом, возглавить корпус, фронт и даже Дом Войны. В который раз кольнуло меня предчувствие свершаемой ошибки; может быть, Хоремджет – самое ценное, что я забираю на чужбину, может быть, я увожу с собой спасителя отечества…

Я стиснул зубы и проклял фараона Джо-Джо. Не я в том повинен – он!

– Противник, чезу, – доложил Хоремджет. – Примерно череда и еще полсотни мертвых. Выжившие спят. Охранения не выставили.

Молча кивнув, я полез на холм и опустился рядом с Иапетом. У подножий утесов, на дистанции прицельного огня, лежали спящие ассиры, но сон их был тяжелым – кто метался, кто вскрикивал или стонал, как бывает с людьми, попавшими в когти кошмара. Поодаль были сложены мертвые тела, и эти вели себя тихо; к чему суетиться, когда стоишь у врат Нергала и видишь огни преисподней? Их лиц я разглядеть не мог, но, очевидно, были они сине-черными. Буря задушила их, набила в ноздри и глотки песок – нелегкая смерть, такая же мучительная, как у людей в Нефере. Бог дает и берет, награждает и карает, вспомнил я слова Давида.